Страница 3 из 114
– Может, он собирался обновить рамы или перевесить их в другие комнаты. Ведь если картины долгое время висят на одних и тех же местах, от них невольно устаешь…
Она обошла все комнаты, особенно тщательно осмотрев спальню Марбера, порог которой переступала впервые. Она назвала ее «святилище уединения».
Убитый ни разу не был женат, и это натолкнуло расследующих убийство детективов на предположение, что он был геем.
– Сексуальные пристрастия Эдди, – заявила Синтия Бессан, – никак не связаны с преступлением. Но это должно выяснить расследование.
Ребус чувствовал себя как бы вне игры, в основном сидя на телефоне. Бессмысленные звонки друзьям, партнерам. Одинаковые вопросы, на которые он получал почти одинаковые ответы. Упакованные в гипсокартон картины проверили на отпечатки пальцев. Проверка показала, что картины упаковывал сам Марбер. И никто – ни его секретарь, ни приятели – не мог дать хоть какое-то объяснение.
Однажды, когда очередное совещание подходило к концу, Ребус придвинул к себе оставленную кем-то кружку с чаем – там был крепкий чай с молоком – и запустил прямо в Джилл Темплер.
Это совещание началось так же, как и все совещания до него. Ребус проглотил три таблетки аспирина, запив их утренним кофе-латте. Кофе подали в картонном стаканчике. Пил он его в кафе на площади Медоуз. Обычно это была первая и последняя порция хорошего кофе, выпиваемая им в течение дня.
– Крепко перебрал вчера? – спросила сержант Шивон Кларк.
Она окинула его беглым взглядом: костюм, рубашка и галстук те же, что и накануне. Возможно, он вообще не потрудился раздеться на ночь. Утреннее бритье кое-как: несколько раз наспех прошелся электробритвой по лицу. Голова давно не мыта и не стрижена.
Видела она только то, что Ребус сам хотел ей показать.
– Доброе утро, Шивон, – еле слышно пробормотал он, комкая в пальцах пустой стаканчик.
Обычно на совещаниях он стоял в дальнем конце комнаты, но в тот день почему-то уселся за стол в первом ряду. Сидел, опустив плечи, и, потирая лоб, слушал, как Джилл Темплер распределяла задания на день.
Как можно больше контактов с соседями, как можно больше бесед, как можно больше телефонных звонков.
Его пальцы незаметно обхватили и сжали кружку. Он не знал, чья эта кружка, прохладная глазурь холодила руку – возможно, кружку оставили на столе еще вчера. В комнате было душно и уже здорово припахивало потом.
– Как можно больше этих идиотских телефонных звонков, – непроизвольно проговорил он, обращаясь как бы к самому себе, но его реплику услышали многие. Темплер подняла глаза от бумаг.
– Ты хочешь что-то сказать, Джон?
– Да нет… ничего.
Она встала со стула.
– Если хочешь что-то добавить – возможно, какое-то из твоих блистательных умозаключений, – я вся внимание.
– С полнейшим уважением к вам, мэм, смею заметить: вы не слушаете – вы говорите.
Вокруг зашумели, сидящие рядом смотрели на него разинув от изумления рты. Ребус медленно поднялся со стула.
– Так мы не сдвинемся с мертвой точки. – Его голос звучал громко и отчетливо. – Мы переговорили уже со всеми, и ничего нового мы узнать не сможем!
Щеки Темплер побагровели. Лист бумаги, который она держала в руке – с заданиями на день, – скрутился в трубочку и вот-вот, казалось, превратится в клочки.
– Что ж, полагаю, мы можем кое-чему поучиться у вас,инспектор Ребус.
Он уже перестал быть для нее Джоном. И голос стал таким же громким, как его. Она обвела взглядом комнату: тринадцать офицеров, неполный личный состав. В работе на Темплер постоянно давили – преимущественно через финансы. Каждое расследование имело свою смету, которую она не смела превысить. А ведь приходится учитывать еще и болезни, и праздники, и привлечение новых сотрудников…
– Может, вам стоит выйти сюда, – после краткого раздумья произнесла она, – и доставить нам удовольствие, поделившись своими мыслями по обсуждаемому вопросу, а заодно и сообщить нам, как именно сдвинуть расследование с мертвой точки. – Она вытянула руку, словно представляя его аудитории. – Итак, леди и джентльмены…
Именно в этот момент он и метнул в нее кружку. Крутясь в воздухе, она описала плавную дугу, расплескивая холодный чай. Темплер инстинктивно пригнулась, хотя кружка наверняка пролетела бы над ее головой. Она ударилась о стену чуть выше пола у нее за спиной и отскочила от нее, не разбившись. Все, кто был в комнате, молча вскочили, стряхивая с одежды капли чая.
А Ребус сел и стал водить указательным пальцем по столешнице, словно стараясь отыскать клавишу обратной перемотки на пульте управления своей жизнью.
– Детектив Ребус?
Офицер в форме обращался к нему.
– Да, сэр?
– Рад, что вы наконец-то решили присоединиться к нам.
Все, кто сидел за столом, засмеялись. Сколько же он пропустил? Взглянуть на часы он не осмелился.
– Извините, сэр.
– Я спрашиваю, вы согласны войти в составе группы граждан? – Он указал кивком на противоположную сторону стола. – Детектив Грей будет офицером полиции. А вы, детектив Ребус, якобы приходите в полицейский участок с намерением сообщить важную информацию, связанную с одним из расследуемых преступлений. – Преподаватель сделал секундную паузу. – А может оказаться, что вы попросту псих.
Двое рассмеялись, а Фрэнсис Грей, глядя на Ребуса, радостно улыбался и ободряюще кивал ему головой.
– Ну что, детектив Грей, начинайте.
Грей, склонившись над столом, подался вперед.
– Итак, миссис Дитчуотер, вы утверждаете, что видели что-то прошлой ночью?
Раздался смех, на этот раз более громкий. Преподаватель жестом призвал к тишине.
– Прошу вас относиться к занятиям со всей серьезностью.
Грей согласно кивнул и снова посмотрел на Ребуса.
– Так вы действительно что-то видели?
– Да, – заявил Ребус и уверенным тоном добавил: – Офицер, я видела все от начала до конца.
– И это несмотря на то, что в течение последних одиннадцати лет вы считаетесь абсолютно незрячей?
Раскаты хохота раздались в аудитории, преподаватель заколотил по столу, пытаясь восстановить порядок. Грей, расслабившись, смеялся вместе со всеми, подмигивая при этом Ребусу, плечи которого тряслись от беззвучного смеха.
Фрэнсис Грей изо всех сил старался воскреснуть и вернуться к прежней жизни.
– Я прямо чуть штаны не обмочил, – сказал Там Баркли, ставя на стол поднос с кружками.
После окончания занятий они обосновались в большем из двух кинкардинских пабов. За столом тесным кругом сидели все шестеро: Ребус, Фрэнсис Грей, Джаз Маккалоу, Там Баркли, Стью Сазерленд и Алан Уорд. Алан, которому было всего тридцать четыре, был самым молодым среди них и самым младшим по званию на курсе. Зато мнения о себе он был слишком высокого. Возможно, потому, что работал на юго-западе.
Пять пинтовых кружек пива и один стакан колы: Маккалоу собирался ехать домой, навестить жену и детей.
– А вот я, наоборот, делаю все, только бы не видетьсясо своими, – перед этим сказал ему Грей.
– Ну все, пошутили, и хватит, – объявил Баркли, с трудом усаживаясь на стуле, – я и так чуть не обмочился. – Он весело посмотрел на Грея и со смехом добавил: – Последние одиннадцать лет вы слепая.
Грей поднял кружку.
– Вот мы какие, да разве таких еще найдешь?
– Да ни в жизнь, – отозвался Ребус. – Все, кто чего-нибудь стоит, торчат на этих проклятых курсах.
– Улыбайся и терпи [2], – сказал Баркли. Он выглядел на свои сорок; плотный, с оплывшей талией. Волосы цвета соли с перцем зачесаны назад. Ребус его хорошо знал – они вместе участвовали в нескольких расследованиях: от Фолкерка до Эдинбурга полчаса на машине.
– Интересно, а крошка Андреа улыбается, когда терпит? – спросил Стью Сазерленд.
– Попрошу без пошлых шуточек, – погрозил пальцем Фрэнсис Грей.
– Да и вообще, – поддержал его Маккалоу, – не стоит бередить фантазии Джона.
2
«Улыбайся и терпи» («Grin And Bear It») – песня группы «Импеллитери».