Страница 34 из 56
— Завтра утром, — сказал я.
Элис мягко прикоснулась к моему лицу и ничего не ответила. Она наклонилась, подцепила пальцем петельку шлейфа и вышла в обеденный зал, налетая на столики и кресла, поскольку, перед тем как спуститься ко мне, подбадривала себя виски. Моя дорогая Элис, она хотела быть очаровательной и живой. Для меня, понимаете?
Я допил вино и подкрепился в баре двумя — четырьмя напитками. Помню, как плелся обратно в свой номер; на лужайке лаяли собаки, ржали испуганные лошади. Я снова подумал, насколько печален и суетен мир, и хороших воспоминаний о жизни просто не остается.
Сэмми, я описываю довольно скучные события, однако они — мое единственное оправдание. Отдаленность от родного города, внушительный монолит отеля, наваристый суп моих снов — единственное оправдание тому, что я допустил на следующий день.
Я проснулся от града осколков — дверь моего номера вышибли плечом.
— Мистер Доллар?
Я везде хорошо сплю — в поезде, в машине и, наверное, даже в аэроплане, хоть ни разу на нем и не путешествовал, — а вот просыпаюсь всегда с трудом. Я открываю глаза, пытаюсь сообразить, где нахожусь, и тут же пугаюсь. Я привык приходить в себя в странном теле, но странные комнаты еще заставляют меня вздрогнуть. Ты, наверное, помнишь, Сэмми, как всю первую неделю в твоем доме я врезался головой в кровать и орал, как девчонка. Тебе и в голову не приходило, что я думал, будто нахожусь в тысячах милях оттуда, в прошлом веке, в старом Саут-Парке, когда обнаруживал себя в крохотной кроватке на провинциальном Среднем Западе.
Поэтому в то утро мне потребовалась как минимум минута, пока я сообразил, что нахожусь в номере отеля и почему-то лежу на полу, запутавшийся в одеялах, а рядом стоит Битси, освещенная утренним солнцем.
— Мистер Доллар?
Из-за Битси выглядывал коридорный. Как я понял позднее, именно он, а не мощная горничная Леви, выломал дверь. При виде меня на лице Битси суровость сменилась нежностью; клянусь, она чуть не обняла меня, однако отдернула руки к своей полной талии и прокричала:
— Он жив!
— Что происходит?
Битси пытливо взглянула на меня:
— Вы в порядке? Похоже, вы упали с кровати.
— Раньше меня считали лунатиком…
— Почему вы не отвечали?
— Отвечал — на что?
Битси наклонила голову, как попугай.
— Я стучалась к вам.
— А что произошло?
— Это он-то хочет знать, что произошло. Уф-ф… — Битси кивнула на коридорного и хмыкнула.
— Битси, вы не подадите мне одежду?
Вместо ответа горничная повернулась к коридорному, который держал мой костюм.
— Та бумажка у вас? Отдайте ему. Я пойду вниз, паковать вещи, мистер Доллар. Если разрешат, мы уедем к друзьям в Пасадену и больше не вернемся.
Битси ушла, и я смог одеться. Из холла донесся крик, коридорный быстро сунул мне бумажку. Ею оказалась предварительная редактура «Вечерних новостей Сан-Хосе» с неполной разбивкой и множеством опечаток:
Стэнфордский университет очень сильно пострадал, очень много погибших.
В Санта-Крузе много разрушений, погибли люди; все жизненно значимые здания уничтожены.
Восьмичасовые поезда с севера не доехали до юга.
Телеграфные провода повреждены, проверить сведения невозможно.
Человек, по слухам приехавший на автомобиле из Сан-Франциско, сообщил, что разрушения там сильнее, чем в Сан-Хосе.
Позднее в Сан-Франциско погибли тысячи людей.
— Что случилось? — шептал я. — Что случилось?
Ответ последовал незамедлительно: земля задрожала. Казалось, горничная взбивала перину, пока та не стала плоской, волна словно прокатилась навстречу, сбив меня с ног. Во рту чувствовался привкус пыли. Это был уже четвертый остаточный толчок за утро, и первый толчок, который я почувствовал. Землетрясения, разумеется.
Вам это покажется смелым или бессердечным, однако мне и в голову не пришло, что мама с Миной могли погибнуть. Думаю, во всем виноваты детские убеждения: семья слишком постоянна и не может исчезнуть, а Бог, зная о гибели бабушки и отца, не заберет у меня остальных близких. Так думал я, лежа на полу, а мое сердце гудело и трепетало, словно потревоженный улей. Через несколько недель, когда пожар потушили, повсюду еще виднелись объявления, вроде: «Пропала без вести: миссис Бесси О. Стил, 33 года, темные волосы, худая — всем, кто был в отеле „Рекс“…» Хотя все понимали, что надеяться глупо, но это помогало жить дальше. Рука не поднималась сорвать эти листки.
По счастью, через два дня я получил весточку от Хьюго, сообщавшего, что никто из наших не пострадал. Записку очень официально доставил работник британской почты, и вы не поверите, бумагой служил пристяжной воротничок рубашки! Позднее Хьюго рассказал, что сидел в парке Китайского квартала, бумаги под рукой не оказалось, и мой друг начеркал послание на воротничке, после чего вручил его проходившему мимо почтальону. После пожара из Сан-Франциско подобные письма приходили сотнями — воротнички, обрывки бумаги, пустые конверты, визитки, кусочки металла — лишь бы сообщить любимым, что все в порядке. Почта доставляла послания и никому не отказывала. На одной стороне воротничка Хьюго написал мое имя и название отеля, а на другой я обнаружил столь знакомый и столь корявый почерк:
Все в порядке, твоя мама здорова, только дом разрушен. Вот повезло! Приезжай и посмотри со мной на это пепелище! Мы поедим, выпьем, закатим пирушку, а завтра скорее всего переедем в Окленд!
Все это происходило, пока я лежал, прислушиваясь к приглушенным голосам в холле и звону бьющегося фарфора. В мэрии рухнули стены, и благодаря утреннему пожару сейчас догорал кабинет за кабинетом. Надеюсь, огонь охватил архив, когда я поднимался с пола, картотека на букву «Т» загорелась, когда я неуклюже одевался, а свидетельство о рождении Макса Тиволи истлело в ящике.
По крайней мере я на это надеялся. Макс умер; прощай, старина, остался только Эсгар. Я встал, и мое тело показалось таким же легким, как воздушный шар доктора Мартина — отрывающийся от земли и летящий прочь.
Перспектива потерять Элис казалась ужасной и мелочной, однако и этого оказалось слишком много для моего чудовищного сердца. Окружающие люди болтали, шутили, думали, где достать машину, дабы уехать на юг и увезти с собой дурацкие отбросы их дурацких жизней, а я проявил себя идиотом из идиотов, поскольку не хотел спасать ни единой монетки и ни единой жизни. Все, чего я хотел, — это не дать Элис в очередной раз исчезнуть. Заточить ее в гниющих стенах моей гниющей жизни. Понимаете? Она же не сидела в отеле, размышляя о поцеловавшем ее Эсгаре. Она собиралась ехать в Пасадену. Хотела бросить меня, как уже сделала это много лет назад, а ведь, насколько мне известно, наш город сгорел дотла, и мы окажемся разбросанными по стране или даже миру. Мне потребуются годы, чтобы найти ее вновь. Нас свел несчастный случай, и несчастный случай же готовился нас разлучить. Я превратился в жадного гоблина, который не позволит девице сбежать.
Я поднялся и побежал через толпу. Видите ли, у меня не было в запасе лет, чтобы искать Элис. Три года или пять, не больше. Не двадцать, как раньше, даже не десять — иначе будет слишком поздно. Моя природа подвела бы меня. Представьте, что Элис и ее мама переехали в Пасадену, потом к родственникам, в Кентукки или Юту, и через десять лет — только представьте! — я нашел бы ее и все было бы напрасно. Эта мысль вертелась у меня в голове, когда я отталкивал с дороги виолончелиста, вцепившегося в свой инструмент. Разумеется, через десять лет красота увянет: Элис разменяет пятый десяток, наденет очки, располнеет, перекрасится в блондинку и станет замужней женщиной с двумя детьми, держащими ее за руки. А я все еще буду любить ее. Ну разумеется, буду! Я стану поджидать ее у двери, кланяться и шептать ее имя, в надежде увидеть румяней на ее груди. Тут все ясно. Проблема в том, что, открыв дверь, Элис увидит не сорокалетнего мужчину с пышными усами и широкой ухмылкой, а мальчика. Мальчика лет двадцати, с улыбкой на загорелом лице, с перекатывающимися мышцами под белой тенниской. Будет слишком поздно, мы станем слишком разными. Конечно, я мог бы соблазнить ее, я мог бы даже отбить ее у мужа, водить по выходным в отель, где мы проводили бы дни безмолвной страсти, однако было бы слишком поздно для любви. Женщины не влюбляются в мальчиков. Она выпьет мою молодость и однажды утром возьмет с туалетного столика свои мутные очки, чтобы покинуть меня навсегда, подумав: он переживет, он ведь так молод. А я не переживу. Нет, если сейчас потерять Элис, думал я, сражаясь с ручкой входной двери, то с каждым годом мои шансы будут таять. Ах, Мэри, как ты ошиблась. Время беспристрастно.