Экспресс Токио - Монтана

29-й путь,

а потом бросал. И вот прошло много лет, в Токио над маленьким уличным кафе собирается дождь, проигрыватель играет «Чаттанугу чух-чух», и я впервые слушаю эту песню целиком, все ее слова, и из них, точно из досок, выстраивается дом. Песня кончается, дом построен — он у меня в голове, у реки, в переулке.

Поразительно — сколько нужно было потратить лет, чтобы выучить наконец все слова «Чаттануги чух-чух». И вот этим же ранним токийским вечером под начинающимся дождем я слышу, как мой же собственный голос тихо напевает:

29-й путь.

Два монтанских увлажнителя

Зимой в горах Монтаны очень сухо. Кто-то мне говорил, что геологи классифицируют это место как высокогорную пустыню, хотя я так не считаю, ведь у нас тут полно рек, форели и прекрасных лесов.

Я живу в горах — и считаю их горами. Но все равно на земле лежит фут снега, а воздух совсем сухой. Дома, спасаясь от сухости, мы ставим на медленный огонь кастрюлю с водой. Однако пару дней назад я решил обзавестись увлажнителем воздуха.

Почему бы и нет?

Подышим чем-нибудь влажным. Никогда у меня не было увлажнителя. Это даже интересно. Старого пса запросто научишь новым трюкам. Дайте ему купить увлажнитель воздуха и пусть разбирается! Я понятия не имел, как оно все работает. Радуясь этой перспективе, мы с, женой отправились в город — сквозь снег, который, казалось, не кончится никогда.

Мы поставили машину и осторожно зашагали по обледенелому тротуару в магазин домашней техники, решив, что это лучшее обиталище для увлажнителя воздуха.

Молодая незнакомка держала на руках ребенка, рядом стоял молодой мужчина тоже с ребенком на руках.

Одному ребенку примерно годик, другой — совсем крошка, месяца два, не больше. Родители решались на какую-то покупку, и это решение требовало от них очень серьезных лиц.

Они стояли у кассы, а продавщица терпеливо ждала, пока они примут наконец свое важное решение. Она изо всех сил старалась им помочь, и потому лицо у нее было не менее серьезным.

К счастью, я давно для себя все решил, а потому сказал продавщице:

— Простите, я хотел бы купить увлажнитель воздуха.

— Вон там, — ответила она, указывая на нечто, бывшее, очевидно, увлажнителем воздуха, хотя я в этом не уверен, поскольку никогда их раньше не видел.

Я подошел к тому месту, на которое она показывала, и уставился на этот самый увлажнитель. Не знаю, на что я рассчитывал, но штука меня не вдохновила. Коричневый железный ящик, наверху пластмассовая вентиляционная решетка.

Первая встреча с увлажнителем воздуха явно не тянула на великое событие моей жизни. Я понятия не имел, как он работает.

— Как он работает? — спросил я продавщицу. Она стояла в тридцати футах от меня, рядом с очень серьезной молодой парой, которая по-прежнему усиленно на что-то решалась.

— Ты как думаешь? — проговорила молодая мать.

— Не знаю, — ответил молодой отец.

— Сейчас распродажа, — сказала продавщица.

— Простите, — сказал я, подходя поближе. — Если вы не слишком заняты, не могли бы вы показать, как работает этот увлажнитель?

Очевидно, молодой паре было о чем подумать. Они не двигались с места. Они приросли к полу. Дети не капризничали, и родители могли без помех поразмышлять над тем, что там они собирались покупать.

Малыши бесцельно глазели по сторонам. Они понятия не имели, куда попали.

— Вам нужен увлажнитель воздуха? — спросила продавщица.

— Да, — сказал я.

— Ну что ж, давайте посмотрим, — ответила она и вышла из-за прилавка.

В ту же секунду молодая мать повернулась к молодому отцу — обоим от силы лет двадцать, сами еще дети — и сказала:

— Вот что нам точно не нужно. Увлажнитель. У нас их целых два. — Она показала на малышей и на их подгузники.

Все засмеялись.

И молодая пара вернулась к серьезным раздумьям о покупке чего-то, оставшегося для меня загадкой, ибо когда вместе со своим увлажнителем воздуха я выходил из магазина, они так же стояли у прилавка и не могли решиться.

Слагаемые удачи

Я читаю красивое и очень грустное стихотворение японского поэта Сюнтаро Таникава о женской неверности и о том, как тяжело уснуть ночью после того, как она призналась, что была в этот день с другим мужчиной. Она спит, а ты лежишь рядом с открытыми глазами, и касание ее сонного тела ввергает тебя в невыносимое одиночество. Ей тепло, в ней семя другого мужчины, она жаркая, как печь, а тебе холодно, так холодно, словно, вылупившись из яйца антарктического пингвина, ты сразу умер — крошечный пучок замерзших перьев на всем этом огромном континенте, где нет ни единого почтового ящика и письма приносит только ветер.

Она ворочается во сне, обвивает тебя руками, но для тебя ее прикосновения — холодный антарктический ветер, что приносит письма и овевает твое сердце зеркальными тенями тьмы.

Конечно, ты ее не разлюбишь, но это будет другая любовь. Начнется она завтра и никогда не станет прежней. Дожидаясь в постели рассвета, ты разделяешь участь бессчетного числа мужчин с начала времен.

В темных тенях спальни ты видишь другую постель: рядом с посапывающей женой в ней лежит римский солдат. Он смотрит в потолок и ждет рассвета, который медленно, будто поверженный меч, располосует небо, но так и не принесет успокоения.

Очень старая история.

В темных тенях его постели за три тысячи лет до рождества Христова прячется другая, египетская постель: в ней мирно спит женщина, глядит в потолок мужчина, а в темноте за изголовьем их египетского ложа притаилась пещера с лежанкой из звериных шкур.

В потолок этой пещеры таращится бессонный человек, а может — существо. Его женщина, а может — существо, беззаботно похрапывает, не зная его мыслей, что складываются из каких-то там своих символов.

Я могу ее убить, а могу забыть обо всем. Попробуй с этим жить. Зачем она так? Я буду ее любить совсем иначе. Прошлое не вернуть.

Билей

Впервые за восемь дней температура поднялась выше тридцати градусов, так что самое время вспомнить про игры, выяснить, чем они были в моей жизни и почему я в них больше не играю.

Газетные комиксы я тоже не читаю, но это отдельная история, я вернусь к ней позже.

…много позже.

Займемся играми.

В детстве я их любил. Хорошее было занятие, особенно в дождливый день. Я играл в «Парчизи», «Монополию», «Авторов» и «Старую деву». Больше всего я любил «Монополию», впрочем, и шашки неплохо скрашивали дождливые дни.

Детство медленно ушло, а вместе с ним — игры. Они забыты или сложены на чердаке. Возможно, на улице, где стоит тот дом, теперь никто не живет, и даже его номер не имеет смысла. 2 там похоже на 7, а 5 не отличишь от 1.

В двадцать с небольшим я часто играл в шахматы, а в тридцать — в домино. В двадцать пять я перестал играть в шахматы, а в тридцать три забросил домино. Почему? Надоели, вот и забросил. Все просто.

Раз или два в год я поигрываю в покер, но совсем немного, потому что мне никогда не везет. Я всегда проигрываю, а это совсем не интересно. Кому понравится каждый раз проигрывать, а с моим покером так всегда и выходит.

Тут мы подходим ко вчерашнему вечеру, к занесенному снегом дому и игре в «Эрудит» посреди монтанской зимы.

Это не я придумал.

Никогда — никогда раньше я не играл в «Эрудит», не питал к этой забаве ни малейшего интереса, да и вообще знал о ней только то, что это какая-то разновидность игры в слова. Нужно складывать их из букв, нарисованных на маленьких деревянных кубиках.

Скучнее занятия трудно представить — что, скажите, делать потом с готовым словом? Все равно что смеху ради дуть в пылесос.

И тем не менее, когда гостивший у нас друг купил в городском магазине эту игру, всем стало ясно, что рано или поздно в нее начнут играть и не так, так эдак втянут в это дело меня. Я надеялся на поздно, но получилось конечно же рано, и вот я сижу за столом, передо мной доска, на ней позарез надо сложить слово, и для ублажения этой доски мне выдано семь буквенных кубиков.