Древо Иуды

— И ее дочь, — продолжал он, — живет по тем же высоким принципам, весьма преданная своему делу девушка. Ну а теперь, если вы чуть успокоились, моя жена могла бы предложить вам чашку чаю.

Мори выпрямился и, хотя полностью своими чувствами пока не владел, отклонил предложение — на это здравомыслия у него хватило.

— Спасибо, не стоит беспокоиться.

— В таком случае я уверен, вы хотели бы навестить могилу. Я вас провожу.

Они прошли на кладбище позади церкви. Ему была показана могила с простым кельтским крестом, и священник после короткой паузы, выбирая между сочувствием и любопытством, сказал:

— Полагаю, вы исповедуете нашу веру. Если так, надеюсь, мы увидим вас на воскресной службе. Слово — великий целитель. Вы остановились где-то поблизости?

— В «Прибрежной», — пробормотал Мори.

— Превосходная гостиница! Мисс Кармайкл, хозяйка, — наш хороший друг. — Убедившись таким образом в благонадежности незнакомца, священник представился с почти жалкой готовностью услужить: — Меня зовут Фодерингей — Мэтью Нокс Фодерингей, бакалавр искусств, к вашим услугам, сэр, если они понадобятся. — Поклонившись, он тактично удалился.

Оставшись в одиночестве, Мори продолжал смотреть на зеленый дерн, длинный прямоугольник которого на отожженном, но все еще слегка приподнятом торфе представлял собой печальные, полные смысла очертания. Там лежало то сладостное тело, которое он ласкал в юности. Именно сладостной и юной он теперь ее представлял — как в тот день на пустоши, когда жаворонок пел над вереском и ручеек журчал, перекатываясь по камушкам русла. Он увидел ее ясно, свежую и сияющую, с ладной фигуркой, рыже-каштановыми волосами и темными глазами, и молодость, живая молодость билась в каждой ее жилке. Не в силах больше выдержать этого, он облокотился о гранитный памятник и прикрыл защипавшие веки.

Сколько он так простоял, неподвижно и согнувшись, Мори так и не узнал. Его вывел из задумчивости легкий звук шагов по гравийной тропе. Он обернулся, поднял голову и чуть не рухнул. Там, восстав из могилы, перед ним возникла Мэри Дуглас, Мэри, в точности такая, какой он ее знал, какой представлял в мечтах всего секунду назад, и это устрашающее, призрачное видение усугублял прижатый к груди девушки букетик белых цветов. Он попытался крикнуть — и не смог произнести ни звука. Голова его пошла кругом, но он все-таки понял, что перед ним дочь Мэри, земная копия своей матери.

— Я, наверное, вас напугала. — Девушка подошла к нему, встревожившись. — С вами все в порядке?

— Да, — ответил он, смешавшись. — Мне так стыдно… Я очень глупо повел себя. — Пытаясь найти оправдание, он добавил: — Я был… совершенно не готов… Видите ли…

Она смотрела на него понимающе.

— По дороге сюда мне повстречался наш священник. Так вы были другом моей дорогой мамы?

Он склонил голову, выражая почтительную печаль.

— И всей вашей семьи. Они проявили ко мне большую доброту, когда я был бедным… и бездомным студентом.

Лицо ее выражало сердечность и сочувствие. Стало очевидным, что его горе у могилы не могло не вызвать у нее сильного предрасположения.

— Значит, вы знали Джеймса, моего дедушку?

— Чудесный человек… Я сразу это понял, хотя в то время не отличался особой внимательностью, как всякий юнец.

— А дядюшку Уилли знали? — сочувственно спросила она, еще больше потеплев.

— Мы с Уилли были лучшие друзья, — ответил он с легким вздохом. Внезапное вдохновение подсказало ему необходимость подтвердить подобное заявление. — Мы часто ночевали в одной комнате и, бывало, разговаривали за полночь. Он был прекрасный мальчик.

— Да, — сказала она, — в это я верю.

Оба замолчали, и он все никак не мог заставить себя взглянуть на девушку. Сознание его еще не прояснилось, полностью не приспособилось к этому невероятному повороту событий. Он по-прежнему сожалел о матери и о всем том, что последовало за ее потерей, тем не менее начал полагать, что дочь, возможно, подарит ему тот шанс, который он искал. Что, если это все-таки не конец путешествия? С внезапно нахлынувшим волнением он истово ухватился за надежду, но, сделав над собой усилие, изобразил спокойствие.

— Я должен представиться. Меня зовут Мори — Дэвид Мори.

Она не изменилась в лице. А когда девушка пожала протянутую руку, он едва сдержал вздох облегчения. Она не знала ни о нем, ни о его малопоучительной истории. Да и разве могло быть иначе? Мэри ни за что ей не рассказала бы, тайна по-прежнему хранилась в ее бедном разбитом сердце, теперь остановившемся навсегда, там, внизу, в шести футах под его дорогими туфлями ручной работы.

— А мое имя вы знаете, — застенчиво сказала она, ведь он так и не отпустил ее руку. — Кэти Эрхарт.

Он улыбнулся ей своей самой подкупающей улыбкой, все еще окрашенной, однако, тихой печалью.

— В таком случае, если позволите, на правах старинного друга вашей дорогой мамы и всего вашего семейства я стану звать вас Кэти.

Он произнес это тихо, почти робко, стремясь показать, что с ним она может быть спокойной и не думать о церемониях. Затем, отступив в сторону, сознавая ответственность и терзаясь раскаянием, перебирая все свои пороки и недостатки, все дурные поступки в прошлом, он смотрел, как она ставила принесенные хризантемы в зеленую эмалевую вазу перед кельтским крестом, а затем убирала с дерна опавшую березовую листву.

Она была с непокрытой головой, в темно-синем, изрядно потертом пальто поверх сестринской униформы более светлого голубого оттенка, и на одной ее туфле, как он заметил, болезненно поморщившись, была заплата, очень аккуратная, но все же настоящая заплата сапожника. Вся эта экономия по мелочам, столь явная опытному пытливому глазу, тронула его душу. Мы все это изменим, сказал он себе с внезапным порывом чувств. Да, его шанс никуда не уплыл, а был здесь, предопределенный самой судьбой, как чувствовал он своим нутром.

— Ну вот! — воскликнула она с доверчивой улыбкой и выпрямилась. — Мы прибрались к субботе. А теперь… — Она застенчиво умолкла, едва осмеливаясь произнести эти слова, но потом все-таки решилась: — Вы не хотели бы выпить у меня дома чашку крепкого чая?

По кладбищенской тропе они пошли вместе.

Глава IV

Сидя у окна в комнате над медпунктом, пока хозяйка на кухне заваривала чай, он озирался, удивляясь и отсутствию комфорта, и бедности всего, что попадалось ему на глаза. На выскобленном и натертом дощатом полу ни одного коврика, обстановка скудная, всего лишь квадратный сосновый стол и несколько стульев, набитых конским волосом, очаг — прокопченный, но без угля, на выбеленных стенах только одна картина, да и то на религиозный сюжет: репродукция из «Крисчен геральд» плохой копии «Преображения Господня» Вальдеса Леаля. [43]Несколько книг на полке, в основном справочники по уходу за больными и Библия. В керамическом горшке, стоявшем в голубом блюдце на подоконнике, рос декоративный папоротник, листовик сколопендровый, а рядом Мори заметил рабочую корзинку с каким-то неоконченным вязанием. Отмечая спартанскую аккуратность и яркую нотку, внесенную вазочкой с дикими астрами на каминной полке, куда падал желтый луч заходящего солнца, он увидел в этой комнате, как и в маленькой альковной спаленке, дверь в которую девушка поспешно прикрыла сразу после прихода, все признаки стесненных обстоятельств. На подносе, внесенном радушной хозяйкой, фарфор тоже был самого низкого качества, а на единственной тарелке лежали только несколько кусочков деревенского хлеба с маслом. У него в голове это не укладывалось, хотя, внезапно повеселев, он рассудил, что чем больше она нуждается, тем больше он сможет ей помочь.

— Если бы я знала о вашем приезде, — с расстройством укоряла она себя, наливая в чашку чай, — я приготовила бы что-нибудь вкусное. Когда много работы, нет времени на покупки, в магазин заглядываю только в субботу. Впрочем, хватит обо мне, расскажите лучше о себе… Так вы, значит, жили за границей.

43

Хуан де Вальдес Леаль (1622–1690) — испанский художник, график, скульптор и архитектор эпохи барокко.