Древо Иуды

— А у меня, Дэйв, для тебя хорошая новость. — После знакомства они почти сразу перешли на «ты». — Я тут пытался найти кого-то, кто подменил бы тебя на обратном пути. Так вот, сейчас в клубе я случайно столкнулся с одним доктором, который собирается в отпуск домой. Его зовут Коллинз. Он с радостью ухватился за возможность бесплатного проезда, к тому же с жалованьем. Он наш человек.

Мори подскочил на стуле, словно ужаленный. Неожиданное заявление Берта, высказанное с такой уверенностью, точно дело решенное, довело ситуацию до кризиса. Внезапно на него нахлынула слабость, и, поддаваясь ей, он почувствовал, что должен в конце концов сбросить с себя груз. Да и с кем еще посоветоваться, как не со свойским парнем вроде Берта, которому можно все открыть и объяснить любое затруднение?

— Послушай, Берт, — начал он, запинаясь. — Сам знаешь, я очень хотел бы… принять предложение твоего отца… и особенно поработать с тобой. Но… не знаю, имею ли я право…

— А почему нет, скажи на милость? Даже если не принимать в расчет Дорри, нам нужен медик в бизнесе. Ты нам нравишься. Мы тебе тоже. Не хочу это подчеркивать, старина, но для тебя это верный шанс. Помнишь, как писал наш дорогой старик Трясокопьев [37]— «В делах людей прилив есть и отлив…»? [38]

— Но, Берт… — возразил Мори смиренно и умолк. Нет, нужно признаться, хотя каждое слово приходилось вытягивать клещами. — Есть одна… девушка… она ждет меня дома.

Берт долго смотрел на него, а потом расхохотался.

— Я когда-нибудь сдохну от тебя, Дэйв. Да меня по всей Европе ждут девушки, а очень скоро к ним присоединится в Калькутте и моя маленькая евразийская шалость.

— Ты не понимаешь. Я обещал… на ней жениться.

Берт снова расхохотался, на этот раз коротко, даже с сочувствием и пониманием, а потом покачал головой.

— Ты все-таки очень молод, Дэйв, у тебя еще молоко на губах не обсохло — отчасти поэтому, наверное, мы все так к тебе и прониклись. Если бы ты знал девушек так, как я… Думаешь, они чахнут от тоски и умирают, когда ты с ними прощаешься? Да черта лысого — извини мой хиндустани. Готов побиться об заклад на пять фунтов, твоя маленькая подружка переживет свое разочарование и позабудет тебя через полгода. Что касается твоих чувств, которым, как мне кажется, не хватает перца, то вспомни, что говорил Платон или какой-то другой древнеримский чудак: «В темноте все женщины одинаковы». Нет, серьезно, я говорил об этом с ма и стариком. Мы все думаем, ты как раз то, что нужно Дорри. С тобой она остепенится. Немного балласта ей не помешает, а то ее заносит то вправо, то влево… — Он запнулся. — С нервами что-то не так. А она придаст тебе немного лоску, что, по моему скромному мнению, пойдет тебе только на пользу. Заметь, у нее и раньше были парни, она не ангел, но именно сейчас она втрескалась по уши и чертовски серьезно настроена тебя заполучить. Давай говорить прямо, старик, ты настолько подружился с нашей семьей, что будет преступлением, если ты дашь задний ход. Так почему бы тебе не сказать последнее слово, чтобы мы ударили в свадебные колокола? А теперь мы с тобой закажем по глоточку и выпьем за будущее. Мальчик, мальчик! — откинувшись на спинку стула, позвал он официанта-индуса.

Глава XV

Успокоив на время совесть веселой болтовней, Мори, однако, не счел аргументы Берта такими уж убедительными или окончательными. Он провел тревожную ночь и, проснувшись на следующее утро по-прежнему в сомнениях, решил, что, по крайней мере, должен вернуться на корабль и переговорить с капитаном Торрансом. Он поступит вполне достойно, осведомившись, подойдет ли доктор Коллинз на его замену в случае… в общем, в случае если он не сможет совершить обратное путешествие. Шкипер был разумный дядька, и его совет чего-то стоил, а так как никто не был посвящен в его планы, момент выдался самый подходящий. Мать Дорри еще накануне жаловалась на усталость, поэтому на сегодня не планировалось ничего определенного, в том числе и экскурсии; встретиться с Холбруками ему предстояло лишь вечером, на парадном ужине и танцах, которые всегда устраивались по субботам в «Норд-Истерн». Мори поднялся, побрился, оделся, взял такси и отправился в док «Виктория».

При виде знакомого корабля, почти очищенного от крепежа и подстилок под груз, Мори как-то взбодрился и успокоился, поняв, что на борту он будет в безопасности, пусть даже от самого себя. Он поспешно поднялся по сходням, но, оказавшись на палубе, где располагалась штурманская рубка, он обнаружил, что обе каюты заперты; дежурный старшина-рулевой сообщил, что ни капитана, ни мистера О’Нила на борту нет. Спустившись вниз, Мори нашел только помощника казначея, и тот объяснил, что старшие офицеры вернутся из увольнения лишь на следующий вечер.

— В доке второй помощник, если хотите повидаться с ним.

Мори покачал головой и медленно повернулся, собравшись уходить.

— Кстати, — сказал помощник казначея, — вас тут ждет почта.

Он подошел к столу, перебрал пачку писем и вручил Мори два конверта. У того внезапно сжалось сердце, когда он узнал по почерку, что один, довольно тонкий, был от Уилли, а второй — плотно набитый и толстый — от Мэри. Он никак не мог заставить себя вскрыть письма. Прочту позже, решил он. Спустившись на пристань, где его все еще ждало такси, он сунул оба конверта во внутренний карман.

Весь этот день Мори собирался с силами, но так и не прочитал письма; чистые и наивные послания, полные любви, служили для него упреком, который он не смог бы вынести. Они остались не вскрытыми, он боялся их и потому больше не раскаивался. Вместо трогательных чувств в его душе скопилось озлобление, чуть ли не возмущение, что они настигли его в кризисный момент жизни. Эти письма, по-прежнему запечатанные, подсознательно подталкивали его к Дорис и всему тому, что могли предложить Холбруки. Стараясь оправдаться, подстегиваемый двойной жаждой денег и секса, он принялся выстраивать логический аргумент в свою пользу, начав с самых первых дней: потеря родителей, никому не нужный ребенок, унизительная зависимость и нищета, сверхчеловеческие усилия получить образование. Разумеется, ему полагалась награда, и теперь она совсем рядом. Так неужели он должен отказаться от нее, словно от нестоящей ерунды?

Правда, оставалась Мэри — он заставил себя хотя бы мысленно произнести ее имя. Но разве его не поторопили с этим романом, воспользовавшись импульсивностью его натуры, неопытностью и романтичной обстановкой, в которой они познакомились? Она тоже, без всяких сомнений, потеряла голову под воздействием тех же самых ненадежных и мимолетных обстоятельств. Он не хотел ранить ее чувства или бросать в трудную минуту, но у него был долг и перед самим собой. И кто знает, быть может, позже он сумеет… одним словом, сделать что-то для нее, компенсировать свою измену. Он пока сам нечетко представлял, что имеет в виду, но эта мысль утешала. Молодых людей, которые совершали ошибки, раскаивались и восполняли ущерб, обычно прощали. Почему он должен быть исключением?

Вот в таком задумчивом настроении, все еще терзаясь неуверенностью, в восемь часов он спустился вниз, чтобы присоединиться к Холбрукам в ресторане. Ясно, он не был настроен на веселье, и тем не менее в подобных обстоятельствах было поразительно и, несомненно, достойно похвалы то, что он, не желая навести тоску на окружающих, отбросил в сторону личные проблемы и оживленно отреагировал на приветствие друзей. Берт был в превосходной форме, как никогда, а стоило ему бросить взгляд на Дорис, как он сразу понял, что она переживает один из тех периодов, когда в ней чересчур бурно кипят страсти. Она подготовилась к вечеру тщательно, выбрав короткое белое платье без рукавов, с низким вырезом, расшитое мелкими хрустальными бусинами. Оно выглядело именно тем, чем было, — весьма дорогим воздушным нарядом — и очень ей шло, о чем Дорис знала.

37

Пренебрежительное искажение фамилии Шекспир, означающей по-английски «сотрясающий копье».

38

Шекспир У.Юлий Цезарь. Перевод М. Зенкевича.