Воронята

Она взглянула на Адама. Взгляд её долго на нём не задержался, но тот все же вспомнил про небольшую прореху на плече своего форменного свитера.

Не дергайся. Не трогай, оставь плечо в покое. Она даже не смотрит. Никто ничего не замечает.

Адам с усилием заставил себя расправить плечи и постарался выглядеть в школьной форме так же легко и небрежно, как это получалось у Гэнси с Ронаном.

— Эш, ты не поверишь, почему из всех мест, Гэнси выбрал именно это, — сказал Деклан. — Расскажи ей, Гэнси.

Гэнси не мог удержаться, чтобы поговорить о Глендовере. Никогда не мог. Это была его слабость. Он спросил.

— Как много тебе известно о Валлийских королях?

Эшли поджала губы, а пальцами пощипывала кожу у основания её шее.

— Ммм. Лёвелин [5]? Глендовер? Английские протестующие лорды?

Улыбка на лице Гэнси могла бы осветить угольные шахты. Адам не знал ни о Левелине, ни о Глендовере, когда впервые встретил Гэнси. Гэнси пришлось описывать, как Оуайне Глиндур — Оуен Глендовер (как звучит его имя не по-валлийски) боролся против англичан за Валлийскую свободу, а затем, когда взятие в плен было неизбежно, он исчез с острова и из истории.

Но Гэнси никогда не заморачивался пересказать историю. Он говорил о событиях так, будто они произошли буквально вот только что, щекотал нервы магическими знаками, сопровождающими рождение Глендовера, слухами о его умении быть невидимым, невозможными победами над огромными армиями и, наконец, таинственным спасением. Пока Гэнси говорил, Адам видел зеленые холмы Валлийских предгорий, широкую блестящую поверхность реки Ди, беспощадные северные горы, в которых исчез Глендовер. В историях Гэнси он никогда не умирал.

Слушая эту историю сейчас, Адам понял, что Глендовер был больше, чем историческая фигура для Гэнси. Он был таким, каким мечтал быть сам Гэнси: мудрым и храбрым, уверенным в своих действиях, прикоснувшимся к сверхъестественному, всеми уважаемым, пережившим свое наследие.

Гэнси, теперь полностью охваченный своим рассказом, снова очарованный его таинственностью, спросил у Эшли:

— Ты слышала легенды о спящих королях? Легенды о героях, таких как Левелин, Глендовер и Артур, которые на самом деле не умерли, а вместо это спят в гробницах в ожидании, когда их разбудят?

Эшли вяло моргнула, а затем сказала.

— Похоже на метафору.

Возможно, она была не такой уж и глупой, как они считали.

— Возможно, — ответил Гэнси.

Он сделал грандиозный жест в сторону карт на стене, покрытых энергетическими линиями, по которым, как он верил, путешествовал Глендовер. Сметая журнал позади него, он пронумеровал карты и страницы с примечаниями для примеров.

— Думаю, тело Глендовера было перевезено в Новый Свет. Точнее сюда. В Вирджинию. Я хочу найти, где он захоронен.

К облегчению Адама, Гэнси пропустил часть о том, что он верил в легенды, будто Глендовер все еще жив, даже столетия спустя. Он пропустил и упоминание о том, что веками спящий Глендовер якобы дарует милость тому, кто его разбудит. Еще он не рассказал, как его преследовала потребность найти этого давно потерянного короля. Он пропустил полуночные телефонные звонки Адаму, когда не мог заснуть из-за одержимости этим поиском. Микрокарты и музеи, газетные вырезки и металлодетекторы, часто пролетающие мимо мили и потертые словари иностранных языков.

И он пропустил часть про магию и энергетическую линию.

— Это сумасшествие, — сказала Эшли. Ее глаза замерли на журнале. — Почему ты думаешь, что он здесь?

Было два возможных варианта ответа. Первый был основан на простой истории и подходил для бесконечного общего потребления. Второй добавлял в уравнение элементы предсказаний и магию. Иногда, в некоторые хреновые дни, Адам верил первому варианту и только ему. Но быть другом Гэнси означало чаще надеяться на второй. Тут, к неудовольствию Адама, Ронан был не превзойдён: его вера в сверхъестественное объяснение была непоколебима. Убежденность Адама же была несовершенна.

Эшли, то ли потому что она была временной, то ли потому что ее считали скептиком, получила историческую версию. Своим лучшим профессорским голосом Гэнси объяснил немного о валлийских названиях местности, артефактах пятнадцатого столетия, найденных в земле Вирджинии, и историческом подтверждении раннего, до колумбийского, прибытия в Америку.

В середине лекции, Ноа — третий, затворнический житель Фабрики Монмут — появился из маленькой комнаты рядом с той, которая, как утверждал Ронан, была его спальней. Кровать Ноа делила крохотное пространство с каким-то таинственным оборудованием, Адам считал, это была своего рода печатная машинка.

Ноа, ступив дальше в комнату, не столько улыбался Эшли, сколько вытаращил глаза на нее. Он не очень-то был хорош в общении с новыми людьми.

— Это Ноа, — представил его Деклан.

Он произнес это таким тоном, который сразу подтвердил подозрения Адама: Фабрика Монмут и парни, что жили здесь, были туристической остановкой Деклана и Эшли, лишняя тема для беседы за поздним ужином.

Ноа протянул руку.

— Ой! У тебя холодная рука. — Эшли прижала пальцы к кофте, чтобы их согреть.

— Я был мертв семь лет, — сказал Ноа. — Они настолько теплые, насколько получилось.

Ноа, в отличие от его безупречной комнаты, всегда выглядел немного неопрятным. Было что-то неуместное в его одежде, его, в основном, зачесанных назад светлых волосах. Его небрежная униформа всегда заставляла Адама чувствовать себя хуже, чем он мог вытерпеть. Было трудно ощущать себя частью Аглионбая, стоя рядом с Гэнси, чья хрустящая-как-Джордж-Вашингтон белая рубашка с воротником стоила больше, чем велосипед Адама (любой, кто утверждал, что нельзя отличить рубашку, купленную в молле, от рубашки, сделанной талантливым итальянцем, никогда не видел последнюю), или даже с Ронаном, кто тратил девятьсот долларов на татуировку, только чтобы вывести брата из себя.

Эшли вынужденно захихикала, но была прервана открывшейся дверью спальни Ронана. На лице Деклана появилось такое выражение, будто туча закрыла солнце и всё, светило из-за неё больше никогда не выглянет.

Ронан и Деклан Линч были, бесспорно, братьями: с теми же темно-каштановыми волосами и острым носом, но Деклан был тверд, там, где Ронан был хрупок. Модная прическа Деклана и улыбка говорили: «Голосуйте за меня», в то время как короткая стрижка Ронана и тонкий рот предупреждал, что эта особь была ядовитой.

— Ронан, — заговорил Деклан. В телефонном разговоре с Адамом ранее он интересовался, когда Ронан будет недоступен. — Я думал, у тебя теннис.

— Был, — ответил тот.

Наступила минута молчания, за которую Деклан решал, что он хотел сказать, чтобы это услышала и Эшли, а чего ей не стоило бы слышать. А Ронан наслаждался эффектом, оказываемым на брата неудобной тишиной. Два старших брата Линч — а всего в Аглионбае их было трое — имели разногласия столько, сколько Адам их знал. В отличие от большей части мира, Гэнси предпочитал Ронана его старшему брату Деклану, и отношения натянулись. Адам подозревал, что предпочтение Гэнси заслужила искренность Ронана, даже если он был ужасен, ведь с Гэнси честность на все золота.

Деклан передержал паузу, и Ронан скрестил руки на груди.

— Перед тобой, Эшли, практически настоящий мужик. Тебя ожидает великолепная ночь с ним, а затем, завтра, великолепная ночь ожидает какую-нибудь другую девицу.

Где-то далеко, у них над головами, жужжали и бились в оконное стекло мухи. За Ронаном, его дверь, вся увешанная копией его штрафами за превышение скорости, мгновенно захлопнулась.

Рот Эшли не выдал очередного «О», так как расплылся в поперечном «D». И вот опять после слишком долгой паузы, Гэнси стукнул Ронана по руке.

— Он сожалеет, — сказал Гэнси.

Рот Эшли медленно закрылся. Она перевела взгляд с карты Уэльса на Ронана. Он верно выбрал оружие: горькая правда.

— Мой братец… — начал было Деклан, но не закончил фразу.

Ему просто нечего было еще добавить. Ронан и так проявил себя во всей красе, и уже всем всё доказал, что хотел. Поэтому Деклан сказал: