Мистер Слотер

— Нет, мадам, — ответил он миссис Айрис Гарроу, жене Стивена Гарроу, купца с угла Дьюк-стрит. — Ни в коем случае.

— Но вы же не лишите нас такого удовольствия!

— Некоторые вещи лучше оставить воображению, — сказал он, решив заранее, что пряный ингредиент колбасок, продававшихся когда-то у Салли Алмонд таким клиентам, как миссис Гарроу, лучше оставить втайне. Он знал, что того же мнения придерживается и верховный констебль Филадельфии Фаррадей, потому что никакого вина, воды, эля и крепкого сидра не хватило бы, чтобы смыть этот вкус с людских языков.

— Ты тут какой-то особенный? — спросил Том.

— Обыкновенный, — ответил Мэтью, когда миссис Гарроу осталась позади. — Как все.

Для Мэтью не было сюрпризом возвращение в Нью-Йорк Хадсона Грейтхауза — об этом он уже знал. Когда Натэниел Пауэрс дал им с Томом этот фургон и денег на дорогу, Мэтью свернул с Филадельфийского большака на ту тропу, по которой Слотер направил своих конвоиров в Форт-Лоренс. Том молчал, когда ехали мимо Нового Единства и хижины преподобного Бертона. Добравшись до коварного склона, который вел к развалинам форта и дальше в деревню сенека, Мэтью увидел, что фургона, предоставленного им с Грейтхаузом верховным констеблем Лиллехорном, здесь нет.

Они с Томом оставили свой фургон наверху и дальше пошли пешком. После Форт-Лоренса их продвижение стало сопровождаться вороньим карканьем и лаем собак из глубины леса. Когда появился первый воин в перьях, Мэтью крикнул:

— Инглиш!

И снова образовался веселый круг, когда Мэтью и Тома вели в деревню, но когда Мэтью стукнул себя в грудь и сказал «инглиш» еще несколько раз, его отвели к неприступному с виду мрачному человеку, который хотя бы немного понимал по-английски и мог что-то сказать.

Насколько смог понять Мэтью, Грейтхауз вполне оправился, чтобы уйти на собственных ногах с помощью клюки. Во время своего пребывания в племени он заслужил уважение сестер милосердия тем (если Мэтью правильно понял), что боролся со смертью за пределами этого мира и вернулся, улыбаясь, как волк. Судя по тому, что сумел объяснить мрачный индеец. Серый Волк сидел у огня со старейшими и пил с ними чашу крови гремучей змеи, что на всех произвело впечатление. А еще он оказался очень хорошим певцом, о чем бы Мэтью никогда не догадался.

Индейцы прежде всего поймали двух кляч, которые тащили фургон, намереваясь — насколько мог понять Мэтью, убить их и пустить на корм для собак, но возобладала мудрая точка зрения, что собаки такого унижения не заслужили. И клячам позволили пастись и служить игрушками для детей, пока наконец Серый Волк не был готов уйти. Тогда лошадей отвели на вершину холма, фургон вытолкнули туда же, развернули в сторону английского мира, и Серый Волк пустился домой.

Мэтью было бы интересно посмотреть, как Серый Волк попал на паром через Раритан, не имея денег. Может быть, расплатился пением.

Перед уходом Мэтью повернулся и увидел, что из толпы вышел Он-Бежит-Быстро. Тот заговорил с переводчиком, и Мэтью был задан вопрос:

— Где есть сын?

— На Небесной Дороге, — ответил Мэтью.

Переводчик не понял. Мэтью попытался снова:

— Скажи ему… что сын его совершил великие деяния, что он настоящий сын и сейчас он ушел от нас к духам.

Сообщение было передано, и старик что-то спросил.

— Говоришь, мертвый? — перевел воин, знавший английский.

— Да, он мертв.

Старый индеец на минуту замолчал, глядя в землю. Потом что-то сказал, и переводчик повторил:

— Он надеется, духи иметь смысл.

С этими словами Он-Бежит-Быстро повернулся и пустился рысью к озеру.

Фургон Мэтью доехал до Больших Доков, где, как водится, происходил веселый цирк с погрузкой и разгрузкой нескольких кораблей. Бочки и ящики возили вверх и вниз по сходням, докеры выполняли распоряжения десятников, орущих в рупоры из отпиленных бычьих рогов, вились веревки, грохотали цепи, топали и ржали лошади, а разносчики пронзительно предлагали жареные каштаны, горячий сидр и кукурузные хлопья.

— Всегда так? — спросил Том.

— Очень часто. — Мэтью остановил коней. — Я скоро вернусь, найду только ближайший корабль, уходящий в Англию.

Он вставил тормоз, спрыгнул вниз, обошел фургон сзади. Там стояли две дорожные сумки с запасом чистой одежды, которые дал им Пауэрс для возвращения в Нью-Йорк, и парусиновая сумка поменьше.

Держа ее в руках, Мэтью шел вдоль доков, пока не увидел крючконосого человека в парике и светло-сером костюме, который что-то отмечал карандашом в бухгалтерской книге. Мэтью этого человека не знал, но решил, что это кто-то из управляющих. Он подошел, оторвал джентльмена он коммерческой неразберихи и спросил о корабле, который искал.

Человек перелистнул страницу.

— «Золотой глаз». Хотите заказать место?

— Нет, спасибо. Где он стоит?

— У девятого причала. Уходит в ближайший отлив. Это было бы потрясающее приключение!

— Все равно не нужно, спасибо.

Мэтью двинулся к девятому причалу — номера были написаны на настиле белой краской. Он уже почти добрался до места, когда услышал дробный цокот туфель по настилу, почти бегом, и еще не успел почувствовать ухватившую его за плечо рукоять черной трости с серебряным набалдашником в виде львиной головы, как резкий голос ворвался ему в уши:

— Корбетт! Это что еще за чертовщина?

Мэтью остановился и обернулся к Гарднеру Лиллехорну, одетому в сюртук цвета морской волны, треуголку того же водного оттенка и полосатый черно-синий жилет. У него за спиной скалился Диппен Нэк, которому всегда приятно было смотреть, как Мэтью получает словесную трепку.

— Где арестант? — грозно спросил Лиллехорн. На узком бледном лице тщательно подстриженные усы и бородка казались щетиной.

— Спасибо, сэр, — спокойно ответил Мэтью, — что поздравляете меня с возвращением. Могу вам сообщить, что оно никак не было гарантировано.

— Ладно, ладно! Я рад, что вы вернулись. Где Слотер?

— Выкладывай! — добавил Нэк, за что получил от Лиллехорна предупреждающий взгляд.

— Я очень рад, на самом-то деле, что вы оказались здесь и увидите передачу. — Мэтью показал на ошвартованный у причала номер девять корабль. — Насколько я понимаю, «Золотой глаз» — ближайшее судно, следующее в Англию. Пойдемте со мной?

Он направился к кораблю и услышал стук башмаков идущего за ним Лиллехорна.

— Что за игрушки, Корбетт? Вы понимаете, что Джон Дрейк, констебль Короны, уже почти три недели живет в «Док-Хаус-Инн»? А за чей счет, как вы думаете? Платит-то Нью-Йорк!

Мэтью подождал, пропустив пару рабочих с большим сундуком, и взошел по сходням. Лиллехорн держался прямо за ним. Мэтью остановился у конца сходней, открыл сумку, вывернул — и на палубе оказались два начищенных черных ботинка, слегка поцарапанные при прыжке с крыши.

Лиллехорн, не веря своим глазам, глядел на ботинки, потом перевел взгляд на Мэтью:

— Вы совсем спятили?

— Кажется, я помню, сэр, как вы у себя в кабинете сказали: «Я хочу, чтобы ботинки арестанта были на ближайшем же корабле, отплывающем в Англию, и скатертью ему дорога». Разве не так вы говорили?

— Не знаю! Не помню. Но ведь если я так сказал, я имел в виду, чтобы в этих ботинках был он сам! И вообще вы их могли найти где угодно отсюда и до… где вас там носило. Я знаю, что случилось с Грейтхаузом, и сочувствую ему, но тут он сам виноват со своей жадностью.

— Жадностью! — прохрипел Нэк из-за спины Лиллехорна.

— Дрейк приехал отвезти арестанта в тюрьму! — напирал Лиллехорн. — И где этот арестант?

— Тиранус Слотер похоронен на земле лорда Кента, на табачной плантации в колонии Каролина. Если вас интересуют подробности, советую посетить Натэниела Пауэрса, или съездить в Филадельфию поговорить с верховным констеблем Абрамом Фаррадеем. Или пусть едет сам Дрейк, мне все равно. Меня интересует только, чтобы ботинки Слотера оказались на ближайшем судне, идущем в Англию, как вы и требовали. — Мэтью сверлил глазами дыры в верховном констебле. — И скатертью дорога.