Сиротка

— Мне бы хотелось подняться к вершине водопада! — воскликнула Лора. — Сколько живой силы, сколько яростного буйства!

— С плотины в это время года открывается прекрасный вид на поселок, — подхватила Эрмин. — Вот только подъем отнимает много сил. Да и кусты разрослись так, что местами забили тропинку. Когда фабрика работала в полную силу, у подножия водопада, возле огромной трубы, которая питает турбины, складывали отходы древесины. Мы приходили сюда с корзинками — Симон, Арман и я. Компания разрешала рабочим забирать домой все отходы, которые могли пойти в топку. Наверх мы сходим в другой раз, когда ты наденешь ботинки покрепче.

Лора решилась заглянуть на железнодорожную станцию, где в свое время вагоны дожидались загрузки кипами бумажной массы. В теплом воздухе все еще можно было уловить запах дегтя и железа.

— В августе двадцать седьмого года, когда фабрика закрылась, я написала сочинение, — сказала девушка. — Я написала о «сердце, которое перестало биться», думая обо всех этих станках и машинах, которые остановились навсегда. Несмотря на шум водопада, в поселке стало очень тихо. Раньше самым шумным был цех корообдирщиков. Хотя в цеху, где размалывали дерево, тоже никогда не бывало тихо. Прекрасные сосны превращались в крошку и становились бумажной массой, которую потом отправляли в Соединенные Штаты и в Европу.

— Дорогая, это так трогательно! «Сердце, которое перестало биться!» — повторила Лора. — У меня сердце сжалось. Идем, нам еще многое нужно увидеть!

Когда они проходили мимо спаренных домов, вдоль которых стояли гидранты, а к ветвям деревьев были подвешены фонари центрального освещения, Лора остановилась.

— Эрмин, мне становится не по себе, когда я смотрю на эти заброшенные жилища! Покажи мне лучше места, в которых еще теплится жизнь!

Девушка поцеловала мать в щеку. Скоро они оказались в начале улицы Сен-Жорж. Мелани Дунэ сидела на крыльце своего дома. Она издалека помахала им рукой. Когда Эрмин и Лора подошли поближе, пожилая женщина крикнула:

— А вот и мой маленький соловей!

Они заглянули к ней в гости и выпили холодной воды с кленовым сиропом.

— Мадам Мелани, хочу познакомить вас с моей мамой, — сказала Эрмин. — Когда она переезжала, вы ушли домой еще до ее приезда.

— У вас очаровательная девочка, заботливая и ласковая, — объявила Мелани. — Знаете ли вы, что зимой, в сильные морозы она приносила мне горячий суп, да еще и пела, чтобы порадовать старуху? Если бы вы только слышали, как однажды на Рождество она пела в церкви! Совсем крошка, лет восьми, не больше! Но голос уже тогда был ангельский, великолепный голос!

Лора кивнула в знак согласия, но была слишком взволнована, чтобы говорить. Она завидовала пожилой женщине, что та имела возможность слышать, как поет ее дитя. Никогда ей не увидеть Эрмин восьмилетней, окруженной монахинями и прославляющей своей песней рождение младенца Христа…

— Это должно было быть восхитительно! — все, что она смогла сказать.

— О да! Это было незабываемо! — согласилась мадам Дунэ.

— А я все время боялась, что забуду слова, — сказала Эрмин.

После этого они поговорили немного о самых обычных вещах — об очередном приезде булочника и о том, как трудно стало купить хорошего мяса, когда закрылся мясной магазин [55]. Лора намеренно продолжала тему домашнего хозяйства, поскольку боялась расспросов о своем прошлом.

«Эта милая женщина в конце концов спросит меня, почему я бросила своего ребенка в Валь-Жальбере», — думала она.

Однако аббат Деганьон, который в последнее время часто навещал больную Элизабет, из уст той же мадам Маруа уже знал историю в общих чертах и пересказал ее самым любопытным своим прихожанам. Мелани Дунэ эта история тоже была известна. Пожилая вдова оказалась дамой восхитительно тактичной.

— Заходите ко мне почаще, мы ведь теперь соседки, — сказала она, когда Эрмин и Лора стали прощаться.

Перед универсальным магазином, на втором этаже которого все еще располагались гостиничные номера, наши дамы ненадолго остановились. Жозеф и Симон сидели на террасе в компании седого, сгорбленного годами мужчины.

— Мама, я знаю этого господина! — сказала девушка. — Это Эрнест. Когда-то он жил в поселке и работал сапожником. Сестры носили ему мои ботинки, чтобы он поставил новые подметки. У него еще был маленький белый песик, Жок, который ходил за мной хвостиком!

Эрмин кивком поздоровалась со стариком. Он приподнял картуз и снова взялся за кружку с пивом. Симон улыбнулся дамам. Жозеф едва заметно мотнул головой. Отношения между девушкой и ее опекуном оставались прохладными. Жозефу было стыдно за свое поведение, Эрмин же не могла простить слишком тесных объятий во мраке ночи и угрозы отстегать ее ремнем. Но ради Бетти они соблюдали перемирие. Рабочий каждое утро упрекал себя за все огорчения, которые доставил своей жене, и особенно за то, что она потеряла малыша.

— Здравствуйте, мадам Лора, — с преувеличенной любезностью поприветствовал он мать Эрмин. — Ваша хинная настойка пошла Бетти во благо.

— Я рада, — ответила Лора.

Эрмин взяла мать за руку и потянула на другую сторону улицы, к почтовому отделению.

— Бедный месье Эрнест понемногу впадает в детство, — прошептала она. — Сейчас он живет у детей, в Шамборе. Они наверняка приехали в поселок, раз он здесь.

Стоя на пороге солидной постройки, которую недавно перекрасили и в которой размещалось почтовое отделение, почтальон подставлял лицо солнцу.

— Добрый день! — звонко поздоровалась с ним Эрмин.

— К сожалению, не для всех он добрый, — отозвался почтальон. — Месье кюре только что получил письмо, которое его очень огорчило. Да вот и он сам!

Увидев Лору, аббат Деганьон поклонился. Он считал ее пламенной католичкой, ведь молодая женщина каждое утро приходила в церковь молиться и присутствовала на воскресной мессе.

— Ах, мадам, знаете ли вы новость? — начал он. — Скоро поселок останется без священнослужителя. В конце декабря я уезжаю [56]. Хуже того — мне сообщили, что в будущем году или еще через год нашу церковь разберут на части. Что-то уйдет в приход Сен-Эдмон-ле-Плен, часть — в приход Сен-Люджер-де-Мило. Алтарь и скамьи, скорее всего, будут проданы. Но что я могу с этим поделать? Можно попрощаться с нашим муниципалитетом!

— Отче, это невозможно! — вскричала Эрмин. — Нам нужна церковь!

— Прихожане будут ездить в Шамбор, — вздохнул аббат. — По крайней мере те, у кого есть средства передвижения. Я не в силах ничего изменить.

— Искренне вам сочувствую, — сказала Лора. — Хорошо, что мы сможем все вместе отпраздновать Рождество.

— И я буду петь, — добавила девушка. — Я спою много-много гимнов, чтобы развеять хоть чуть-чуть нашу тоску. Поверьте, нам всем будет очень грустно, особенно потому, что вы уезжаете!

Аббат Деганьон невесело улыбнулся. Он искренне любил эту милую девочку.

— Наш соловей пообещал, что споет, и у меня сразу стало легче на сердце! Но до Рождества еще далеко. Нужно насладиться прекрасной осенью. Не хочу вас больше задерживать, ведь вы гуляете!

Он ушел, и его высокая фигура в черном еще долго виднелась в конце улицы. Лора предложила вернуться домой. Встреча с кюре окончательно ее расстроила. Настолько, что она не смогла этого скрыть.

— Мама, тебе нехорошо? — обеспокоенно спросила Эрмин. — Ты очень грустна. Я чувствую, что Валь-Жальбер тебе не по душе. Ты ведь жила в Монреале, так что я могу это понять.

— Скажем, Роберваль нравится мне куда больше, — вынуждена была признать ее мать. — Порт дает городу жизнь: процветает торговля, приходят и отплывают суда, всюду суета… Но здесь мне хорошо, потому что ты рядом. Когда ты думаешь переехать ко мне? Я заказала мебель для твоей комнаты, и Селестен хоть завтра покрасит стены в цвет, который ты выберешь.

— Я хочу подождать, пока Бетти совсем поправится.

Лора не осмелилась настаивать. Она боялась сделать неверный шаг, дать семейству Маруа вовлечь себя еще в одну бесполезную ссору.

55

Мясной магазин находился рядом с гостиницей. Там продавалось то, что нельзя было купить в центральном магазине. В 1920 г. мясником в Валь-Жальбере работал месье Леонидас Парадис.

56

На самом деле религиозные службы были прекращены в сентябре 1929 года, и аббат Оде, последний священник Валь-Жальбера, продолжил выполнять свою миссию в поселке Миль-Ваш, в церкви Святого апостола Павла.