Страница 44 из 52
Анализ на ВИЧ: отрицательный, / положительный.
Курсивная строка, в которой я должен был проставить крестик, решала вопрос о моей жизни и смерти, вообще обо всем.
Пятнадцать лет нежелания знать, осторожности, тайного интереса к успехам медицины отошли в прошлое. Внутренне я метался от паники к смиренному «Значит-так-тому-и-быть» и обратно. Я сложил формуляр.
Со мной случилось то, что — по разным причинам — случалось со многими. Со своим телом, желая по возможности сохранить его независимость, я отправился… к врачу Фолькера. Я наконец захотел, чтобы сомнения остались позади.
— Мне нужно пройти ВИЧ-тестирование.
В приемной лаборатории, занимавшейся в основном такими анализами, я увидел знакомые лица.
Я не думал, что результатов придется ждать три дня. Эти дни превратились для меня в преддверие ада. Мир, который я вот-вот должен был утратить, представлялся мне бесконечно ценным. И все же я лепетал ему: Farewell. [260]Мы с ним уже пережили время сопряженности друг с другом. Теперь — после меня хоть потоп, больше выдержать я не в силах. Кроме нескольких текстов ничего от меня не останется…
С Фолькером я не мог об этом говорить. Я полагал, что, если результат все-таки окажется отрицательным, упоминать об этом при нем, все больше страдающем от своих болезней, будет жестоко: ты, дескать, умрешь; я тоже, но в необозримом будущем.
Мы поужинали вместе; он чувствовал, что со мной что-то не так; время от времени мы опускали глаза, и каждый смотрел в свой бокал.
— Поедешь в Венецию, на Биеннале? — спросил я.
— Может быть.
Следующий поход к врачу, ясным солнечным днем, был дорогой на эшафот. Я старался подавить в себе волю, чтобы какая-то посторонняя, относящаяся к высшему порядку сила, направляла мои шаги (а потом, если останется время, мне еще предстояло с ней разобраться).
Долгое ожидание в приемной. Непроницаемый взгляд медсестры: «Пожалуйста, во второй кабинет». Ожидание в кабинете, куда я пришел в этот день, одевшись особенно элегантно. Шаги врача в коридоре, куда-то в дальний конец. Наконец врач рывком распахивает дверь, подходит ко мне. Берет папку с историей болезни, быстро ее пролистывает, поднимает глаза:
— Я и не сомневался. Негатив. А теперь ложитесь на операцию.
Я зарыдал как белуга.
Потом извинился и продолжал рыдать, все сильнее.
Врач меня обнял:
— Вы бы лучше радовались, голубчик. Радуйтесь!
Я покинул клинику, чувствуя себя так, будто преодолел все опасности, какие только есть в мире. Остаток дня стал сплошным безумием. Мне была возвращена жизнь, в ее целостности и незамутненной чистоте. Я не знал, куда себя деть, не мог же я просто броситься на шею первому встречному. В конце концов, я забрел в универмаг «Кауфхоф», на тот этаж, где продают кулинарные деликатесы. До самого закрытия магазина — почти на тысячу марок — я напивался шампанским и коньяком, дегустировал хвосты омаров и паштеты с трюфелями, заглатывал канапе с икрой. Но слезы вновь и вновь наворачивались на глаза — уже в кондитерском отделе, среди других покупателей. Я дрожал, думая о выпавшей мне привилегии. Впервые в жизни в тот вечер я добровольно выделил какую-то сумму на страхование по старости. Теперь главное — не стать самодовольным безумцем, говорил я себе. И впервые я смутно почувствовал то, о чем никогда не задумывался, чего прежде не понимал: у переживших катастрофу, у бывших заключенных концлагерей возникает порой подобное чувство вины, оттого что сами они спаслись, а другие, кого они знали, погибли. Почему они? Почему не я? На такой вопрос нет ответа, или: ответ может заключаться только в смиренном приятии своей судьбы. Этого ждут от нас мертвые.
Фолькер заметил, что я будто сбросил с себя тяжкий груз. Никаких объяснений не потребовалось.
— После операции я приглашу тебя в путешествие.
— Посмотрим, найдется ли у меня время.
Мало кто ковылял навстречу операции таким окрыленным, как я. Поврежденное колено? Пустяки. Последствия общего наркоза? Они меня не тревожили. В Штраубинге, сидя напротив знаменитого хирурга, я сиял: «Если вы обнаружите еще что-то нехорошее, исправьте заодно и этот дефект». Клиника хирургии коленного сустава была не совсем обычной. Располагалась она над супермаркетом. Операционный этаж напоминал последний сборный пункт фольксштурмистов. [261]Рано утром хромающие, шаркающие калеки являлись в регистратуру. Костыли «на потом» они должны были принести с собой, вместе с личными вещами. Каждый из увечных получал — по очереди — порядковый номер, который тут же наклеивался и на костыль. Ожидая рутинного хирургического вмешательства, пациенты обменивались лишь обрывками фраз («Моя жена остановилась в «Штраубингер хоф»». — «Mi ha
Наутро после бессонной ночи, проведенной над супермаркетом, Фолькер рассматривал охлаждающий аппарат, закрепленный вокруг моей ноги.
Он и сам едва передвигал ноги. Его лишь несколько дней назад выписали из больницы после тяжелой операции, связанной с кишечной инфекцией. Штраубингские сестры жалостливо стискивали руки, видя, как мы вдвоем покидаем клинику. С помощью костылей на сей раз передвигался я. За мной, хватаясь за стены, шел Фолькер:
— У тебя уже лихо получается.
— Боюсь, как бы костыли за что-нибудь не зацепились.
— А ты смотри, куда ступаешь.
— Ты меня подхватишь, если я упаду?
— Машина припаркована прямо перед входом.
Выпал снег. Настроение у нас было великолепное. В отличие от других покидавших клинику людей, стонущих и охающих, мы смеялись, искренне наслаждаясь дорогами Нижней Баварии. Загипсованная нога торчала из открытого окна. Лицо Фолькера казалось круглым пятном, втиснутым между шапкой и шарфом. За рулем он теперь сидел на трех пенопластовых кольцах:
— Так мы и завоюем мир!
— Мне кажется, наше возвращение смахивает на русский поход Наполеона.
— Есть сейчас новая, по-настоящему значимая литература?
— Попадается кое-что. Осторожнее с костылями!
— Какая земля сегодня просторная, белая, чудная…
— Я всегда воображал, — сказал он однажды, — будто знаю о людях все, будто я умней, чем другие. Что и сделало меня одиноким. Остерегайся такого высокомерия.
— Как может человек, подобно тебе, всегда оставаться открытым?
— Так само собой получается. Но мне не хватает необходимых для этого качеств — уверенности в себе и легкости.
— Ты несчастлив?
— Вовсе нет.
На лице у него проступили скулы. Одряхление Фолькера меня пугало, но затормозить этот процесс я не мог. Дни его рождения — пятьдесят седьмой, пятьдесят девятый — были победами.
В нем что-то изменилось. Он теперь тщательнее, чем прежде, следил за своим внешним видом. По воскресеньям чистил всю имеющуюся в наличии обувь. Купил новый пылесос и каждый вечер гладил рубашку назавтра. Подобные хлопоты отвлекали его от дурных мыслей? Или он приводил дом в порядок «на всякий случай»? Он расстался с книгами, читать которые больше не собирался. Меня тронуло, что оставшиеся книги Фолькер переплел заново: романы Роберта Вальзера, дневники Поля Валери, двадцатишеститомную энциклопедию Брокгауза 1896-го года. «Возьмись за другой конец!» Мы передвинули письменный стол к окну. Однажды он представил мне уборщицу-польку, которая оттирала дверные рамы.
260
Прощай (англ.).
261
Фольксштурм — отряды народного ополчения Третьего рейха, сформированные в соответствии с личным приказом Адольфа Гитлера от 18 октября 1944 г. о тотальной мобилизации всего мужского населения в возрасте от 16 до 60 лет, не состоящего на военной службе.
262
«Меня направили сюда из Кортины» (ит.). Кортина д'Ампеццо — итальянский лыжный курорт в Доломитах.
263
Эльбер де Суза Джоване (Младший) (р. 1972) — бразильский футболист, в 1994–2003 гг. игравший в сборной Германии.