Страница 45 из 54
— Все будет нормально.
— Гм, надеюсь, ты прав, Берн. Хотя не уверен… Вот вышел сегодня утром и собирался сделать пятнадцать миль, но пробежал всего десять, и знаешь, в правом колене возникло такое странное ощущение. Нет, не боль, а некое ощущение, обостренная чувствительность, что ли, ну, ты меня понимаешь. Говорят, что нельзя бегать, превозмогая боль, но как быть с чувствительностью? И я решил, что остановлюсь тут же, как только она перерастет в боль, но она так и оставалась чувствительностью и становилась все сильней, и я пробежал свои пятнадцать миль, а потом еще три, так что вместе вышло восемнадцать. А потом пришел домой, принял душ и прилег. И вот теперь в колене у меня все так и пульсирует, черт бы его побрал!
— А ходить ты можешь?
— Не то что ходить. Возможно, я смогу пробежать еще миль восемнадцать, если не больше. И пульсирует оно не от боли, а от повышенной чувствительности. Просто безумие какое-то!..
— Ничего, рано или поздно перестанет. Послушай, Уолли, сегодня днем в музее произошел инцидент и…
— О, Господи Исусе, чуть не забыл! Как раз собирался обсудить детали с тобой. Ты участвовал в этой заварухе?
— Ну, разумеется, нет. Но лидер этого движения подростков — сын одной моей подруги и…
— Ну вот, приехали.
— Послушай, Уолли, а почему бы тебе не сделать карьеру, став представителем этих ребятишек, то есть «Молодых пантер»? Нет, я вовсе не уверен, что кто-то подаст на них в суд, но наверняка репортеры будут рвать их на части, требуя интервью. И потом, возможно, даже появится книга или фильм о них, и Джейриду просто необходим человек, защищающий его интересы. К тому же папаша его поговаривает об отсуживании родительских прав, и матери Джейрида крайне необходим адвокат, представляющий ее интересы, и…
— А у тебя интерес к его матери, да?
— О нет, мы просто старые добрые друзья. К слову, Уолли, тебе может очень понравиться его мать. Ее зовут Дениз.
— Вот как?
— Карандаш под рукой? Записывай. Дениз Рафаэльсон. 741-53-74.
— А мальчика звать Джейсон?
— Джейрид.
— Не важно. И когда я должен ей позвонить?
— Утром.
— Но уже почти утро, черт подери! Ты знаешь, который теперь час?
— Я звоню своему адвокату вовсе не для того, чтоб узнать, который теперь час. Я звоню своему адвокату с целью просить помочь мне.
— Так ты хочешь, чтоб я тебе помог?
— Ну, слава тебе Господи! Я уж думал, ты никогда не спросишь.
— Мисс Петросян?..
— Кто это?
— Я не понимаю.
— А что тут понимать? На мой взгляд, вполне простенькое, незатейливое стихотворение. Поэтесса говорит, что хочет отвести от себя грядущие несчастья, чтоб успеть написать о глубине чувств, обуревающих ее, но в реальности еще не испытанных, и…
— Мистер Роденбарр?
— Он самый. Ваша картина у меня, мисс Петросян. От вас всего-то и требуется, что приехать и забрать ее.
— Так у вас…
— Да, Мондриан. И будет вашим за тысячу долларов. Понимаю, это вообще не деньги. Просто смешная сумма, но мне необходимо убраться из города как можно быстрей. И я стараюсь наскрести где и как только можно, буквально по центу.
— Но раньше понедельника банки не откроются.
— Несите всю наличность, что у вас имеется, остальное можно и чеком. Берите карандаш и запишите адрес и время. И не вздумайте приходить раньше или опаздывать, мисс Петросян, иначе можете забыть о своей картине.
— Хорошо… Скажите, мистер Роденбарр, а как вы меня нашли?
— Но вы ведь сами дали мне имя и номер телефона. Разве не помните?
— Но тот номер…
— Да, оказался номером телефона корейской фруктовой лавки на Амстердам Авеню. И я, надо сказать, был глубоко разочарован, мисс Петросян. Разочарован, но не удивлен.
— Но…
— Но ваш номер имеется в телефонном справочнике, мисс Петросян. В манхэттенском телефонном справочнике «Белые страницы». Неужто никогда о таком не слышали?
— Нет, но… Но я ведь и имени вам не называла.
— Почему же, называли! Элспет Питерс.
— Да, но…
— При всем моем уважении к вам, мисс Петросян, дурачить себя я не позволю. И обмануть меня ох как непросто! Я заметил, как вы замялись перед тем, как назвать свое имя и неправильный номер. Вы тем самым выдали себя.
— Но как, скажите на милость, вам удалось узнать мое настоящее имя?
— О, методом чистой дедукции. Придумывая себе новое имя, люди в таких делах неискушенные обычно сохраняют свои инициалы и очень часто сочиняют фамилию, модифицируя имя. Ну, к примеру, Джексон Ричардсон, Джонсон. Или же Питерс. Я догадался, что ваша настоящая фамилия начинается с буквы «П» и что она, возможно, имеет тот же корень, что и «Питерс». Нечто в ваших чертах подсказало мне, что по происхождению вы, очевидно, армянка. И вот я взял телефонный справочник и начал искать армянские фамилии, начинающиеся с «П-и-т» или «П-е-т», в сочетании с именем, начинающимся на «Э».
— Все это несколько странно и…
— Странное — это лишь продолжение обычного, мисс Петросян, с добавлением чуточки экстраординарного. Кстати, это не мои слова, так говорила наша учительница старших классов, Исабель Джонсон, и, насколько мне известно, то было ее настоящее имя.
— Но я всего на четверть армянка. И вообще все говорят, что я больше похожа на мать и…
— А на мой взгляд, в вашей внешности отчетливо выражены армянские черты. Возможно, я наделен даром внутреннего видения, такие люди время от времени попадаются. Впрочем, это не столь важно. Так вам нужна картина или нет?
— О да, конечно да!
— Тогда записывайте…
— Мистер Дэнфорд? Моя фамилия Роденбарр… Бернард Граймс Роденбарр. Простите за мой поздний звонок… нет, я уверен, что вы меня простите, как только услышите, что я хотел сообщить. А сообщить вам мне хотелось бы две вещи, а потом задать пару вопросов и пригласить вас.
Ох, уж эти телефонные разговоры! Ко времени, когда я с ними покончил, в голове у меня гудело, а уши болели — наверное, оттого что я слишком плотно прижимал к ним телефонную трубку. Знай покойный Гордон Ондердонк, в каких целях я использую его квартиру, он бы, бедняжка, наверное, в гробу перевернулся. Вернее, не в гробу, а в том ящике, в морге.
Покончив с разговорами, я сделал себе еще одну чашечку кофе, нашел в холодильнике батончик «Милки Уэй», а в кухонном буфете — пакетик хрустящих хлебцев и принялся за еду. Странное сочетание, но ничего, сойдет.
И я съел все это и запил кофе, а потом вернулся в гостиную и стал убивать время. Было уже поздно, но недостаточно поздно. И вот наконец стало уже совсем поздно, и я вышел из квартиры Ондердонка и дверь за собой запирать не стал. Вышел на лестницу и начал спускаться вниз, на пятый этаж. Улыбнулся, проходя мимо пятнадцатого, где спала Ева де Грасси, вздохнул, миновав Эпплингов на одиннадцатом, покачал головой, оставив Леону Тримейн на девятом. Открывая дверь, выходящую в коридор на пятом, неожиданно столкнулся с трудностями. Не знаю почему, замок там был в точности такой же, как и в остальных дверях, но, может, пальцы у меня онемели от бесконечного накручивания телефонного диска. Наконец я все же отпер эту упрямую дверь, вышел в коридор, приблизился к одной из дверей в квартиру, тщательно осмотрел ее, прислушался, а затем занялся делом.
Я старался действовать тихо как мышка. Ведь там, в квартире, спали люди, и мне вовсе не хотелось их будить. Там, в квартире, предстояло еще столько дел…