Страница 5 из 16
В это время шарманка на двери заиграла старинную немецкую мелодию.
— Гутен морген, фрау Зинаида! — приветствовал ее долговязый рыжеусый мужчина в изрядно помятом цилиндре. Это был часовых дел мастер, герр Шмитке, явился он навеселе и потому больше обычного коверкал слова, путая русские с немецкими, и даже вставляя французские. — Какой карош сегодня морген! А у меня дас нихт табак, битте. Вуаля! — Он вывернул карманы брюк, аккуратно залатанные, очевидно, терпеливой женской рукой. После чего вытянул губы дудочкой, приложил к ним палец и доверительно сообщил: — Ни хаврошечки!
— У вас, по-моему, еще и нихт денег по обыкновению. Не так ли, герр Шмитке? — Зинаида еле выдавила улыбку на бледных губах.
— Я-я, абсолютный нихт! — жизнерадостно воскликнул часовщик.
С удивлением наблюдая за своими действиями со стороны, Зинаида щедро насыпала ему полный картуз самого дорогого табаку. Обычно она не кредитовала попрошаек, но герр Шмитке поднял ей настроение в это злосчастное утро. Она знала, что выпивоха часовщик уже почти год сидит без заказов, заложил инструменты и всю мебель в доме, а семья живет на то, что зарабатывает шитьем его чахоточная жена. В другое время лавочница выставила бы этого нищеброда за порог, сейчас же, сама себе дивясь, пожелала герру Шмитке счастливого дня и одарила его ангельской улыбкой. Ошеломленный немец вместо двери едва не вошел в витрину, и вдова заливисто расхохоталась.
Глядя на кульбиты подвыпившего часовщика, Зинаида внезапно придумала, что скажет брату, когда тот проснется. Главное, чтобы тот не пересекся с другими раскольниками.
Елена долго не могла уснуть той ночью. Перед глазами то и дело возникал образ дядюшки Ильи Романовича, нюхающего табак из золотой табакерки. «Тебя нет, Аленушка, — говорит он приторно ласково и гладит ее руку. — И только в моей власти сделать так, чтобы ты снова появилась». Подобие сальной улыбки на его лице было настолько омерзительно, что графиню передергивало всякий раз при этом воспоминании. Ворочаясь с боку на бок на жесткой постели, прислушиваясь к вою мартовской вьюги за слепым от снега окошком, Елена как нельзя лучше сознавала, что дядюшка был прав. Ее действительно нет на белом свете. Восстановить имя, титул, вступить в права наследства отцовским капиталом, отчасти уже разворованным дядей, поможет ей теперь разве что чудо. Письма Сони Ростопчиной к родственникам, влиятельным в Петербурге людям, украдены вместе с деньгами. Теперь судьба ее целиком и полностью зависит от беглого каторжника. Он уже дважды спасал ей жизнь и защищал ее честь. Елена пыталась понять, почему Господь послал ей именно такого заступника, человека старой веры, всеми гонимого? На днях она вспомнила, как отец рассказывал о своем предке, служившем спальником при царе Алексее Михайловиче. «Тишайший» часто страдал бессонницей, и предок их не раз прислуживал царю по ночам, был его собеседником. Как раз в это время осуществлялись реформы патриарха Никона, расколовшие верующих людей на два непримиримых лагеря. Возможно (Елена содрогалась при этой мысли), предок ее был одним из гонителей и палачей старой веры, если оказался так близок царю. Может быть, на их род наложено проклятие? Ведь она, последняя представительница рода, теперь лишена всего… Графиня терзалась мрачными мыслями, пока не уснула.
Ей приснился царь Алексей Михайлович, но не в русском кафтане, расшитом драгоценными камнями, а в современном платье: в белых, обтягивающих ноги, лосинах в прекрасном фиолетовом фраке, в белых перчатках, в цилиндре, будто он собрался на конную прогулку. Царь был чисто выбрит и смотрел на Елену в лорнетку. Он хмурился и выговаривал ей по-французски: «Как вы могли такое допустить, мадемуазель? Путешествовать в компании раскольника, поселиться в грязной лавке его сестры?» — «Афанасий — добрый человек, Ваше Величество», — отвечала она, смущенно потупив взор. «Помилуйте, — махнул лорнеткой царь Алексей Михайлович, — он же разбойник!» — «Разбойник поневоле, — оправдывала она Афанасия. — Обстоятельства принудили его стать разбойником». — «Не понимаю, какие такие обстоятельства! — разозлился царь и вдруг приблизился к ней и прошипел в самое лицо грубо, по-русски: — А вот велю я тебя, милочка, заковать в кандалы и вместе с „добрым человеком“ отправлю по этапу в Сибирь!»
И когда он так заговорил, графиня вдруг поняла, что это вовсе не «тишайший» царь и даже не его странный двойник с лорнеткой, а сам дядюшка Илья Романович во всей красе. Елена вскрикнула и тут же проснулась.
Вьюга за окном улеглась, в ясном небе весело, по-весеннему светило солнце. Она собралась уже спрыгнуть с постели и умыться, чтобы прогнать остатки неприятного сна, но, едва приподнявшись на локте, вдруг почувствовала невыносимую дурноту. Томительно тоскливое удушье подступило к самому горлу. Сглотнув горький комок, Елена снова упала на подушку, с ужасом спрашивая себя, какие еще напасти готовит ей новый день?
Глава вторая
Дядюшка на водах. — Новое полезное знакомство. — Отравленное детство
Князь Белозерский не в первый раз посещал Липецкие воды и всегда встречал здесь изысканное общество. Однако все его прошлые посещения приходились на летнюю пору и начало осени. Ранней же весной сюда приезжали люди совсем иного круга. В основном это были мелкие чиновники и простые горожане без громких титулов и родовых гербов, со скудными средствами. Илья Романович чувствовал себя белой вороной среди этих, как он их называл, «никчемных букашек». «Нет, букашки и те приносят пользу, — пустословил он, споря с самим собой. — Ими питаются птицы и всякие гады ползучие. А эти годятся на корм разве что местным докторишкам и трактирщикам!» Борисушка страдал. Детей в это время года на курорте было очень мало, да и с теми отец не разрешал ему водиться. «Не нашего рода-племени эта мелюзга, — поучал он сына, — тебе и смотреть в их сторону не позволительно…» Точно так же было и в Тихих Заводях. Стоило мальчику затеять игру с дворовыми детьми, тотчас отец, высунувшись из окна, кричал им: «Прочь от моего сына, шелуха подзаборная!» — словно ребятишки были прокаженными.
Вечерами, томясь бездельем, мальчик все чаще брался за перо. Он писал письма Лизе Ростопчиной и брату Глебу, сочинял стихи и даже принялся за написание пьесы, в которой действующими лицами были дети, а также благородный пес по кличке Измаилка, произносивший длинные рифмованные монологи. Отец называл занятия сына «сущим вздором», однако не препятствовал ему, понимая, как мальчику скучно. Князю самому опротивело торчать на курорте не в сезон, пить по утрам «кислую воду», днем за табльдотом выслушивать жалобы старух и стариков на подагру и колики, а вечерами перечитывать несвежие «Московские ведомости», приходившие в Липецк с большим опозданием. На исходе лета он частенько развлекался соколиной или ястребиной охотой в окрестностях города. Но кто же охотится весной? Князю неоднократно предлагали составить партию за ломберным столом, но он в паническом страхе бежал от карт.
Илья Романович прекрасно понимал, что укрываться долее в Липецке не имеет смысла. Рано или поздно барон Гольц прознает о его убежище и явится за долгом. Князь с дрожью в сердце вспоминал вечер, когда разразился скандал из-за проклятой табакерки, едва не закончившийся дуэлью. Вот будь тогда рядом Илларион… Ему сильно недоставало разбойника, который готов был на все ради барина. Уезжая, Белозерский строго наказал Евлампии: буде явится Илларион, тотчас направить его в Липецк. Судя по всему, верный слуга не подавал весточки, и князь уже начинал подозревать, что тот снова переметнулся к разбойникам. Если это так, а племянница до сих пор жива и добьется аудиенции в Павловском дворце, тогда он погиб. Девчонка сумеет разжалобить императрицу-мать, и Мария Федоровна примет горячее участие в судьбе сиротки…
За утренним кофе, поданным ему в постель камердинером, Илья Романович вспоминал былое. Однажды, в пору лихого и бесшабашного гусарства, его представили на балу тогда еще не императрице, а всего лишь великой княгине Марии Федоровне. Ему смутно припомнились ямочки на щечках великой княгини и ее здоровый румянец. Впрочем, румянец мог быть искусственным, в то время мужчины и женщины красились одинаково щедро. О чем же он говорил с этой довольно чопорной немкой? Кажется, она плохо понимала его французский выговор, все время переспрашивала. Он тогда не придавал никакого значения этому знакомству, ведь ее супруга, великого князя Павла, царедворцы демонстративно презирали, выслуживаясь перед императрицей Екатериной. О чем они вообще могли тогда говорить? Илья Романович изо всех сил напрягал память. Опера Глюка, роман Коцебу, картина юного Фридриха? Она любила все немецкое, немка до мозга костей. Князь поставил чашку с недопитым кофе на поднос.