Семь минут

— Да, в этом есть смысл, — кивнул Барретт.

— Но вчера, Майк, после смерти Шери Мур, меня вдруг осенило, и я начала подозревать, что в ту ночь, когда Джерри был с Шери Мур, произошло еще что-то. Потом я вспомнила еще одну вещь. Когда Джерри прочитал «Семь минут», он пожалел, что Джадвея нет в живых и с ним нельзя поговорить. Почему? Потому что Джадвей был единственным на земле человеком, который мог бы понять Джерри и проявить сочувствие. Джерри тогда мне сказал только это и не объяснил, о чем хотел бы поговорить с Джадвеем. Наверное, он считал, что и так слишком много мне рассказал и что я в глубине души презираю его. Мне даже кажется, что у него мелькнула мысль, будто обвинение в изнасиловании позволит ему вернуть хотя бы толику моего уважения, пусть извращенного, но все равно уважения. И потом…

Она умолкла и задумалась.

— И что потом, Мэгги? — спросил наконец Барретт.

— Потом я узнала от тебя, что Джадвей жив. После твоего звонка из Вашингтона, узнав, что сенатор Бейнбридж отказал тебе в помощи Джадвея, я решила встретиться с Бейнбриджем и попытаться уговорить его свести живого Джадвея и умирающего Джерри. Позвонив в Вашингтон, я выяснила, что сенатор собирается в Чикаго, где ты нашел Касси Макгро. После этого мысль, которая занозой сидела в моей голове, превратилась в уверенность. Я была убеждена, что Бейнбридж едет в Чикаго к Касси Макгро и что он и есть Дж Дж Джадвей. Майк, тебе такая мысль когда-нибудь приходила в голову?

— Приходила, но я прогнал ее, потому что Бейнбридж никак не соответствовал образу Джадвея, который сложился у меня. А что касается Джерри, то, конечно, я не знал о его проблеме.

— Ты и не мог знать об этом, потому что не знал о нем того, что знала я. Сейчас я расскажу тебе о том, что произошло после того, как Джерри приехал к тебе вчера утром.

Барретт внимательно слушал.

Джерри приехал к Мэгги перед самым арестом. Мэгги притворилась, будто знает, что на самом деле произошло той ночью. И в конце концов заставила Джерри во всем признаться. Мэгги умоляла его заявить об этом публично, чтобы спасти себя от тюрьмы, но Джерри отказался делать это. Он мог еще вынести срок за изнасилование, но не пережил бы огласки своей болезни. Тогда-то Мэгги и сообщил ему, что Дж Дж Джадвей жив. Новость произвела на Джерри потрясающее действие. Если бы только он мог поговорить с Джадвеем! И Мэгги пообещала устроить эту встречу.

Сначала она хотела встретиться с Говардом Муром, чтобы подтвердить свою догадку. Когда она встретилась с отцом Шери и обо всем рассказала, тот печально сказал, что это правда. Сразу после смерти Шери Дарлин Нельсон рассказала ему о последних словах его дочери. Да, он знал, что это была ошибка его девочки, его бедного ребенка, ее ошибка, а не Джерри. Нет, он не станет раскрывать правду, если парень не хочет этого, но если Джерри надумает изменить показания, он поддержит его в суде.

Итак, для Мэгги все сошлось клином на одном человеке.

Мэгги полетела в Чикаго на поиски Бейнбриджа. Как она и ожидала (или, по крайней мере, надеялась), вместо сенатора ей встретился Дж Дж Джадвей. По пути в аэропорт девушка рассказала великому человеку историю Джерри Гриффита. В аэропорту он наконец принял решение. Бейнбридж заявил, что если убедит Джерри признаться в правде, тогда, возможно, и сам наберется смелости сделать то же самое.

— Это все, что я могу рассказать тебе, Майк, — закончила Мэгги. — У тебя есть еще вопросы?

— Нет, — тихо ответил Барретт. — Он посмотрел в окно и увидел, что день клонится к вечеру. — Пойдем, Мэгги.

Они встали, и Барретт сказал:

— Как же ты хочешь отпраздновать победу?

— Быть с тобой.

— Тогда начнем с праздничного ужина.

Когда они пошли по проходу, девушка сказала:

— Я могу немного опоздать. Я попросила Джерри приехать в бар отеля «Беверли-Уилшир» после того, как его выпустят из тюрьмы. Сенатор Бейнбридж собирается присоединиться к нам после пресс-конференции. Знаешь, что мы хотим посоветовать Джерри? Уйти из дома и жить собственной жизнью. Обратиться за помощью к твоему доктору Файнгуду. Я буду оплачивать его счета, пока у него не появятся свои деньги.

— Думаешь, он согласится на это?

— На что?

— Жить одному?

Они подошли к дверям, и Мэгги задумалась над вопросом.

— Не знаю, Майк, не сразу. Свобода штука хитрая, и к ней непросто привыкнуть, но, когда привыкнешь, это великолепно. По себе знаю. И надеюсь, что в один прекрасный день Джерри тоже поймет это.

Они вышли в коридор.

— Если ты будешь занята, — сказал Барретт, — тогда я тоже задержусь здесь. У меня несколько вопросов к Джадвею. Я хотел бы послушать, что он говорит, если он еще не ушел.

— Ты хочешь знать все?

— Есть семь минут, — улыбнулся Майк Барретт, — и я не могу остановиться на шестой.

— Тогда до встречи.

Мэгги Рассел попрощалась и пошла по коридору.

— Только не задерживайся! — крикнул он ей вслед.

После ее ухода Барретт спросил у проходившего мимо полицейского, где находится сенатор Бейнбридж.

— Они недавно перешли на шестой этаж. Телекомпания установила аппаратуру в комнате шестьсот три, и там продолжается пресс-конференция.

Комната 603 во Дворце правосудия предназначалась для проведения пресс-конференций.

В ней стояли три стола из красного дерева. Репортер из «Лос-Анджелес таймс» уступил свое место за центральным столом сенатору Бейнбриджу.

За исключением свободного пятачка вокруг этого стола, который купался в ослепительном свете ламп, помещение было забито до отказа.

Майк Барретт смешался с толпой и прислушался.

Сенатор Бейнбридж, холодный и невозмутимый, сидел за столом и ждал вопросов.

— Итак, сенатор, съемка. Начинайте! — крикнул кто-то.

Сенатор Бейнбридж кивнул, спокойно и внимательно посмотрел в ближайшую камеру, сложил руки и невозмутимо повел свой рассказ:

— Я уже показал в суде немногим более часа назад, что в тысяча девятьсот тридцать четвертом году под именем Дж Дж Джадвея написал книгу «Семь минут». Если вас интересуют подробности, я могу обобщить мои показания и добавить несколько автобиографических деталей. Вы хотите знать всю историю, и вы имеете на это право. Видите ли, друзья, я не только ратую за свободу слова, но и извлекаю из нее выгоду, особенно теперь, когда мне нужно продавать книгу.

Барретт рассмеялся вместе с остальными. Он с радостью заметил, что сенатор тоже улыбнулся.

Потом патрицианское лицо Бейнбриджа посерьезнело.

— Я воспитывался в семье в Новой Англии. Нас было пятеро. Мой отец добился успеха своим трудом. Волевой и честный, он при этом был догматиком и большим самодуром. Мать мало чем отличалась от робкой служанки; две младшие сестры страшно боялись отца, беспрекословно выполняли все его желания и росли ужасно забитыми. На меня, наследника, отец смотрел, как на простое продолжение рода и самого себя. Он считал, что я родился только для того, чтобы помогать ему в деле и унаследовать семейное предприятие.

Моя учеба на юридическом факультете была попросту средством придать мне деловую и общественную ценность. Личностью я не был, но, прежде чем отец и его дело целиком поглотили меня, предпринял последнюю попытку выяснить, кто я таков и кем мне суждено быть. Мне пришлось проявить недюжинную смелость, чтобы потребовать у отца на год отпустить меня за границу. Я умолял его и обещал вести себя хорошо, поэтому он отпустил меня на год в Европу и дал денег. Так в тысяча девятьсот тридцать четвертом году я отправился на поиски своего «я». Путь мой лежал в Париж, откуда всегда начинаются подобные изыскания.

Я должен был доказать себе, что не только являюсь настоящим мужчиной, но и обладаю собственной индивидуальностью. До тех пор я не был мужчиной ни в широком, ни в узком смысле слова. Свободы я боялся не меньше секса. Я был импотентом и в творческом плане, и в половом. Я хотел писать и не мог. Я хотел любить, но был не в состоянии делать и это. Я хотел быть человеком со своим характером и прошлым, а не примечанием к жизнеописанию своего отца.