Страница 22 из 51
— А, опять ты, — сказал водитель.
Что же ты такого натворила, спрашивала себя Мэри, выходя из чрева красного автобуса. Водитель смотрел на нее, дыша через рот. Это был крупный и грузный мужчина, такой же красный, как и автобус, которым он управлял. Она тоже посмотрела на него, вернее, просто отразила его взгляд, как будто была не более чем зеркалом. Автобус послушно стоял, шумно дыша через рот, отдуваясь и готовясь снова тронуться в путь. Дверь захлопнулась, и, оглушительно дребезжа, автобус отъехал.
Дальше Мэри пошла пешком. Серые, однообразные, покрытые мхом дома со множеством окон смиренно стояли в стороне от дороги, за узкими полосками травы, над которыми поливальные машины воздвигали мимолетные радуги. В вязкой тени под оградой сада мельтешило конфетти бабочек и пухлых пчелок… Все это предстало перед Мэри в свете воскресного утра. Это было время, когда ей удавалось отпустить свои чувства поиграть, порезвиться в пышной роскоши настоящего, но сейчас ее мысли бились в горячечном тягостном тумане. Она утратила навык выбирать объект для размышлений. Кажется, теперь ее мысли больше ей не принадлежали.
Откашливаясь, оправляя блузку, без нужды постоянно щелкая замком сумочки, Мэри спрашивала у других людей дорогу. Их кругом было не так-то много — мужчины с кипами газет, женщины с колясками, дети, старики, — однако спрашивать дорогу было надежным способом добраться куда надо. Со временем он всегда срабатывал.
Она нашла нужную улицу и отсчитывала дома с замиранием сердца, как вдруг застыла, прижав руку ко рту… К ней пришло еще одно воспоминание… Нет, только не сейчас, только не сейчас, взмолилась она, вспомнив, как очень давно ей пришлось покинуть свою комнату и войти в другую, наполненную другими людьми. На ней было розовое платье, которое так нежно ласкало кожу. Оно было не какого-нибудь пастельного цвета, в который наряжают всех маленьких девочек, нет, в цвете ее платья таилась нежность, а также кровь, оттенок плоти — десен и самых сокровенных частей тела. Она задрала платье и заморгала, когда перед глазами промелькнула его тень. Разгладила ткань на бедрах с такой заботой, как будто та была одного цвета с ее душой. И такой же текстуры. Окинула взглядом комнату — свою комнату, которая опять превратилась в безликую декорацию, — потом открыла дверь и пошла по коридору к другой двери, за которой скрывались чужие глаза и голоса.
Откроется ли она теперь, подумала Мэри, затаив дыхание и стиснув голову руками. Она стояла одна на притихшей улочке. Ну, сейчас я все узнаю.
Глава 11 Чья Малышка?
Дверь открылась. На пороге стояла дама в черном.
Мэри хотела было заговорить, но смутилась.
— Что тебе, Малышка? — участливо спросила женщина.
У Мэри застучали зубы.
— Малышка? — пролепетала она.
Женщина подалась вперед. В ее глазах промелькнуло замешательство.
— Ох, прошу прощения. Господи! — Она отшатнулась, прижав руку к сердцу. — Не обращайте на меня внимания. Чем могу помочь, дорогая? — добавила она деловым тоном.
— Видите ли… Простите, я всего лишь…
— Вы точно в порядке? На вас лица… возьмите мою… Джордж!
Спустя пять минут Мэри уже пила чай на залитой солнцем кухне. Следуя примеру дамы в черном, Мэри держала чашку обеими руками. Она решила: «Я девушка, а раз так, то я пью горячее, держа чашку обеими руками. Все девушки отчего-то так делают. И почему так? Вон Джордж управляется и одной рукой. Да и все остальные мужчины тоже, а ведь руки подводят их чаще, чем нас. Может, у девушек просто руки холоднее». Кухня, коридор, да и весь дом не вызывали у Мэри никаких ассоциаций. Никаких воспоминаний.
— Должно быть, это все от жары, — заговорила женщина в черном, — И я тут еще со своим. Джордж, я ведь приняла ее за Малышку. В какое-то мгновение поклясться была готова, что это Малышка пришла нас повидать. Тебе не кажется, что она ужасно на нее похожа, а, Джордж?
— Да не особо, — протянул Джордж.
— Простите, пожалуйста, а чья малышка? — встряла Мэри.
— Малышка — самая младшая. Вообще-то ее зовут Люсиндой, но мы всегда звали ее Малышкой. Извини, как, ты сказала, твое имя, милая? — спросила дама уже другим, спокойным тоном.
— Мэри Агнец. Я пришла сюда, чтобы расспросить об Эми Хайд.
Реакция на имя оказалась мгновенной. Какое могущественное имя, вздрогнув, подумала Мэри. Сколько в нем силы. Дама пронзила ее изумленным и негодующим взглядом. Джордж отвернулся, как будто пытаясь спрятаться, вжав голову в плечи. У Мэри подобное желание возникало, когда она вспоминала, во что превратила мистера Ботэма.
— Вот что: чем меньше будем о ней говорить, тем лучше, — тоном, не терпящим возражений, подытожила дама.
Джордж согласно промычал что-то и потянулся к своей трубке.
Мэри быстро проговорила заранее заготовленные слова:
— Простите. Я когда-то, очень давно, с ней общалась. Еще до того, как она… Я понимаю, все, что случилось, очень печально…
И тогда дама сделала то, о чем Мэри до этого только читала в книжках. Она горько рассмеялась. Так вот как это бывает, вдруг поняла Мэри. Ведь это даже и не смех вовсе, а звук, который люди издают, чтобы призвать остальных к единодушному неодобрению.
— Печально? — переспросила она. — Да нет, это совсем не печально. Эта девочка с печалью не дружила.
Мэри была в отчаянии. Она поправилась:
— Ну, мне печально…
— Извините, милая… Конечно, это печально. Вам получше? Давайте я еще подолью… — Она приподнялась и потянулась к чайнику.
— Спасибо, не надо, — попыталась отказаться Мэри.
— Нет, но когда я только начинаю думать обо всех тех страданиях, которые она причинила своим родителям… Клянусь, что сердце матери просто не выдержало и разорвалось из-за всех этих историй. О, да я бы…
— Мардж, — пробурчал Джордж.
Мардж резко села. Она воздела руки ко лбу, прижав кончики пальцев к нежным дугам бровей. Мэри в ужасе наблюдала прозрачные, как льдинки, слезы, покатившиеся у нее по щекам.
— Мардж… — повторил Джордж.
— Мне… мне очень жаль. Сейчас все пройдет.
— Я сожалею, — добавила Мэри.
Все сожалели.
— Ну не курам ли это на смех? Она до сих пор доводит нас до слез.
Мэри тоже начала плакать. Она чувствовала, как слезы крадутся по лицу, но была не в силах протянуть руку и смахнуть их.
— Бог ты мой, и вы туда же.
Джордж просеменил к раковине, откуда вернулся с большим рулоном бумаги. Он оторвал несколько кусков и вручил их дамам. Один он приберег для себя и оглушительно в него высморкался. Затем, как будто это было в порядке вещей, все трое тихо рассмеялись, устало и облегченно.
Мэри заговорила:
— И еще. Мне очень, очень жаль. Я действительно не хотела причинить вам боль… Но можно мне посмотреть ее комнату, комнату Эми? Это было бы для меня очень важно.
Или могло бы быть, подумала она. Могло бы.
Все вместе они проследовали цепочкой по коридору второго этажа. Если бы у Мэри было время, она задумалась бы о том, зачем людям требуется так много пространства и вещей, которые его заполняют. Между предметами оставалась уйма свободного места. Но она была ошеломлена, чувства ее болезненно обострились, и она мечтала лишь о том, чтобы то, что должно случиться, произошло поскорее.
— Вот мы и пришли, — сообщила Мардж.
Мэри снова почувствовала, что голова ее превращается в раскаленный шар. Мардж нерешительно остановилась на пороге. Сзади к Мэри подошел Джордж, она ощутила исходящий от него запах земли и его замедленное дыхание.
— Конечно, сейчас здесь все по-другому, — пояснила Мардж, положив руку на белый кругляш дверной ручки, — Она ведь… Эми не была здесь уже… дай бог памяти… восемь или девять лет. Теперь это комната для гостей. Но кое-что осталась еще с тех времен.
Дверь отворилась. Они вошли внутрь, и она снова захлопнулась.
Комната пристально разглядывала Мэри с головы до ног. Это была совершенно обычная комната, которая с величайшим подозрением изучала посетительницу. Покрытый белой скатертью стол нежился на солнышке у окна. На пару мгновений он задержал на ней взгляд, потом опустил его и вновь превратился в обычный стол. Узкая кровать жалась в углу, прикрыв изголовье подушками. Со всех оклеенных обоями стен на нее поглядывали извивающиеся эльфы и гоблины, которые когда-то наверняка порождали вязкие ночные кошмары, но сейчас ничем не отзывались в ее душе. Пожилые часы неторопливо тикали на туалетном столике. Они демонстративно отвернулись от Мэри и презрительно спрятали от нее лицо, напоминая раздосадованного человечка, который, сложив руки на груди, раздраженно отбивает такт ногой. Мэри поймала собственный взгляд в зеркале. И зеркало откровенно ответило ей, что и ему неизвестно, ее ли это комната, и что если чья-то живая душа когда-то и обитала в этих стенах, то она давным-давно испарилась или умерла.