Эскорт для предателя

Затем следователь повернулся в сторону ученого. У него была изящно подстриженная бородка джазмена и нехороший огонек в глазах.

— Хэлло, почтенный доктор, — сказал хозяин кабинета.

Он представился как Мехди Исфахани и предъявил удостоверение «Этелаат-э-Сепах», как того требовали правила. У следователя было веселое лицо, как будто он едва сдерживался от смеха. Снова посмотрев на экран, он наконец позволил себе рассмеяться.

— Извините, доктор. Вы любите анекдоты? В американском стиле. Из Интернета, сами понимаете. Шутки про тупых блондинок. Про падре, раввинов и батюшек. Про деревенщину. Я коллекционирую веселые истории. Мне присылают их со всего мира, даже из Америки. Можете себе представить? А вам нравятся анекдоты из Интернета?

Ученый не нашелся что сказать. Странный вопрос, как же правильно на него ответить?

— Думаю, до некоторой степени. Но я не слишком часто их читаю. Моя работа…

— Да-да, понимаю. Ваша работа. Но вы, конечно же, пользуетесь Интернетом.

— Разумеется, по долгу службы.

«К чему это он? Он что-нибудь знает?» Ученый не мог понять этого. Мехди Исфахани разговаривал с ним в весьма необычном стиле.

— Я больше всего люблю шутки про деревенщин. Знаете, американцы называют так не слишком сообразительных людей. К примеру: тебя назовут деревенщиной, если твоей жене надо вытащить из ванны коробку передач, чтобы помыться.

Следователь расхохотался.

— Разве не смешно? Ты деревенщина, если на твой дом повесили парковочный талон. Ну не забавно ли? Наверное, эти деревенщины в основном живут в домах на колесах.

Мехди Исфахани ждал, когда ученый рассмеется, но тот молчал.

— Вам непонятны такие шутки?

— Боюсь, нет, брат инспектор. Извините, — ответил молодой человек.

К его беспокойству добавилось смущение.

— Что ж, жаль, я надеялся, что у вас есть чувство юмора. У нас, как мне кажется, слишком много серьезных людей. Но вы талантливый юноша из хорошей семьи, учились за границей… Читали иностранные книги. Вам следовало бы уметь пошутить и посмеяться, а вы столь серьезны. Должно быть, вы напуганы?

— Да, думаю, так. В смысле, чувство юмора у меня есть, брат инспектор, но не в данный момент.

— Потому что вы боитесь?

— Да.

— Чего вы боитесь?

— Вас, брат инспектор. Вы приводите меня в замешательство.

— Не будьте ослом, доктор. Вы знаете, почему вы здесь?

— Нет.

— Знаете, — ответил следователь. — Всякий, кто приходит сюда, понимает, почему это произошло.

— Почему же, господин?

— Потому что вы сделали что-то плохое. Иначе зачем приводить вас сюда? Наше ведомство никогда не ошибается. Вы знаете, в чем причина, и помочь вам выяснить это — моя работа.

Исфахани поскреб бородку. Будь ситуация другой, он выглядел бы комично, как иранский вариант инспектора Клузо. [5]Но сейчас эксцентричность его поведения лишь делала его внешний вид более угрожающим.

— Расскажите о вашей учебе в Гейдельбергском университете, — велел следователь.

— Я уже рассказал «Этелаат» все, что смог вспомнить, брат инспектор. Неоднократно. Меня вызывали раз в неделю без малого в течение года после моего возвращения.

— Да-да, знаю. Но это был формальный допрос, а сейчас — особый.

— Почему же особый, господин?

— Потому что ты — особый человек, дорогой. Ты обладаешь ценными знаниями, такими, которые не купишь за все золото, что есть в Тегеране. Так что, пожалуйста, расскажи мне о Германии. Кем были твои лучшие друзья?

— Я же говорил, у меня не было друзей. Местные парни недолюбливали меня.

— Да, знаю. Читал протокол. Но там была еще девушка. Немка.

— Труди.

— Да, Труди. Почему ты не рассказываешь о ней?

— Не о чем, брат инспектор. Я уже объяснял это. Она очень хорошенькая. Я надеялся, что она, возможно, сами понимаете…

— Займется с тобой сексом.

— Да. Я знаю, что это очень нехорошо, ведь она не мусульманка. Но она, в отличие от всех остальных, соглашалась разговаривать со мной. Иногда сидела со мной в кафе. Расспрашивала об Иране, слушала мои рассказы. Мне было очень одиноко там.

— У нее большая грудь?

От удивления ученый откинулся в кресле. Так вот в чем его преступление: в том, что он мечтал позаниматься сексом с немецкой студенткой, изучающей физику?

— Не знаю, наверное. Я к ней не притрагивался, хотя, возможно, Труди хотела этого. Но я не стал. Я был слишком напуган, а потом перестал с ней встречаться. Она пыталась, брат инспектор, но я не поддался осквернению. Я понимал, что взять ее даже временной женой, наложницей — харам. И я постарался избегать общения с ней.

— Да, это есть в протоколе. Все есть.

Мехди замолчал и снова погладил бородку. Потом наклонился к молодому человеку, и его глаза сверкнули.

— А ты знал, что она еврейка, эта Труди? Знал?

Кровь отхлынула от лица ученого. На его лбу выступили крупные капли пота.

— Нет, не может быть! Она немка. Я виделся с ее отцом, он бизнесмен, там, в Германии, — ответил он.

— Он тоже еврей с двойным гражданством. И агент «Моссада».

— Откуда вы знаете? Это неправда. Если бы это было так, почему никто не спросил меня об этом сразу по возвращении?

— Тогда мы не знали этого. Теперь это известно. Видишь ли, у нас есть друзья даже в секретных службах Германии. Мы тоже способны вербовать их, так же как они пытаются покупать нас. Можем сделать вид, что мы американцы, так же как они, или даже прикинуться евреями. О да. Мы повсюду.

— Что же они вам сказали? О боже! Что вам известно?

— Труди изучала физику в Институте имени Макса Планка, как и ты. Но ее работа заключалась в том, чтобы следить за студентами из Ирана. Одинокими. Желающими позаниматься сексом с немецкими девочками. Теми, кто может впоследствии пригодиться. Немецкие контрразведчики следили за ней. Прослушивали ее телефон, перлюстрировали ее переписку. Вели наблюдение. Нам потребовалось немало времени, но теперь мы получили сведения о ней. К сожалению, там есть несколько иранских имен, в том числе и твое, мой дорогой доктор.

Молодой человек попытался прийти в себя. Он понимал, что если его «преступление» лишь в этом, то все в порядке. Он ничего не рассказывал Труди, и уж тем более — ее отцу. Он перестал с ней встречаться, сделал то, что должен был сделать преданный слуга революции. То есть — ничего. Но следователь ждал от него ответов.

— Я все рассказал, брат инспектор. Ничего не утаил, ведь скрывать тут нечего. Отец предупреждал меня об иностранных шпионах и их уловках. Мы говорили об этом перед моим отъездом из Тегерана. Ваши люди тоже предупреждали меня, до того, во время моей учебы и после нее. Поэтому я был осторожен и избегал близости с немецкими девушками.

— Кто такой Ханс?

Молодой человек поежился, сидя в кресле. На лбу у него снова выступил пот.

— Кто такой Ханс? — повторил вопрос Исфахани. — Труди получала от него письма. Но мы думаем, что на самом деле он вовсе не Ханс. Это лишь псевдоним.

Ученый почувствовал, как его начинает трясти. Как когда стараешься не чихнуть, и тебя дергает. Они знают. Лгать бесполезно. Если это его преступление, то ничего не случится.

— Ханс — это я, — ответил он.

— Почему ты взял себе псевдоним? Если ваши отношения были столь невинны и тебе нечего скрывать, то зачем ты придумал это имя?

Как же объяснить? Ведь правда может показаться столь жалкой…

Он мысленно называл себя Хансом. Начал так называть, когда приехал на учебу в Гейдельберг. Это была защита. Он стеснялся всего: своего длинного горбатого носа, густых черных волос, выглядящих так, будто их никогда не мыли, даже если он только что вышел из ванной. Он мечтал, чтобы у него были голубые глаза и ледяная кровь, как у этих немецких ребят, чтобы эмоции не кипели в нем и не перехлестывали через край, как вода в чайнике, стоящем на плите. Хотелось, чтобы на теле не было волос, как у местных парней. Но его грудь поросла волосами так, будто его предки с Востока были обезьянами. Он желал обладать одной из этих немецких девчонок с большой грудью, что сводили его с ума каждый раз, когда он сидел в библиотеке по соседству с ними и пытался читать книги по физике. Он постоянно стеснялся самого себя, поэтому представил себе, что внутри его иранского тела живет другой человек по имени Ханс.

5

Главный герой фильма «Розовая пантера», недалекий и самоуверенный полицейский инспектор.