Исповедь Макса Тиволи

— Нет-нет. Я хочу вовсе не этого.

— Чего же, Элис?

Она молчала, словно пойманная птичка, и пристально разглядывала обои, будто пыталась прочесть послание от Элис из будущего. Когда она заговорила, ее слова поразили меня точно молния.

— Я хочу свое дело, фотостудию и кабинет для работы. Да, точно. А еще я хочу…

Ты хотела свободы. Люди всегда ее жаждут, мне следовало догадаться. Сейчас я удивляюсь, миссис Рэмси, почему вы не бросили меня раньше, почему вскоре после свадьбы я не обнаружил наш дом пустым либо полным всем, кроме тебя и твоего любимого платья — красного. Почему ты так долго тянула?

— Посмотрим, Элис.

Смех, бурная радость.

— Как замечательно, Эсгар! Как замечательно!

— Посмотрим.

Она пустилась в пляс, потом заметила в зеркале выражение моего лица и подмигнула.

— Эсгар, пожалуй, это стоит отпраздновать. — Она улыбнулась своей нестареющей улыбкой. — Поцелуй меня вот сюда, в шею. Да-да.

Аромат ее страстного тела вскружил мне голову, молодая кровь вскипела.

— Эсгар, сними с меня это чертово платье, — шепнула Элис.

Да, я снял. Снял горячими и благодарными руками. Я оторвал крылья у бабочки. И она оказалась в моей власти.

— Тебе надо подкрасить волосы, Макс, — пробормотал Хьюго сквозь новые, изогнутые усики.

— Чего?

— Ты похож на мальчишку-газетчика. В сыновья мне годишься.

— Упаси Бог.

Мы беседовали в клубе Хьюго, куда я вступил благодаря полученному наследству. Итак, я снова каждый вечер оказывался подле Хьюго в кожаном кресле, обивка которого держалась на гвоздях с широкими выпуклыми шляпками, и читал газеты, еще не остывшие от типографского станка. Элис часто ездила к матери, и я был благодарен Хьюго за те вечера.

— Богатым ты мне даже больше нравишься, Макс.

— Дурень, раньше ты говорил, что я тебе больше нравился бедным.

— Разве?

— Именно.

Он задумался.

— Ну, тогда я и сам был бедным. Ладно, по крайней мере теперь ты можешь сделать себе приличную стрижку.

— Передай мне бокал.

— Похоже, ты наконец доволен? Ну, своим внезапным богатством и Элис? Наверное, стал самым счастливым человеком на свете.

Да. После долгих лет в тесной квартирке мы с Элис приобрели огромный дом на равнине, откуда открывался захватывающий вид на Алькатрас, и современный гараж, где стоял наш «олдсмобиль». Мы наполнили новое жилище множеством дурацких вещиц, какие покупают люди, вернувшие былой достаток: милые безделушки и капризы, которых нам так недоставало — одежда, еда, изящные привычки — и которые стали вдвое приятнее. Разумеется, в новом доме мне пришлось заново искать тайник для того, что могло выдать мой настоящий возраст — для нескольких писем и кулона, полученного от бабушки. Прежде я спокойно хранил их в груде старой обуви, теперь же не мог найти подходящего места — слуги прибирались во всех уголках. В конце концов я сложил все в шкатулку, запер ее, поставил в комод и приказал горничной не трогать коробку.

Об Элис я не волновался: моя любопытная жена едва ли заходила сюда. Когда же она поднималась ко мне, я одаривал ее, чем только мог, и Элис сияла. Она улыбалась, глядя на нелепые украшения в бархатных футлярах, вскрикивала при виде новой машины, припаркованной у дома (правда, драгоценности Элис не надевала и машину не водила). На самом деле, разбогатев, она продолжала одеваться в эксцентричные дешевые наряды — а иногда и белье выбирала по тому же принципу. Элис интересовалась только своей студией, которую я поклялся купить. Как я хотел вернуться в прошлое и заткнуть себе рот! Да откуда мне было знать? Догадка пришла ко мне слишком поздно: тем утром, когда Элис сошла с поезда, чмокнула меня в щеку и с видом фокусника, достающего платок, извлекла из кармана бумаги: только что подписанный договор об аренде. Элис выглядела такой счастливой, ночью она буквально таяла в моих объятиях. Желанная фотостудия. Крохотное здание в оживленном районе… Пасадены, где же еще.

— Элис должна быть рядом с матерью, — объяснил я Хьюго, когда он поднял брови. — Они связаны сильнее, чем я думал. Как инжир с кипарисом из восточных садов, которые врастают друг в друга, надо же. Ее партнер по студии тоже там. Элис у него учится, когда-то он был знаменитым художником, Элис считает… считает себя его музой. У него есть клиенты и опыт. — Старина Виктор — давний друг миссис Леви. Я всегда представлял его с длинными седыми усами и обожженными вспышкой бровями.

— И ты позволил?

— Она так хотела студию. Когда любишь кого-нибудь, разве не стремишься осуществить его мечты? Раз способен ему помочь? А Элис все равно пришлось бы туда ездить. Я стараюсь видеться с ней при каждой возможности. Этого вполне достаточно, не так ли? Когда действительно любишь.

— Наверное, — тихо вздохнул мой друг.

— Так что у нас все в порядке, Хьюго.

— Точно?

— Точно.

Он посмотрел на меня голубыми глазами, обрамленными светлыми ресницами. Потом покачал головой и тронул меня за рукав.

— Расскажи ей, Макс, — попросил он. — Иначе потеряешь ее.

— Я не желаю обсуждать эту тему.

— Глупости, — прошипел Хьюго. Люди с улыбкой следили за нашим приглушенным спором. — Крашеные волосы и трость тебя не спасут. Ты же не считаешь Элис круглой идиоткой. Ты ее потеряешь.

Я взглянул на его нелепые усы, пушистые и дурацкие, словно неудачная маскировка.

— Заткнись, Хьюго, — приказал я. — Не тебе давать советы. Все в округе знают, что в любви ты ни черта не понимаешь.

Скорее всего (а надо ли объяснять слова, произнесенные в подпитии?) я говорил о его неудачном браке. Однажды я зашел к нему вручить приглашение, горничная попросила подождать Абигейл, та вышла в длинном парчовом халате, туманный взгляд, светлые волосы — тусклые и грязные. Из верхних комнат доносился крик ее сына.

— Хьюго нет, — пробормотала она и улыбнулась заученной улыбкой. — Он приводит в порядок наше прежнее имущество и останется там, пока не закончит ремонт.

— Какое еще прежнее имущество?

— «Тыкву», — моргнула она.

Первым делом я — да и Абигейл, наверное, тоже — подумал о сказочной хозяйке, живущей в «тыкве». Потом я со всех ног бросился в холостяцкую берлогу Хьюго, однако нашел там лишь комнаты, полные восточных ковров и светильников, шкафы, набитые новенькими книгами в блестящих обложках, нового слугу и своего друга в затрапезном одеянии. Иными словами, обыкновенное мужское убежище. Хьюго с самым спокойным видом объяснил, что не может читать дома, где обитают крикливая жена с ее вечными головными болями, ребенок и множество кошек. Стены убежища мой друг увешал чьими-то портретами — Абигейл такого не допустила бы, — незнакомые люди взирали на меня с нарисованными улыбками. Слуга принес трубку, и мы, как в былые времена, курили гашиш, пока не оказались на полу. Я тогда еще подумал, что Тедди, слуге, было столько же лет, на сколько я выглядел, — блестящие черные волосы, румяные щеки и слегка испуганный взгляд, который мне не воспроизвести. Тедди молча подложил под мою голову подушку и укрыл одеялом.

— Спасибо, Тедди.

— Не стоит благодарности, сэр.

— Спасибо, Тедди, — со вздохом повторил Хьюго и сразу же захрапел на своем диване. Я помнил его, общающегося с девчонками, с Элис, в университете и в браке, — все такой же мой друг спал на диване. Снова один, в своей холостяцкой берлоге, со слугой и усами; где-то далеко жена баюкает ребенка и поет колыбельную, которую Хьюго не слышит. «Ни черта не смыслит в любви». Он понял, о чем я говорил.

Эти страницы я дописываю в спешке. Дом убирают перед вечеринкой с коктейлем — перед довольно противозаконным мероприятием, милая, но я никому не скажу — и ты у себя в спальне приказываешь кому-то убрать твои платья. Мне надо бежать. Я должен добраться туда раньше Сэмми.

Восполним упущенные детали: приглашение, с которым я ходил к Хьюго. Оно не имело никакого отношения к обычным клубным собраниям — бесчисленным скучным застольям, которые вынуждены посещать обеспеченные люди; оно касалось особенного события. Его приглашение было вложено в мое собственное — полагаю, хозяйка знала только мой адрес, — и я принес его, поскольку хотел, чтобы он пошел со мной. Ради воспоминаний, ради истории. На бал, который давала наша старая горничная Мэри.