Страница 29 из 42
Нет никаких оснований делать исключение для Бруно Бродски или кого-либо еще.
Глава 14
Лукас сидел в лимузине.
Самолет Эллы из Лондона уже прибыл, она скоро выйдет. Он подумывал о том, чтобы увидеться с Бруно до ее приезда, но все же остановил себя. Поведение Эллы с Новаковичем поразило Лукаса, однако не могло послужить причиной для вывода ее из игры.
Лукас попытался представить себя на ее месте. Она вела тихую и спокойную жизнь, и вдруг эту стабильность грубо разрушают. Вполне возможно, она имеет право жаждать отмщения. Но родилась-то эта жажда из любви, любви к родителям и брату, а вот этого он никак не может объяснить.
Только ради двух человеческих существ в мире Лукас смог бы так же отчаянно жаждать мести, причем одно из них не переносило одного его вида, а другое даже не подозревало о его существовании. Да, собственное положение не давало ему права осуждать Эллу за проявление жестокости.
Дверь открылась, и девушка, улыбаясь, забралась на заднее сиденье — со словами приветствия и рассказом о том, как прошел полет.
По дороге в Будапешт они болтали о перелете и о городе. Когда они подъехали к отелю, Элла сказала:
— Я только быстренько приму душ и избавлюсь от сумок. Полчаса. Не очень долго?
— Конечно. Буду ждать здесь.
Холл гостиницы оказался современным и просторным. Лукас сел в дальнем конце, рядом с двумя большими иллюминаторами в стене, за которыми находился аквариум с кораллами и тропическими рыбками. Некоторое время он наблюдал за бизнесменами и богатыми туристами, занимавшими соседние места. Когда на них смотреть надоело, Лукас повернулся к коралловому рифу.
Несколько минут он разглядывал его, пока не понял, что перед ним не один большой аквариум, а два отдельных резервуара, и зеркальное отражение в смежных стенках создает впечатление бесконечности.
Вот крупная серебристая рыба, меланхолично шевеля желтыми плавниками, туповато пялится на собственное отражение. Она — единственная в своем роде в этом аквариуме, но в соседнем, оказывается, плавает точно такая же, и подобная изоляция выглядела совершеннейшей жестокостью.
Ни одна из этих рыб — не важно, насколько развита их чувствительность — не имела ни малейшего понятия о втором аквариуме, не говоря уже о том, что где-то далеко существуют тропические океаны. Это раздражало Лукаса, а когда он оглянулся на окружающих его людей, ни один из которых не обратил на него внимания, раздражение лишь усилилось.
Он прочитал достаточно книг, чтобы знать, почему его беспокоит этот метафорический образ его собственной жизни — жизни как таковой. От этого она не перестала его раздражать меньше — как, впрочем, не перестала быть менее реальной. Лукас почувствовал беспокойство, странное волнение, словно внезапно понял, что ему не хватает времени, что с каждой проходящей минутой его самого становится все меньше и меньше.
Тем не менее — вот он, решивший отказаться от большого мира, который продолжает тянуть к себе. Сидит в холле отеля в Будапеште и ждет встречи с Бруно Бродски. Как будто вычеркнул из жизни последние четыре года, по ходу дела оправдав Мэдлин за то, что она от него отказалась.
Элла успела переодеться. Лукас сразу узнал юбку, напоминающую саронг, — ту, которую они купили во Флоренции и которая была на ней в поездке по Швейцарии. Тогда он почувствовал неожиданное возбуждение. Теперь же создавалось ощущение, что от девушки исходит запах болезни.
— Хороший денек, — сказал Лукас. — Полагаю, до Бруно можно пройтись пешком.
— Отлично, гулять так гулять.
Взгляд Эллы скользнул по аквариумам, и на секунду Лукас решил, что она что-то скажет по этому поводу, но девушка равнодушно отвернулась. Вот в чем дело, подумал он. Люди даже и не думают интересоваться рыбами: для них они — составная часть расслабляющего дизайна помещения.
Ему захотелось тут же вытащить пистолет и кого-нибудь пристрелить.
Прогулка до Бруно оказалась приятной: теплая погода, город, полный света и жизни. Элле Будапешт тоже понравился; она заглатывала его, как настоящий турист, восторженно показывала пальцем на достопримечательности и смеялась. Мимолетное напоминание о девушке, которую Лукас встретил в начале лета, о девушке, которую поглотило всепоглощающее несчастье.
Неожиданно она произнесла:
— Мы с Крисом именно сюда собирались съездить летом.
— Знаю.
— Ну конечно, — рассмеялась Элла. — Если бы вы мне тогда сказали, что именно таким манером я попаду в Будапешт!.. Чем-то напоминает «На маяк» Вирджинии Вулф.
Он кивнул.
— Вирджиния Вулф! Боже, как я рад, что она умерла.
Элла снова рассмеялась.
— Кстати, мы уже пришли.
Когда он нажал кнопку звонка у двери квартиры Бруно, она сказала:
— Вы точно знаете, что он здесь? Может, его нет дома?
Лукас долго ждал, пока на другом конце поднимут трубку интеркома, потом покачал головой.
— Насколько мне известно, Бруно не выезжал из города уже лет двадцать пять — с тех пор как умерла его жена. Он ходит к ней на могилу каждое утро, без исключений.
— То есть он старик?
Лукас не сразу сообразил, из чего она сделала такой вывод.
— Нет-нет. Его жена умерла, когда они были совсем молодыми. Ему сейчас всего около пятидесяти.
Элла кивнула в сторону интеркома:
— Непохоже, чтобы он был дома.
— Верно.
— Как она умерла?
— Не знаю. Никогда не спрашивал.
Лукас посмотрел по сторонам, будто гадая, какое из прибежищ Бруно проверить первым. Подсказкой послужило тепло солнца.
— Терраса кафе в «Геллерте», [3]вот где он должен быть в такой день.
Когда они тронулись в путь, Элла спросила:
— Кажется, вы достаточно хорошо знаете этого Бруно, верно?..
— Я знаю распорядок его дня.
Впрочем, он уже начал сомневаться. Наверное, прежде чем отправляться сюда, следовало бы сначала кое-что проверить, дабы не выглядеть любителем.
Они поймали такси, а выйдя из машины у «Геллерта», Лукас понял, что сомневался в себе зря. Бруно сидел на террасе слева от главного входа и разговаривал по телефону. Что ж, бизнес есть бизнес.
Бруно немного похудел, хотя так и остался крупным и широкоплечим. Волосы поредели, однако были совершенно черными, словно их постоянно подкрашивали. Вполне здоровый вид, загорелый и спокойный.
При их приближении он все еще продолжал говорить по телефону, потом, подняв глаза и заметив Лукаса, что-то пробормотал в трубку и дал отбой.
Лукас представил себе, о чем он думает, и поразился, насколько хорошо при данных обстоятельствах Бродски держит себя в руках.
Бруно не произнес ни слова, пока Лукас не дошел до стола, а потом сказал просто:
— Ты пришел сделать то, о чем я думаю?
Фраза почти заставила Лукаса почувствовать ностальгию по прошлому, по власти, которую он имел над людскими жизнями.
— Нет. Как поживаешь, Бруно?
Нервозность Бродски проявилась только сейчас: когда он потянулся за стаканом чаю со льдом, его руки дрожали, искаженная улыбка гуляла по дергающемуся лицу.
Когда они сели, подошла официантка, и Лукас попросил ее:
— Чай со льдом для меня, пожалуйста.
— Два, — добавила Элла.
Бруно наконец рассмеялся:
— Лучше бы ты сначала позвонил!
— Не думаю, что это имеет смысл. Согласен?
— В принципе да. Я ничего о тебе не слышал вот уже больше двух лет, и тут сорока на хвосте приносит мне новость по поводу того, что ты вмешиваешься в одну из моих работ в Италии. Три хороших человека.
— Они оказались не так уж хороши.
Бруно пожал плечами:
— Вполне возможно. Два албанца и молодой итальянец — он-то и казался перспективным. Но я ждал телохранителя, а не Лукаса.
— Ты знал, что у нее будет телохранитель?
Бруно на секунду смутился.
— До начала работы — нет, но кто-то ведь уложил албанцев. И вряд ли это сделал обычный прохожий.
— Да, кстати. — Лукас широким жестом указал на Эллу: — Вот работа, в которую я вмешался.