Семь минут

— Я вас не ждал, — сказал он. — Кажется, мы договаривались, что вы позвоните. Я… Боюсь, у меня очень много дел.

Дункан умолк, ожидая, что скажет Барретт.

— Мне показалось, что так будет лучше, — объяснил Барретт. — Я буду краток и не отниму у вас много времени. Мы должны решить дело Фремонта.

— Да.

Дункан молчал, и Барретт понял, что придется принять к сведению неожиданный поворот событий и прямо перейти к делу.

— Конечно, я видел газеты. Я имею в виду дело сына Гриффита и книгу Джадвея. Все произошло так, как пишут газеты?

— Да.

— Ясно. По тону, взятому прессой, можно подумать, что изнасилование совершила тень Дж Дж Джадвея.

Дункан нашел на столе испанский нож для вскрытия конвертов, сделанный в форме меча, взял его и принялся внимательно разглядывать. Не поднимая глаз, прокурор сказал:

— Прокуратура рассматривает дела Фремонта и Гриффита отдельно. Решать их будет не пресса, мистер Барретт, а прокуратура.

— Значит ли это, — осторожно произнес Майк Барретт, — что вы не связываете их и не изменили свою вчерашнюю точку зрения?

Когда окружной прокурор медленно повернул нож, свет заиграл на лезвии из толедской стали.

— Это значит, что по закону мы рассматриваем два эти дела порознь. Мы отлично понимаем, что это два разных дела, но мы так же отлично понимаем, что в глазах общественности они могут слиться в одно.

— Вы хотите сказать, что общественное мнение может повлиять на ваше решение рассматривать их как отдельные и не зависящие друг от друга дела?

Дункан подался вперед и поставил локти на стол. Его глаза сузились.

— Мистер Барретт, мы выдвинули обвинение против продавца непристойной книги. Мы также выдвинули обвинение против юноши, который совершил изнасилование и нанес тяжкое телесное повреждение под влиянием той же самой книги. Общественность быстро заметила эту связь, причем не только в масштабах штата, но и всей страны. Несмотря на то что защищающее закон ведомство не подвержено влиянию общественного мнения, оно не может игнорировать его, когда требования общественности совпадают с его собственной позицией. Вы должны всегда помнить, мистер Барретт, что закон служит орудием в руках народа. Народ создал закон для защиты самого себя. И где бы я ни находился, мистер Барретт, я остаюсь слугой народа.

Барретт притих. Ему только что прочитали, свысока, будто школьнику, высокопарную лекцию, за которой крылись истинные политические цели. Элмо Дункан говорил одно, а думал другое.

Майк почувствовал, как его настрой на победу улетучивается.

— Вчера, мистер Дункан, тоже будучи слугой народа, вы были готовы рассматривать обвинение против Фремонта как несерьезное и даже спорное. Вы, по сути дела, заверили меня, что, если я уговорю Фремонта признать себя виновным, вы ограничитесь штрафом и условным тюремным сроком. Вам было нужно только время, чтобы объяснить все это своим помощникам, как вы сказали, из вежливости. Сейчас я приехал за вашим официальным ответом. Вы по-прежнему готовы ограничиться штрафом и условным сроком?

Окружной прокурор бросил на стол нож и ответил:

— Боюсь, после того как я посоветовался со своими помощниками, мое решение изменилось. Вчера у нас появилось новое свидетельство против «Семи минут». Я посмотрел на книгу и обвинение более внимательно, и у меня исчезли всякие сомнения в том, что мы имеем дело не с мелким нарушением закона, а с серьезным преступлением, которое может нанести очень сильный удар общественной безопасности.

— Вы имеете в виду прокатившуюся волну изнасилований? — сухо полюбопытствовал Барретт.

— Я имею в виду распространение опасной и грязной книги под названием «Семь минут», — строго ответил прокурор и холодно посмотрел на собеседника. — Можете сообщить своему клиенту, что, если вы объявите Фремонта невиновным, мы приложим все силы и используем все свои возможности, чтобы осудить его. Мы начнем процесс и попытаемся доказать виновность продавца и общественную опасность книги. Если же обвиняемый признает себя виновным, он получит максимально строгое наказание за свое преступление — и штраф, и двенадцать месяцев в тюрьме. Никаких сделок, мистер Барретт, никаких уступок и поблажек.

Он больше не боится моей дружбы с Уиллардом Осборном II, подумал Майк Барретт. Окружной прокурор разговаривал с позиции силы. Очевидно, у него есть более богатый и влиятельный покровитель, чем Осборн.

— А насчет двух дел? — спросил Барретт. — Вы по-прежнему собираетесь рассматривать их порознь?

— Это отдельные дела, — невинно ответил Дункан, но тут же добавил: — Конечно, если начнется процесс над книгой, нам придется вызвать в качестве свидетеля Джерри Гриффита.

— Свидетеля, мистера Дункан?

— Когда молодого впечатлительного человека, по его собственным словам, прочитанная книга толкает на отвратительное преступление, по-моему, эта книга несет зло, должна быть запрещена, и распространение ее считается уголовным преступлением. О да, я ни на минуту не сомневаюсь: все, что нам расскажет об этой книге Джерри Гриффит, о том, что она с ним сделала, имеет самое прямое отношение к делу.

Барретт непроизвольно покачал головой. Он хотел возразить, но сейчас они находились не в зале судебных заседаний. Окружной прокурор окольным путем представил два совсем разных деда и тут же объединил их в одно. Как слуга народа, с горечью подумал Барретт, выполняет волю народа или, что более вероятно, Лютера Йеркса. Нет, решил Майк, он не даст окружному прокурору возможности высмеять закон в зале суда.

— Насколько я понял, это ваше последнее слово? — спросил он.

— Да, — ответил Дункан, не вставая. — И сейчас мне хотелось бы услышать ваше последнее слово, мистер Барретт. Что вы намерены посоветовать своему клиенту: признать себя виновным или не признать?

— Если бы я сам мог принять решение, я бы принял его прямо сейчас, — объяснил Барретт, поднимаясь. — Мне необходимо посоветоваться с моим нью-йоркским клиентом.

Дункан тоже встал и произнес ровным голосом:

— Не сомневаюсь, что вы недвусмысленно ему объясните: не может быть никакой речи о компромиссе. Если Фремонт признает себя виновным, он проведет год в тюрьме, а продажа книги для начала будет запрещена в Оуквуде. Если Фремонт не признает себя виновным, тогда это даст вам шанс, что продавец и книга… могут быть оправданы, но тогда вы будете вынуждены пойти на риск судебного разбирательства.

— Я все ему объясню самым подробным образом, — кивнул Барретт.

«Можешь быть спокоен, я все ему объясню, — подумал он. — Я скажу Филу Сэнфорду, что мы не дадим этим сволочам шанса развлечься и устроить за наш счет цирковое представление». Он подошел к двери и открыл ее.

— Я сообщу вам о нашем решении после обеда.

Элмо Дункан, стоящий за своим столом, немного расслабился и впервые улыбнулся:

— Я буду ждать.

Фил Сэнфорд с нетерпением ждал новостей, поэтому Майк Барретт решил немедленно позвонить в Нью-Йорк. Не пожелав воспользоваться телефоном во Дворце правосудия, он быстро направился в великолепное здание Дворца записей на Темпл-стрит и закрылся в пустой телефонной будке.

До Нью-Йорка он дозвонился очень быстро. Барретт удивился, что Сэнфорд так долго не подходит к телефону, поскольку считал, что Фил с нетерпением ждет его звонка. Сначала Майк удивился, потом разозлился. Когда наконец Сэнфорд подошел к телефону, он рассеянно извинился и объяснил, что у него в конторе царит беспорядок похлеще, чем на центральном вокзале. Барретт прервал его излияния и начал рассказ.

Не позволив Сэнфорду перебивать себя замечаниями или вопросами, передал разговор с окружным прокурором, рассказал о предательстве Дункана и изложил все возможные варианты даже более подробно, чем просил прокурор.

Через несколько минут он спросил, словно желая прояснить ситуацию для себя:

— Итак, что мы имеем? Я тебе сейчас объясню, что мы имеем, и дам совет. Дункан молол чушь и пытался уговорить меня объявить Фремонта невиновным, чтобы таким образом затеять процесс. Зал судебных заседаний ему нужен как сцена, на которой он мог бы выставить себя крестоносцем в глазах общественности. У него уже разработан сценарий, который рассчитан в основном на простых американцев. Я не говорю, что он лжет на каждом слове, я хочу быть к нему справедливым. Очевидно, он искренне считает, что «Семь минут» могут принести человечеству непоправимый вред. Правда, он не испытывал таких сильных чувств вчера, но он уверен, что изнасилование Гриффита служит наглядным доказательством тому, что простая книга может вызвать антиобщественное поведение. Я убежден, что он верит в это. Видит Бог, он имеет на это основания, но ты знаешь, как я отношусь к праведности. Факт остается фактом: с Гриффитом, как главным свидетелем обвинения, он раздует дело, в котором разум будет пущен побоку, и превратит процесс в буйство эмоций. В случае победы его имя прогремит на всю страну. И он не сомневается в победе. Честно говоря, я склонен с ним согласиться.