Сиротка

Кто-то тряс ее за плечо. Сквозь тишину и туман прорвался голос Бетти.

— Мимин, ты такая бледная, что страшно смотреть! Мимин, что они написали?

«Бетти не должна знать, — решила Эрмин. — Только не она!»

Она спрятала письмо в карман жакета и сделала несколько шагов к хлеву.

— Они не хотят с нами знаться, — с трудом выговорила она. — Не стоило им писать, Бетти. Я ухожу, пора. Селестен отвезет нас в Роберваль, там ждет Ханс.

Элизабет стояла и смотрела вслед уходившей быстрой походкой Эрмин. Она не осмелилась позвать ее, потому что уход девушки больше напоминал бегство.

— Господи, что я наделала? — жалобно сказала она.

Арман подошел к матери. На лице его играла хитрая улыбка.

— Ну, и где наша Мимин? — спросил он.

— Идиот! Дурак! — обрушилась на него Элизабет и наотмашь ударила по щеке. — Нельзя было отдавать ей письмо!

— Но это ее письмо, не твое!

Она замахнулась для второй пощечины, но Арман успел отпрыгнуть назад. Элизабет заплакала.

Через двадцать минут Селестен посигналил у порога дома Маруа. Лора в соломенной шляпке устроилась на заднем сиденье. На крыше возвышались два чемодана.

— Эрмин у вас? — спросила молодая женщина, когда дети выскочили на крыльцо. — Мы погрузили багаж, я захватила ее сумочку. Нам пора уезжать в Роберваль. Я не хочу опоздать на поезд.

— Нет, ее нет, — крикнул в ответ Эдмон, на пальце у которого была повязка с красным пятнышком.

Элизабет тоже вышла, и виду нее был озабоченный. Она спустилась с крыльца и подошла к автомобилю.

— Мимин побежала домой, — без особой уверенности сказала она. — Вы ее не встретили?

— Конечно, нет, — сказала Лора.

Женщины обменялись обеспокоенными взглядами. Элизабет первой опустила глаза.

— Бетти, скажите, что случилось? Вы чем-то взволнованы…

— Мимин получила письмо от Шарденов из Труа-Ривьер, хотя я не хотела, чтобы она его читала. Она прочла и переменилась в лице. Стала как привидение… Потом сказала, что идет домой, но я была уверена, что она лжет.

— О, Господи! — простонала Лора. — Нужно ее найти. И поскорее! Арман, поищи ее, прошу тебя!

Арман пообещал, что сделает все, что может. Селестена послали на почту, чтобы он телеграммой уведомил Ханса Цале, что отъезд откладывается.

Поезд отправился из Роберваля без Лоры Шарден и без Ханса. Прошел час. Эрмин пропала.

Глава 16. Падение ангела

Валь-Жальбер, в тот же день

Эрмин спряталась в заброшенном доме, дверь которого оказалась взломанной. Он находился в квартале, примыкавшем к целлюлозной фабрике, — ныне самом пустынном месте Валь-Жальбера. Дома кое-как выдерживали натиск снежных метелей и сильных весенних дождей, но краска на дереве растрескалась. Влажность постепенно завладевала деревянными постройками, поднимаясь от фундамента, каждую весну заливаемого паводками, все выше и выше.

Сжавшись в комок на кухне, дощатый пол которой был покрыт прошлогодними осенними листьями, девушка рыдала. Она убежала от настороженных взглядов Бетти, от смеха Шарлотты и от знакомого запаха, который всегда витал во дворе Маруа в конце лета, — смесь запахов соломы, перепаханной земли и чисто выстиранного, еще мокрого белья. Содержание письма уничтожило в душе Эрмин все чувства, которые зиждились на доверии и невинности. Она ощущала себя грязной, оскверненной, порочной.

«А ведь я так мечтала иметь семью, иметь мать и отца, как все другие дети! Наивная, глупая девчонка! По крайней мере, Элизабет и Жо были достойными родителями», — повторяла она про себя в гневе, который не находил выхода.

Без конца вспоминала она красивое лицо Лоры, ее ярко-розовую помаду, светлые волосы, тщательно подкрашиваемые раз в три месяца в одной из парикмахерских Роберваля. Вспомнилась ей и вызывающая округлость материнской груди, и тонкая талия, и чуть тяжеловатые бедра. И эта все еще очень соблазнительная женщина продавала свои прелести, когда ей было всего двадцать лет! Не имея опыта интимной жизни, Эрмин тем не менее знала о ней достаточно, чтобы представить себе сексуальный акт. Когда же она вообразила свою мать отдающейся многим мужчинам, ее затошнило.

Девушка встала и, пошатываясь, дошла до покрытой серыми пятнами раковины, в которую ее и вырвало. Прижавшись спиной к деревянной стене, устремив взгляд в пустоту, она сказала вслух:

— Я ненавижу тебя, мама. На этот раз я не прошу. Ты бросила меня, ты предала меня, ты мне врала. Всегда врала. Мне давно нужно было догадаться — сколько раз ты колебалась, не отвечала прямо на некоторые мои вопросы. Ты не позволяла мне писать Шарденам. Теперь я прекрасно понимаю почему.

Единственное, чего сейчас хотелось Эрмин, — это находиться как можно дальше от своей матери.

«Я не желаю ни видеть, ни слышать ее. Господи, а ведь она без конца меня целовала, иногда я спала с ней рядом… Как она мне противна! Как я стыжусь ее!»

Эрмин вышла на крыльцо и осмотрелась, потом спустилась по ступенькам и направилась к фабрике, рискуя встретиться по пути с Жозефом, который теперь в одиночку следил за порядком в фабричных помещениях и работой генератора тока. Бесшумно, как кошка на охоте, девушка обошла складские постройки.

Водопад Уиатшуан своим мощным ворчливым голосом перекрывал все остальные шумы. В это время года окрестности фабрики утопали в растительности. Железнодорожные пути заросли пожелтевшей травой. Возле погрузочной платформы, где не так давно рабочие грузили кипы бумажной массы в вагоны, выросли молодые деревца.

Небо было все таким же прозрачным и ярко-голубым. Эрмин с отчаянием смотрела на спадающие каскадом с высоты в двести тридцать шесть канадских футов серебристые струи воды. Наверху, обсаженная с обеих сторон высокими соснами, темнела плотина.

Повинуясь внезапному порыву, девушка обошла здание цеха корообдирщиков и стала подниматься вверх по склону. Сюда тоже постепенно возвращалась растительность: колючие кустарники, крапива и дикий овес. В коричневую землю впились корнями подросшие деревца. В свое время вдоль стока, по которому бревна спускались от плотины (а к плотине по реке их спускали от лесопилки на озере Малинь), рабочие проложили тропинку в виде ступеней. Тысячи людей прошли по ней, поэтому Эрмин стала бесстрашно карабкаться наверх, к плотине, не боясь заблудиться или сделать крюк.

Она поднималась, задыхаясь, почти слепая от слез. Она нуждалась в просторе, в одиночестве, она хотела как можно дальше уйти от Лоры.

— Что со мной теперь будет? — повторяла она.

На ногах у Эрмин были туфли-лодочки, поэтому она то и дело спотыкалась на крутом подъеме и, чтобы не упасть, хваталась за камни и ветви колючих кустов. Зацепившись за мертвую ветку, она порвала шелковый чулок. Эрмин быстро сняла с себя жакет и со злостью отшвырнула его в кусты. Ей казалось, будто на ней надет маскарадный костюм. Все эти вещи были подарены ей матерью…

Мокрая от пота, с раскрасневшимся от усилий лицом, девушка наконец поднялась к плотине. Сюда она стремилась, желая увидеть великолепный пейзаж, развернувшийся насколько хватало глаз, до самого горизонта. Она долго смотрела на голубую поверхность озера Сен-Жан. Вдалеке белый кораблик плыл по водам этого внутреннего моря, питаемого реками, которые вливались в его глубины, — Уиатшуан, Перибонкой, Мистассиби и Ашуапмушуан. Названия этих рек Эрмин узнала в школе, и они всегда казались ей необычными и звучными.

— Кто сказал мне, что это слова из языка индейцев? Не помню…

Не сводя глаз с уменьшающегося силуэта корабля, девушка села на землю.

— Он идет в Альму, к истокам реки Сагеней… Я не поеду в Квебек. Я больше не буду петь, никогда.

Вид озера, похожего на огромный голубой камень на ладони невидимого гиганта, успокаивал душевную боль. Бесчисленное множество деревьев сливалось в палитру великолепных цветов, среди которых присутствовали все оттенки зеленого, желтого, оранжевого и пурпурного. Свежий северный ветер обдувал горящие щеки девушки, рядом ощущалось хрустальное дыхание водопада, который ни на мгновение не переставал ворчать, шептать и выть.