Сиротка

Эрмин погладила мужа по черным волосам. Она плакала от счастья.

— Думаю, что я полюбила тебя в то мгновение, когда увидела, как ты совсем один катаешься в темноте. Ты так замечательно насвистывал! Я тогда была пленницей, ты — свободным. Тошан, увези меня скорее в лес, подальше отсюда! На север, откуда приходят вьюги!

— Завтра утром мы уедем, — сказал он, целуя ее в лоб.

Валь-Жальбер, 10 января 1932 года

Большую часть дня Лора проводила за книгой возле чугунной печки, в которой ворчало яркое пламя.

Сегодня она держала в руке письмо дочери. Прочитав его дважды, она без конца покрывала его поцелуями. Мирей поставила перед хозяйкой поднос с чайным прибором и вздохнула.

— Мадам, вы снова плакали! Это нехорошо; если будете сидеть здесь, как в клетке, вы скоро станете похожи на собственную тень! Пригласите в гости Бетти с детьми! Мы теперь можем быть спокойны за нашу Эрмин, ведь она прислала письмо.

— Знаю, дорогая моя Мирей, но ведь это письмо она отправила больше недели назад, и за эти восемь дней могло случиться что угодно! Как бы я хотела быть уверенной, что с моей дочкой все в порядке, что она не страдает от холода и ничем не больна! У нас последние несколько дней бушевала метель, а сегодня с утра идет снег…

Экономка налила чай в тонкостенную чашку китайского фарфора. Комната наполнилась тонким ароматом бергамота.

— Мадам, не волнуйтесь. Метель — это, конечно, неприятно, но ведь от нее всегда можно спрятаться! В жилах мужа нашей Эрмин течет индейская кровь. Думаю, на этого красавца можно положиться. Он знаком с кочевой жизнью.

Лора протянула Мирей письмо дочери.

— Возьми и прочти, это тебя порадует!

— Мадам, вы не обязаны… Это личное письмо.

— Но ты ведь умираешь от любопытства, верно? Эрмин относилась к тебе как к бабушке, которой у нее никогда не было. А любая бабушка должна читать письма от внучки.

Разрумянившаяся от волнения, со слезам на глазах, экономка вытерла руки о белый фартук и бережно, как реликвию, взяла письмо. Она тихо прочла его вслух:

пишу тебе из гостиницы, что близ порта в Перибонке. Из окна мне видно покрытое льдом озеро Сен-Жан. Хочется как можно скорее тебя успокоить. Мы женаты, и у нас есть свидетельство о браке. Нас обвенчал старый священник в пустыни Святого Антония на озере Лак-Бушетт. Он знал Тошана ребенком, поэтому согласился благословить наш союз. Я даже пела в местной часовне, так я была счастлива, что могу стать супругой того, кого люблю.

Я счастлива, дорогая мамочка, так счастлива, что мне иногда становится стыдно, потому что я все реже вспоминаю о тебе. Мне очень нравится моя нынешняя жизнь траппера (жаль, что у этого слова нет формы женского рода).

Тошан вышел купить инструменты и еще какие-то нужные вещи, которые мы повезем на санях. Он совсем не такой, как другие. Он многое рассказал мне о лесе и о животных. Рядом с ним мне ничего не страшно. Он называет меня „Мин, дорогая“, и мне это ласковое имя очень нравится. Не беспокойся, я абсолютно здорова. Завтра мы поедем дальше вдоль Пери-бонки, до самой хижины матери Тошана. Мне приятно думать, что шестнадцать лет назад ты проехала по тем же местам, что и я сейчас.

Надеюсь, ты не слишком обо мне волнуешься, а у Мирей, Бетти и детей все хорошо. Если Жозеф тебя донимает, скажи ему, чтобы больше не вмешивался в наши дела, потому что я замужем.

Оттуда, куда я еду, мне будет тяжело отправить письмо, но, если получится, я постараюсь вскоре написать тебе снова. Но, что бы ни случилось, мы увидимся в Валь-Жальбере в начале будущего лета.

Р. S: Мама, указывая дату, заметила, что наступил новый год. Мы с Тошаном совсем об этом забыли. Хотя, должна тебе признаться, он на такие мелочи совсем не обращает внимания».

— Замечательное письмо, мадам, — вынесла свой вердикт Мирей. — Ваша дочь по-настоящему счастлива, это чувствуется сразу.

— Я в этом не уверена, — отозвалась Лора. — Можешь надо мной смеяться, Мирей, но я беспокоюсь, как прошла ее брачная ночь. Это деликатный момент, который многое определяет в дальнейшей жизни супругов. Я ничего ей не объяснила. Теперь я немного жалею, что так легко разрешила ей уехать. Ничего не имею против Тошана, мне кажется, это честный юноша, который очень любит Эрмин, но его жизнь и жизнь его матери так отличаются от нашей! Какие удобства он может ей предоставить?

— Мадам, думаю, наша Эрмин может обойтись без особых удобств, да и девочка она неглупая, поэтому знает, чем мужчина и женщина занимаются вместе, — благоразумно ответила Мирей. — Насколько я успела изучить вашу дочь, она не боится труда, смела и, думаю, стремится к приключениям и любит свободу. Что до удобств… Ребенку, воспитанному монахинями, не привыкать к дисциплине и лишениям. У нее хорошая закалка.

Лора кивнула в знак согласия.

— Ты права, Мирей. Получив хорошие новости, я должна радоваться, а не расстраиваться. Я чрезмерно баловала Эрмин, старалась наверстать упущенное, охранить ее от всех забот… Но знать, что она далеко, в метель и стужу…

Женщины большую часть дня проводили в одиночестве. Аруан Маруа приходил на два часа ежедневно, выполняя работу Селестена, которого Лора все-таки уволила. Вечера они коротали вдвоем: одна вязала, вторая вышивала. Между ними установились более теплые отношения, основанные на взаимном уважении. Мирей не моргнув глазом выслушала несколько неожиданных признаний Лоры и была растрогана оказанным ей доверием.

— По-моему, к дому подъезжает автомобиль! — воскликнула экономка.

Вопреки всякой логике у Лоры появилась надежда, что это возвращается ее дочь. Она тут же себя урезонила. Эрмин путешествовала на собачьей упряжке, и к этому времени наверняка приехала к матери Тошана.

— Мадам, это месье Цале! — объявила Мирей, выглянув в окно.

Пианист не появлялся в Валь-Жальбере с того драматического вечера в канун Рождества, когда Эрмин снова встретилась с Тошаном.

— Скорее открывайте! — воскликнула Лора.

Ханс выглядел именно так, как положено отвергнутому жениху — исхудавший, мертвенно-бледный. Снежные хлопья таяли на его черном пальто и коричневой фетровой шляпе. Войдя в гостиную, он поклонился стоявшей у фортепиано Лоре.

— Дорогая мадам, в эти дни я забыл обо всех своих обязательствах! Я хотел вам написать, но передумал.

— Прошу вас, называйте меня теперь Лора, мы ведь давно друзья. Не так ли?

Он осмотрел комнату, как если бы искал что-то или кого-то. Лора все поняла и поспешила объяснить:

— Эрмин уехала, Ханс. Жозеф Маруа грозил, что на правах опекуна не позволит ей выйти замуж за Тошана Дельбо. Я помогла ей бежать. Или, сказать точнее, помогла им.

— Господи, какая странная ситуация! Но куда они уехали?

— Они далеко отсюда и, надеюсь, в полной безопасности. Я очень расстроена, мой дорогой Ханс, этим новым ударом судьбы. Вы так радовались этой помолвке! Никто не мог предвидеть, что Тошан вернется. Простите меня за то, что я встала на сторону Эрмин. Как я могла помешать ей любить этого юношу? Запретить уехать с ним? Поверьте, она очень сожалела о том, что обидела вас, разбила вам сердце.

Пианист опустился в кресло, стоявшее перед креслом-качалкой. Он выглядел подавленным.

— В таком случае Эрмин подвергает себя опасности, живя во грехе, — тихо сказал он.

— Нет, что вы! Они поженились в часовне пустыни Святого Антония, у озера Лак-Бушетт.

Это известие уязвило Ханса.

— Что ж, если так, все кончилось хорошо. Но обо мне она совсем не думала!

— Простите меня, я сообщаю вам эти новости, зная, что они могут вас огорчить. Но я сама узнала об этом только сегодня утром. Дочь написала мне письмо. Ханс, нам нужно быть сильными. Признаюсь вам, я чувствую себя ужасно одинокой и каждую минуту опасаюсь визита Жозефа Маруа, который продолжает сердиться. Элизабет удалось его успокоить, иначе он мог бы причинить мне большие неприятности.