Реставрация

— Нет корта? Вот отчего ты так растолстел, Меривел?

— Никаких сомнений — причина в этом. И еще в моей прожорливости, с ней мне никак не совладать…

В этот момент я вдруг осознаю, что карман моего камзола заляпан жирными пятнами, — я забыл выбросить кости куропаток. Торопливо прикрываю карман перьями шляпы. Король смеется — к моей величайшей радости. Он убирает руку с моего подбородка, проводит длинными пальцами по губам, потом — по приплюснутому носу и больно его щиплет.

— Вставай и иди за мной, Меривел, — говорят он. — Нам есть о чем потолковать.

Не в парадные покои он ведет меня, а в свою лабораторию; это место — когда я жил в Уайтхолле, — всегда восхищало меня, там живой ум короля был постоянно занят все новыми экспериментами, самым захватывающим из которых было получение ртути. В лаборатории стоял запах, похожий на тот, что всегда присутствовал в комнате Фабрициуса в Падуе: на ночном столике тот любил препарировать ящериц. Этот запах вызывал представление о нечистотах или могильном склепе, однако всегда действовал на воображение. Пока не оставил медицину, я считал, что этот запах сопутствует открытиям.

Как только мы оказываемся в лаборатории, король стаскивает с себя камзол и швыряет на пол. Химик еще не пришел, и пока мы в комнате одни. Я поднимаю камзол и держу его в руках, глядя, как король крупными шагами ходит вдоль столов — смотрит, проверяет, нюхает.

Похоже, его занимают только опыты, и я начинаю думать, что обо мне забыли. Но тух король останавливается, берет склянку с ярко-красной жидкостью и смотрит ее на свет.

— Обрати внимание» — замечает король, — это слабительное я сам составил и запатентовал.

— Превосходно, сир, — говорю я.

— Лекарство действительно превосходное, это не обычный, скучный медицинский препарат. У него есть одно дополнительное свойство — я его отнюдь не добивался, — одновременно и поучительное, и забавное. Мы назвали это лекарство Королевскими каплями. Я накапаю его тебе в вино, и посмотрим, что будет.

Я молчу. Король усаживается на скамью подле меня и внимательно вглядывается в мое лицо.

— Время изменило тебя, Меривел, — говорит он. — В тебе пропала живость.

И на это я не нахожу что ответить.

— Такой взгляд я вижу у многих моих подданных, он говорит о том, что они перестали думать и предпочитают просто существовать.Да выпусти ты из рук мой камзол, Меривел.

Я кладу рядом с собой камзол из плотной парчи, от него исходит тонких запах духов, такой же запах источают даже королевские перчатки и платки.

— К счастью для Англии и, возможно, для тебя, мой драгоценный шут, на нашем острове объявилось нечто, что может нас всех пробудить от сна.

— Что же это, сир?

— Чума, Меривел. Бубонная чума. В Дептфорде она уже унесла четверых. И будет распространяться дальше. Кто-то уцелеет, кто-то умрет. Но все очнутся от спячки.

— Я ничего не слышал о чуме, сир.

— Но ты ведь живешь в Биднолде. Залег в норфолкскую берлогу. Спишь и видишь сны.

Я хочу ответить, что если и вижу сны, то только о прошлом, — хочется, чтобы вернулось прежнее время, но тут король достает из кармана кружевной платок и не без нежности утирает пот с моего разгоряченного лица.

— А теперь поговорим о мисс Клеменс, твоей жене, — переходит он к главному, приведя в порядок мой внешний вид. — Для этого я и позвал тебя, Меривел. Зная твой характер — надеюсь, я в нем не ошибся, — верю, что ты, как и твой отец, принадлежишь к людям, сознательно принимающим тот статус, в каком они оказались благодаря стечению обстоятельств и — в не меньшей степени — свойствам своих натур; такие люди не станут унижаться, гоняясь за тем, чего у них быть не может. Тебе ведь достаточно дарованного Нами, так ведь?

— Да, сир.

— И хоть ты, боюсь, совсем обленился, но ведь не станешь изводить себя черной завистью, желая большего, n'est-ce-pas? [39]

— Нет.

— Или все-таки изводишь? Может, мечтаешь о титуле герцога?

— Нет, нет… Даю слово.

— Хорошо. Кстати, глянь вон на ту жабу, что в конусообразной банке. Поможешь ее препарировать?

Я смотрю в ту сторону, куда указывает король, и вижу ужасную, огромнейшую жабу — раздувшуюся и затвердевшую после смерти.

— Как пожелаете, сир, — отвечаю я.

— Пожелаю. А теперь слушай, Роберт. Твой брак с Селией я затеял, чтобы спрятать ее от проницательных глаз леди Каслмейн, мне было удобно являться к ней тайно и развлекаться вдали от любопытных взглядов.

— Это мне известно, сир.

— Очень хорошо. Значит, ты можешь вообразить мою досаду, проникнуться моей яростью, когда я услышал от твоей жены требование порвать с Каслмейн, не крутить романы с актрисами из «Плейхауза» — словом, спать только с ней, не считая нашей доброй королевы. На это я, естественно, ничего ей не ответил: никто из подданных не имеет права ставить мне условия. Просто распорядился, чтобы она покинула дом в Кью, оставив там все имущество, кроме платьев и драгоценностей, и ехала к тебе, где должна оставаться до тех пор, пока ей не станет мучительно стыдно за свою глупую назойливость.

Король встает и вновь начинает ходить взад-вперед, следя за развитием химических реакций. Я вижу, как у него дергается щека, — верный знак королевского гнева. Я молчу и только киваю. Проходит минута-другая. Король берет в руки крупный пестик и, размахивая им для большей выразительности, продолжает:

— И все же, увы, Меривел, я скучаю по ней. Плотью я ужасно к ней привязался, хотя с удовольствием отшлепал бы глупую девчонку. Вот такие дела! Разум твердит: забудь о ней, но неуемный королевский инструмент крутит головкой и ищет ее повсюду. А ведь жизнь коротка, Меривел. И плотским радостям следует отдаваться с той же страстью и энергией, как и прочим делам, — помнится, когда-то ты, как никто другой, понимал это.

— Да и сейчас, сир, если…

— Тогда сделай для меня вот что. Объясни Селии всю несуразность ее требований. Напомни ей о моей любви к порядку, к общественной иерархии и о том, как отвратительны мне те, кто пытается прыгнуть выше головы. Научи ее довольствоваться тем, что у нее есть, — а это, согласись, немало, — и не надеяться на большее. Скажи ей, что если она придет ко мне исполненная смирения, то к ней все вернется — дом, слуги, деньги и время от времени ночи с королем.

Роль посредника не очень меня радует. Я хочу сказать королю, что слишком мало общаюсь с Селией, и, боюсь, нелюбовь ко мне помешает ей проникнуться королевской мудростью, но тут король берет меня за руку и говорит: «Хватит об этом. Теперь это дело в твоих руках. Пойдем, Меривел, я налью тебе стакан вина, а в вино добавлю одну-две капли моего эликсира!»

Гнев короля утих так же быстро, как и зародился. Наливая вино, он ищет нужное соотношение и сдавленно смеется. Я слежу за его руками, ловлю улыбку, столь мне дорогую. И неожиданно обретаю уверенность: в намерения короля не входит причинить мне вред — каким бы ни был состав этого стимулирующего средства.

Напиток выпиваю залпом. Король доволен и восторженно бьет себя по ляжке.

— Вот так молодец, — говорит он. — А теперь займемся жабой.

Бессмысленно, решаю я, напоминать королю Карлу, что я уже много месяцев не держал в руках скальпеля, и тем более говорить, что я сознательно заставил себя позабыть все, касающееся хирургии. Кроме того, я вижу, что ему ужасно хочется самому распороть жабу, продемонстрировав мне ловкость своих длинных пальцев, аккуратность и безупречность работы. Поэтому я молчу и наблюдаю, как извлекают жабу из банки и кладут на поднос. Его Величество закатывает рукава рубашки. Я слезку за происходящим — только и всего, и вдруг меня пронзает острое ощущение счастья, такого чувства я не испытывал с тех давних дней, когда встречался с Рози Пьерпойнт, брал уроки тенниса, играл в рамми, получил от короля в подарок столовые салфетки.

Король разрезает жабье брюшко, оттягивает и накалывает светлую кожицу.

39

Не так ли? (фр.)