Страница 65 из 80
Он резко и больно завел ей руки назад, соединил скотчем.
Девушка заплакала.
Кинисайд глянул на Колина:
— Только одно слово — и это прекратится.
Колин молчал.
Кинисайд вытащил нож, схватил Кэролайн за волосы, наматывая на руку, пока она не потеряла равновесие, приложил лезвие к лицу под глазами.
— Теперь ты готов звонить? Готов положить конец этому кошмару?
Колин смотрел и молчал, на лице — маска боли.
— Это же твоя дочь.
Он слегка прижал лезвие к коже. Под глазом появилась капелька крови размером со слезинку и покатилась по лезвию вниз.
— Смотри, Колин. Она плачет. Она хочет, чтобы ты ей помог. Неужели папочка не поможет?
Тело Кэролайн сотрясалось от рыданий. Колин дернулся.
— Всего один звонок, Колин, и все закончится. — Он провел ножом по коже. Снова появилась кровь и капельками сползла вниз.
— Ну же, Колин! Ты же знаешь, я это сделаю.
Колина затрясло.
— Я сделаю это, слышишь, сделаю!
Колин дернулся, как от удара. Вздохнул. Медленно кивнул.
Кинисайд улыбнулся. Вздохнул с облегчением. Он снова хозяин положения, снова полностью контролирует происходящее.
Он спрятал нож, отпустил Кэролайн — она упала на пол. Вытащил из пальто мобильник, номер которого нигде не зафиксирован, — он его «конфисковал» у одного из продавцов. Из другого кармана достал листок с написанными на нем цифрами и начал набирать номер.
— Ты ведь знаешь, Колин, — говорил он тем временем, — что всего этого можно было избежать. Так что это целиком и полностью твоя вина, мой друг. Зачем ты поехал в Лондон? Зачем встречался с этим журналистом? Наверно, ты так и не понял, насколько серьезно я настроен. На какие жертвы готов, чтобы достичь своей цели и заключить эту сделку. Сейчас ты в этом убедился, правда? — Он хмыкнул. — Конечно, убедился.
Он поднес телефон к уху.
— Сейчас соединят.
Пытаясь обуздать рвущийся наружу восторг, он опустился на колени перед Колином, приставил телефон к его уху. Изо рта Колина исходил запах тлена и разложения.
Он услышал щелчок соединения, посмотрел прямо в глаза Колину, кивнул, чтобы тот начинал говорить.
— С вами говорит Колин Хантли, — сказал Колин слабым, надтреснутым голосом. — Мы готовы заключить сделку.
Кинисайд улыбнулся.
Наконец-то.
«Кондитерская фабрика» в северо-восточном районе Ньюкасла, Шилдфилде, теперь была художественной мастерской, где создавали и продавали картины и другие предметы искусства. Она занимала два этажа когда-то вполне реальной фабрики.
Фрэнсис Шарки сидел в ресторане «Хлев» на первом этаже. В искусстве он мало что смыслил, зато хорошо знал, как с наименьшим ущербом для собственного кармана тратить деньги. А здесь предлагали шикарные скидки. Он совсем не ожидал найти такое в Ньюкасле. Следовало признать, эта его поездка на северо-восток серьезно поколебала прежнее предубеждение. Город определенно начинал ему нравиться.
Ресторан оказался весьма приличным заведением. Тяжелая деревянная мебель, голые стены и приглушенный свет были призваны воссоздать обстановку Среднего Запада. Очень мило. Дивным оказалось грибное ризотто, прекрасным — чилийское мерло. В ожидании жареного барашка он потягивал вино.
Зазвонил мобильник.
Он осушил бокал, поставил на стол, прижал телефон к уху:
— Фрэнсис Шарки, слушаю вас.
Подошел официант, чтобы долить вина. Шарки кивнул в знак благодарности.
— С вами говорит Колин Хантли.
Шарки прирос к стулу. Сердце запрыгало.
— Мы готовы заключить сделку.
Перед ним поставили горячее. Оно и пахло и выглядело божественно, но у него напрочь пропал аппетит.
Он подался вперед, словно пытаясь отгородиться от остальных посетителей:
— Я вас внимательно слушаю.
Майки Блэкмор открыл дверь своей квартиры и вошел, держа под мышкой пакет с чипсами.
Сегодня он впервые не обратил внимание на убогость своего жилища, не ощутил привкус хронической неудачи, который его всегда преследовал, когда он приходил домой. Он был слишком возбужден, слишком воодушевлен.
Джанин приступила к осуществлению их плана. Она назначит Кинисайду место и время встречи. Там уже будет находиться он, Майки.
— Что вы собираетесь сделать? — спросила она его.
— Заставлю его расплатиться сполна.
На ее лице появилось испуганное выражение.
— Вы не поняли, — быстро пояснил Майки. — Я заставлю его заплатить. Дать нам денег.
Джанин вздохнула с некоторым облегчением.
Он ее успокоил.
Он пошел в спальню, скривившись от боли, встал на колени, пошарил рукой под кроватью.
Нащупал то, что искал, вытащил.
Улыбнулся самому себе.
— Не беспокойся, Джанин, — произнес он вслух. — Я не сделаю больно Алану Кинисайду.
Он приставил пистолет к своему отражению в зеркале. Увидел свое лицо, все в синяках. Вспомнил о Джанин и ее боль. Подумал о человеке, который принес боль им обоим. Представил, как нажимает на спусковой крючок.
Рассмеялся.
— Я не сделаю ему больно, — сказал он своему отражению. — Я его убью.
И впервые за долгие годы почувствовал себя счастливым.
Часть четвертая
«МЫ ТОНЕМ В ТАЙНОЙ ЛЮБВИ» [4]
28
В баре яблоку упасть было негде. В воздухе висела крепкая смесь запахов табака и гашиша, тяжелого пота, старой кожи, нестиранных джинсов и рубах. Исколотые, изрезанные столешницы и барная стойка были залиты спиртным. Под потолком туманом плавал тусклый свет. Бар ходил ходуном. Словно земля, изрыгающая своих мертвецов, висевшие на стенах динамики выплевывали супертяжелый металл готического рока группы «Колыбель порока». Головы двигались вверх и вниз в такт адской музыке, рвущей грудную клетку, губы беззвучно повторяли слова: «Плоть — воплощение зла». [5]
Молот стоял у дальнего угла барной стойки с бутылкой минералки в руках и с улыбкой наблюдал за посетителями. Он заранее подобрал место — нужен был именно такой паб именно в таком, не слишком большом и не слишком маленьком городе. И публика подходящая. Атмосфера раззадоривала еще сильнее.
Он полюбовался на то, как красиво вытатуированы буквы под костяшками пальцев, слова добавили вдохновения.
Посетителей он мысленно разделил на четыре категории: убежденные металлисты, гордо демонстрирующие татуировки и пирсинги; агрессивные байкеры в коже, в любую минуту готовые ввязаться в драку; прыщавые старшеклассники — несколько толстых и нескладных, несколько бледных и худосочных — из тех, кто сегодня фанатеет от книжных или киношных ужастиков, а завтра обрастет семьями и недвижимостью; и явные придурки. Все — с клеймом отверженных на лбу, либо выбранным намеренно, либо навязанным обстоятельствами, они бравируют этим клеймом, как королевской наградой. Но ни один ему в подметки не годится, нет никого, кто был бы до такой степени изгоем. Они и не догадываются, что он — их король, их властелин, что он во всех отношениях круче их всех, вместе взятых.
Поистине плоть — воплощение зла.
У него отпуск, и он отдыхает душой и телом.
И ждет, точно зная, что жертва непременно появится.
Из динамиков загремел трек «Удавок» «Я внутри».
Головы затряслись еще энергичнее. Десятки глоток подхватили, подражая реву Кори Тейлора: «Ты убить меня не можешь, потому что я в тебе…» Атмосфера в зале накалилась, стала еще злее.
Знакомый трепет внутри, знакомый толчок в низу живота — он увидел жертву.
У барной стойки, потрясая десятифунтовой бумажкой, стоял огромный шкафоподобный детина лет двадцати восьми.
Когда-то выбритые виски обросли щетиной, грязные, засаленные волосы собраны на затылке в длинный хвост. Под рукавами древней выцветшей футболки с вылинявшими портретами солистов «Моторхед» пузырятся бицепсы, разукрашенные байкерскими татуировками. Драные джинсы практически стоят сами по себе. Из-под штанин торчат тяжелые байкерские ботинки — самые настоящие, поношенные, рабочие. Огромный живот висит мусорным мешком, закрывая ремень джинсов. В манере держаться, в выражении лица — агрессия и опасность. Он здесь хозяин. Он никого и ничего на свете не боится.
4
Песня английской блэк-метал-группы «Cradle of Filth» ( англ. «Колыбель порока»).
5
Название дебютного альбома и песни группы «Колыбель порока».