Эскорт для предателя

— Это и есть конспиративная квартира, вернее, дом? — спросил Паппас. — Остается только неоновую вывеску повесить.

— Мы в полицейском государстве, Гарри. Здесь все безопасно и конспиративно. Боже мой, тут размер ВВП — государственная тайна. Если тебе говорят, что все надежно, значит, так и есть.

— Ты позаботился о звукозаписывающей аппаратуре?

— Мои люди все сделали. Пока ты будешь говорить с ним, мы сможем непрерывно вести запись. Ее передадут через спутник в Лондон, так что не потребуется сохранять ее здесь.

— Ты поставил защиту от прослушивания?

— В общем, да. Нe слишком сложную, но с кодированием через «белый шум». Все будет в полном порядке. Местные не станут продавать нас Тегерану, слишком велики ставки в этой игре.

Паппас с сомнением покачал головой, но расспрашивать о прочих деталях мер безопасности было поздно. У него не в первый раз возникло ощущение, что Эдриан рискует сверх меры, если только ему не известно что-то такое, чего не знает сам Гарри.

Когда приехали Гарри и Эдриан, Карим Молави сидел в хорошо обставленной комнате. Он пил чай и читал «Сайентифик америкэн», один из научных журналов, которые оставили ему на столике. Кроме него, в комнате никого не было. Джеки и ее товарищи куда-то ушли, возможно, чтобы поесть, поспать или поупражняться в стрельбе.

Эдриан поглядел на иранца через замочную скважину и подумал, что тот в полном порядке. Было решено, что первый допрос проведет только Гарри. Позади Молави, за огромным окном из зеркального стекла, были видны горы, отделяющие молодого ученого от его родины.

Паппас вошел в комнату, впервые взглянув на человека, до сих пор бывшего для него лишь адресом электронной почты. Молави оказался более крупного телосложения, чем он ожидал, и моложе. У него было смуглое красивое лицо с выдающимся носом и густые черные волосы. Он явно умен, собран и уверен в себе. Непонятно, как такой смог рискнуть всем, чтобы связаться с ними.

— Меня зовут Гарри, — начал Паппас. — Я работаю в Центральном разведывательном управлении. Это я получал те письма, которые вы отправили нам, и несу личную ответственность за работу с вами перед нашим правительством. Для меня большая честь наконец встретиться с вами.

Он протянул руку Молави, и тот мягко пожал ее, почти погладил.

— Благодарю вас, сэр, — тихо ответил Молави на безупречном английском.

— Теперь вы довольны? У вас есть все, в чем вы нуждаетесь?

— О да, сэр. Люди, которые пришли мне на помощь, они словно из сказки. Я думал, так бывает только в кино. Я так понимаю, они — англичане.

— Да. Британцы работают с нами. Мы свернули горы, чтобы найти вас и вывезти из страны.

— Даже не знаю, что ответить, сэр. Вы прибыли ко мне издалека, вы помогли мне так, будто вы — очень важная персона, а я — ваш ребенок.

— Что ж, сынок, так тому и быть. Нам надо о многом поговорить.

Паппас не собирался называть его так, но это вырвалось у него само, и, похоже, не зря.

— Да, сэр, конечно же.

— Ты готов? Может, тебе лучше сначала поесть?

— О нет, сэр, меня покормили завтраком, и он был чудесен.

— Не называй меня «сэр», — с улыбкой сказал Гарри. — Я здесь в роли твоего друга и советчика, а не начальника. Если тебе что-то не понравится, ты можешь в любой момент уйти.

— У меня все прекрасно, сэр. Да и куда мне уходить? Я же все понимаю. Готов ответить на ваши вопросы.

Паппас начал с общей информации, как это делают все разведчики. Полное имя, имена родителей, адреса, информация о ближайших родственниках, места работы, поездки за границу. По списку, как при врачебном осмотре, собрать воедино основные события жизни. Надо было суммировать и проверить все это не только для того, чтобы убедиться в искренности намерений Молави, но и чтобы понять, кто он и на что рассчитывает.

В этом плане Гарри был представителем старой школы разведчиков. Он думал, что основой работы с агентом служит понимание того, что данный человек хочет получить от их взаимоотношений. Потом можно попробовать обеспечить это или, по крайней мере, сделать вид, что пытаешься. Когда Молави начал рассказывать о своей семье, Гарри обратил внимание на его настроение и решил предпринять первую попытку личного контакта.

— Расскажи мне о своем отце.

— Что тут рассказывать? Великий человек, так никогда и не получивший того, чего заслуживал. Он презирал шаха и верил в революцию, но когда увидел, во что все это превратилось, стал презирать и ее. Иран полон несчастными людьми, подобными моему отцу.

— Я так понимаю, что он не получил никаких почестей за свои заслуги перед революцией, — сказал Гарри, внимательно глядя на молодого человека.

— Нет. Ему дали пенсию и право на бесплатное медицинское обслуживание, поскольку он подвергся пыткам в САВАК. Но он был всего лишь университетским профессором-литературоведом. Верил в воображаемое. Какая от него польза?

— Ты почтил его, — тихо сказал Паппас.

— Извините, что?

— Ты почтил его, Карим. Тем, кем ты стал, и что ты делаешь. В особенности — проявив отвагу и оказавшись здесь.

Иранец склонил голову. Гарри не видел, плачет ли он, но подозревал, что так оно и есть. Паппас решился на следующий шаг. В руководствах по агентурной работе это именуется «закрепить связь», но такой термин и близко не может описать тонкого искусства установления личных отношений между людьми, занятыми таким делом, как разведка.

— У меня был сын, твой ровесник, — еле слышно сказал Гарри.

Молави пришлось наклониться в его сторону, чтобы лучше слышать его.

— Что же с ним случилось?

— Погиб. В Ираке. Он был хорошим парнем. Каждый божий день я тоскую по нему.

— Сочувствую вам, сэр.

— Я не случайно заговорил с тобой о моем сыне. Если бы он был жив, я бы хотел, чтобы он был столь же храбр, как и ты. Хотел бы, чтобы в нем жили такая же преданность своему делу и понимание, что существуют вещи, куда более важные, чем те, о которых тебе говорит правительство. Хотел бы, чтобы мне удалось научить своего сына тому, что руководители страны не могут определять, что есть добро и зло, правда и неправда. Если бы мне это удалось, сейчас он был бы жив. Именно поэтому я считаю, что твой отец мог бы гордиться тобой. Я смотрю на это отцовскими глазами.

— Благодарю вас, — ответил Молави.

Он внимательно выслушал Гарри и почувствовал, что, несмотря ни на что, этот американский шпион говорил от всего сердца.

Гарри положил руку на плечо молодого иранца.

— Хорошо. Садись рядом, и давай поговорим о твоей работе в ядерной программе.

Эдриан расхаживал по мраморному коридору поместья. Он знал, что сейчас ему полагается следить за тем, как Паппас ведет допрос, но Гарри справится сам. Уинклера занимали другие мысли. Когда они прибыли, он увидел, как Джеки вошла в одну из комнат, дальше по коридору. Он очень хотел увидеть ее. Его сердце билось учащенно. Такое же ощущение, когда хочется закурить, а сигарет нет, он испытывал в те времена, когда курил. Назвать это влечением было бы слишком мягко. Это превратилось в зависимость.

Эдриан заглянул в какую-то дверь. Это оказался тренажерный зал. Хаким выжимал штангу, Марван качал пресс, лежа на мате. Играла музыка, один из дисков Хакима с его любимой бхангрой. Ритмичные ударные и высокий, напевный вокал. Эдриана даже не заметили. Парни в своей стихии, воины на привале. Уинклер пошел дальше по коридору и открыл следующую дверь. Видимо, бывшая библиотека — вдоль стен стоят пустые книжные стеллажи.

Последняя дверь оказалась чуть приоткрытой. Заглянув, он увидел Джеки, томно развалившуюся на диване. Она уже сходила в душ и переоделась, и теперь на ней были спортивные штаны и голубой кашемировый свитер. Волосы еще не просохли, светлые кудри колечками лежали на ее шее. Она слушала музыку, надев наушники айпода, и тоже поначалу не заметила Эдриана. Он на цыпочках вошел в комнату. Джеки поглядела на него и улыбнулась.