Страница 50 из 64
– Ты куда?
– Это он, – сказал я и пошел к телефону.
– А мои тридцать пять фунтов?
– Одну минуту.
Я снял трубку и набрал номер.
Ее телефон звонил, звонил и звонил:
Предупредите блядей, чтобы не совались на улицы, потому что я чувствую, что скоро мне захочется снова.
Я повесил трубку, потом снова набрал номер.
Ее телефон звонил, звонил и звонил, и —
– Алло?
– Где ты была?
– В ванной, а что?
– Новый случай.
– Опять?
– Это он. В Брэдфорде. На том же месте.
– Не может быть.
– Пожалуйста, не ходи никуда. Я приеду.
– Когда?
– Как только смогу. Ты никуда не ходи.
– Ладно.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Пока.
И она повесила трубку.
Я прошел через паб – видения окровавленной мебели, дырок и голов:
Я же вас предупреждал, так что вы все сами виноваты.Я сел.
– С тобой все в порядке?
– Все отлично, – соврал я.
– Что-то не похоже.
– Значит, они кого-то задержали?
– Ага.
– Кого?
– Хрен знает.
– Да ладно тебе.
– Без дураков. Никто не знает, кроме начальства.
– А зачем такая секретность?
– Я же говорю: хрен его знает.
– Но они говорят, что это не Потрошитель?
– Говорят.
– А ты сам что думаешь?
– Хрен знает, Джек. Все это как-то странно.
– Что ты еще слышал? Хоть что-нибудь?
– Сколько?
– Округлим до полтиника, если оно того стоит.
– Говорят, нескольких ребят отстранили от службы, но я тебе этого не говорил.
– Из-за этого?
– Похоже на то.
– Из милгартских, что ли?
– Говорят, что да.
– Кого именно?
– Инспектора Радкина, твоего приятеля Фрейзера и младшего офицера Эллиса.
– Эллиса?
– Майка Эллиса. Жирный такой придурок с широкой харей.
– Я его не знаю. И они думают, что это они замочили ту женщину в Брэдфорде?
– Погоди, Джек. Я этого не говорил. Их просто отстранили. Это все, что я знаю.
– Черт.
– Ага.
– Тебя это не удивляет?
– Насчет Радкина – нет. Насчет Фрейзера – да. Эллис – да, но его же все ненавидят.
– Сволочь?
– Законченная.
– И все знали, что у Радкина рыльце в пушку?
– Ну не зря же мужики называют его Грязный Гарри.
– Ну ясно. А конкрентнее?
– Пока он работал в Отделе по борьбе с проституцией, грязными были не только улицы.
– А Фрейзер?
– Ты же его знаешь. Он же – сама, бля, порядочность. Сова ему по жизни помогает, и все такое.
– Морис Джобсон, что ли? Почему?
– Фрейзер женат на дочери Билла Моллой.
– Черт! – я вздохнул. – А у Барсука Билла рак, верно?
– Ага.
– Интересно.
– Наверное, – пожал плечами Уилсон.
Я посмотрел на часы.
– Спрячь на всякий случай, – сказал он, показывая на листок бумаги, лежащий на столе.
Я кивнул, положил приказ в карман и достал бумажник.
Я отсчитал купюры под столом и дал ему пятьдесят.
– Очень мило с вашей стороны, сэр, – сказал он, подмигнув, и собрался уходить.
– Сэмюэл, если что – позвонишь?
– Обязательно.
– Я серьезно говорю. Если это – он, я хочу знать об этом первым.
– Вас понял.
Он застегнул плащ и ушел.
Я посмотрел на часы и подошел к телефону.
– Билл? Это Джек.
– Что у тебя?
– Ты был прав, все это очень странно. Мертвая проститутка под диваном в Брэдфорде.
– Я же тебе говорил, Джек. Я же тебе говорил.
– Но они говорят, что это не Потрошитель.
– Тогда почему они всё от нас скрывают?
– Не знаю, но мое личное мнение: кто-то из полицейского начальства каким-то образом облажался, и теперь они отстраняют людей от службы.
– Да ты что?
– Такие вот по Милгарту ходят слухи.
– А кого?
– В частности, того сержанта Фрейзера, Джона Радкина и еще кого-то.
– Инспектора Джона Радкина? Из-за чего?
– Не знаю. Может, это вообще никак не связано, но выглядит как-то странно, да?
– Ага.
– Один мой приятель обещал держать нас в курсе, как только появятся новости.
– Хорошо. Я держу первую полосу.
– Только не говори никому зачем.
– Ты все-таки поедешь в Манчестер?
– Думаю, да. Но на обратном пути я должен заехать в Брэдфорд.
– Будь на связи, Джек.
– Пока.
Я сидел в поезде, курил, пил теплое пиво из банки, мусолил бутерброд и листал книгу в мягком переплете, «Джек-Потрошитель: окончательный анализ».
После Хаддерсфилда я задремал, и сон мой был не лучше мерзкого пива. Я проснулся и увидел дождь и холмы, мои волосы прилипли к грязному окну, я снова отключился:
Я посмотрел на часы, было семь минут восьмого.
Я – среди вересковых пустошей, иду через вересковые пустоши, подхожу к стулу, кожаному стулу с высокой спинкой, а перед стулом стоит на коленях женщина в белом, ее руки сложены в молитве, лицо закрыто волосами.
Я наклоняюсь и откидываю волосы с ее лица, и это – Кэрол, потом – Ка Су Пен. Она встает и показывает на свое длинное белое платье и на слово, написанное пальцем, обмакнутым в кровь:
LivE. [27]
И там, на вересковых пустошах, на ветру, под дождем, она задирает свое белое платье и накрывает им голову, показывая мне желтый распухший живот. Потом она опускает платье, но оно оказывается вывернутым наизнанку, и слово, написанное кровавым пальцем, читается:
Evil. [28]
И маленький мальчик в голубой пижаме выходит из-за стула с высокой спинкой и уводит ее через вересковую пустошь, а я стою там, на ветру, под дождем, и смотрю на часы. Они остановились.
Семь минут восьмого.
Япроснулся, оторвал голову от стекла и посмотрел на часы.
Я взял дипломат и закрылся в туалете.
Я сел на качающийся горшок и вытащил порножурнал.
«Горячая сперма».
Клер Стрэчен во всей ее долбаной красе.
У меня снова встало. Я проверил адрес и вернулся на свое место, к недоеденному бутерброду.
От Стэлибриджа до Манчестера я пытался связать воедино все то дерьмо, которое наболтал мне Уилсон. Я перечитывал приказ Олдмана и пытался представить себе, что такого мог натворить Фрейзер, зная, что в наше время отстранить от службы могут за все что угодно:
Взятки и подкуп, выдуманные сверхурочные и поддельные командировочные, неаккуратное ведение документов или их отсутствие.
Джон, мать его, Радкин сбил с пути саму, бля, Порядочность.
Ничего не понимая, я вернулся к окну, дождю и заводам, местным фильмам ужасов, напомнившим мне фотографии концентрационных лагерей смертников, которые мой дядя принес с войны.
Мне было пятнадцать, когда война закончилась, и сейчас, в 1977 году, я сидел в поезде, прислонившись головой к черному стеклу – проклятый дождь, чертов север, – и спрашивал себя, смог бы я так или нет.
Когда поезд подходил к вокзалу Виктория, я думал о Мартине Лоузе и «Экзорцисте».
На вокзале – прямо к телефону:
– Есть что-нибудь?
– Нет.
Прочь из Виктории, вдоль по Олдхэм-стрит.
Олдхэм-стрит, дом 270 – темный, отсыревший от дождя. Гниющие черные мусорные мешки навалены кучей во дворе. «Эм-Джей-Эм Паблишинг» – на третьем этаже.
Я остановился у подножия лестницы и стряхнул воду с плаща.
Промокший до нитки, я поднялся по ступенькам.
Побарабанил по двойным дверям и вошел.
Большое помещение, заставленное низкой мебелью, почти пустое. На дальнем конце – дверь в другой кабинет.
За столом у той двери сидела женщина и печатала на машинке.
Я встал у низкой конторки у входа и прокашлялся.
– Да? – сказала она, не поднимая головы.
– Будьте любезны, я бы хотел поговорить с владельцем издательства.
27
Live – живой (англ.).
28
Evil – зло ( англ.).