Евангелие от змеи

Предоставленный самому себе, мой клиент переходил из одной приемной семьи в другую, убегал из дому, был членом разных банд, участвовал в ограблениях, тогда же взял в руки оружие, совершил первые убийства...

В любом случае —ни один суд на этой богомерзкой планете не признает, что у мерзавца вроде тебя были смягчающие обстоятельства!

Есть еще одна возможность свершить правосудие —пристрелить тебя на месте, без суда и следствия, не трагя денежки налогоплательщиков. Большинство наших сограждан одобрили бы такое решение —глаз за глаз, зуб за зуб, пуля за пулю. Вот достану сейчас пушку и продырявлю тебе сердце или влеплю маслину промеж глаз —и вся любовь. Спишем все на законную самооборону —и ни одна собака не тявкнет.

Они снова замолчали, изучая его с внимательностью мангуста, гипнотизирующего кобру. Их номер "Устрашение задержанного" произвел на Матиаса прямо противоположный эффект. Раз они вот так раздувают шерсть и скалят зубы, следовательно, не слишком уверены в себе, значит, это они —легавые —оказались не на той стороне.

—А вот еще один вариант, —процедил сквозь зубы Блэз.

Сверля Матиаса взглядом, он закурил и выдержал долгую паузу, еще больше усилившую напряжение, висевшее в воздухе маленькой темной комнатенки. Матиас постарался дышать медленно, глубоко, но его нервы, наэлектризованные бессонной ночью, светом неоновых ламп и сигаретным дымом, вибрировали в горле, как струны расстроенного инструмента. Его рассудок был сейчас таким же серым и грязным, как стены, потолок и пол в этой тюрьме. Вонь от параши —тяжелая, удушающая —перебивала прогорклый запах остывшего кофе и засохших круассанов. Мысли Матиаса снова вернулись к Джоанне —бледнокожей Лолите, отдававшейся ему с отстраненно-капризной гримаской на лице. Он не помнил, чтобы откровенничал с кем-нибудь еще, кроме нее. Как она связана с легавыми? Может, ее замели на сатанистском сборище и она сдала его, надеясь купить свободу?

—Так вот, при этом варианте в тюрьму ты не отправляешься, никто на твою задницу не покушается, и ты продолжаешь делать то, что любишь больше всего на свете, —подвела итог Кэти.

—Но под нашим контролем, —добавил Блэз.

—Нам нужны... надежные агенты для внедрения в некоторые экстремистские группы.

—Чтобы произвести среди них легкую приборочку.

—Ну и, поскольку мы, естественно, не питаем слепой веры в род человеческий...

—...потому что тесно с ним соприкасаемся...

—...и знаем, на какие мерзости он способен, мы не будем столь наивны, чтобы просто спустить тебя с поводка.

—Ты что-нибудь слышал об электронных браслетах?

Матиас буркнул нечто нечленораздельное, что вполне могло сойти за "да".

—Так вот, тебя снабдят таким браслетом, —сказала Кэти. —Конечно, не тем, какие надевают на лодыжку или запястье, тот прибор, о котором я говорю, внедряют под кожу...

—Браслет нового типа! —заржал Блэз. —Миниатюрный.

Из суперсинтетики. Величиной с четвертинку рисового зерна. Эту штуку уже испытали на животных, а теперь вот перешли на людей.

—Он будет 24 часа в сутки настроен на частоту спутника-шпиона. И нашей информационной сети.

—И мы сможем отыскать тебя в любое время в любой точке земного шара.

Блэз встал, прошелся по комнате, бросил сигарету в пустой стаканчик. Матиас заметил, как блеснула сталь рукоятки в кобуре под мышкой. Первой его реакцией стали гнев и отвращение. Хорошенький выбор они ему предлагают —променять постыдно-жалкое существование волка в клетке на жизнь цепного пса. В памяти всплыли обрывки басни Лафонтена "Волк и Пес", которую он когда-то изучал в школе, —пока не бросил все к чертовой матери.

—Ты не узнаешь, куда мы засадим тебе жучка, —пояснил Блэз. —Ато ведь ты способен уподобиться хищнику, отгрызающему лапу, попавшую в капкан!

—Вот-вот —тебе пришлось бы откусить себе обе руки и ноги, да и то результат не гарантирован!

—Ты его никогда не найдешь —хоть обрентгенься!

Они хотят сделать из него стукача, одного из тех педрил, что проникают в банду и завлекают ее членов в сети полиции и спецслужб. Матиас однажды присутствовал при публичном наказании разоблаченного доносчика, молодого араба, "выбравшего не ту сторону". Его долго били и оставили голым умирать в подвале, изрезав ножами все лицо. Какое-то странное чувство —то ли брезгливость, то ли боязнь не выдержать и сблевнуть —не позволило Матиасу участвовать в линчевании, которому с такой бесконечной свирепостью радовались девушки из банды. Ему была отвратительна коллективная истерика, ненависть к предателю превратилась в жалость, он почувствовал отвращение к остальным, к своей уличной семье, издевавшейся над бездыханным телом.

Именно в ту ночь он осознал, как жестоко человеческое сообщество, и выбрал одиночество.

—Такова альтернатива, Матиас. —Кэти решила продолжить наступление. —Или в камеру на тридцать лет...

—Хотя такой, как ты, больше пяти в тюрьме не протянет...

—Или ты соглашаешься работать на нас. Когда я говорю "на нас", то имею в виду нас двоих —Блэза и меня.

Других собеседников у тебя не будет —разве что один из нас тебе кого-нибудь представит. Мы будем общаться напрямую —добрым старым телефонным способом —или станем писать друг другу записки. Никакой электронной почты, никаких мобильников —все это оставляет следы.

—Мы обеспечим тебя всем —инструкциями, одеждой, деньгами, оружием. За исключением обязанности выполнять наши поручения, в остальном ты сохранишь свободу действий.

—Относительную свободу, конечно. Тебе нельзя будет убивать ради собственного удовольствия —это было бы слишком.

Когда первая волна негодования схлынула, Матиас взглянул на ситуацию под другим углом. Поскольку все человеческие своры стоят друг друга, раз все они одинаково отвратительны, —к чему отдавать кому-то предпочтение, наделять привилегиями одну из сторон? Закон улиц был всего лишь легендой, фальшивкой, выгодной горстке главарей, жиреющих на костях и крови несчастных мальчишек, прячущихся за словами о воровской чести, чтобы обеспечить себе преданность подданных, ослепленных блеском золотых зубов, шикарных костюмов и новеньких немецких тачек.

—Так что скажешь, Матиас? —спросила Кэти.

Он несколько мгновений смотрел в потолок, пытаясь освободиться от давления их пристальных взглядов.

—Почему я? —наконец спросил он, запинаясь.

—Ты похож на оч-чень эффективного парня!

—У вас что, своих эффективных не хватает?

—У них другие задания. Работы в конторе хватает.

Матиас мысленно дополнил ответ: кроме того, так можно не пачкать руки, в тюрьмах станет посвободней, а если что пойдет не так —невелика потеря.

—Прошлой ночью... вы ведь могли вмешаться пораньше?

Не дать мне убить ту женщину, так ведь?

То, как переглянулись Кэти и Блэз, утвердило Матиаса в его догадке.

—Это вы позвонили в квартиру, чтобы предупредить об убийце на площадке. Вы уже находились во дворе, а может, даже на лестнице или на чердаке. Вы ждали, пока я закончу работу, да?

Их упорное молчание было красноречивее слов, оно угнетало сильнее детальных, откровенных признаний.

—Вы использовали меня, чтобы убить эту бабу, ее смерть вас устраивала.

—Скажем так —она устраивала некоторых людей... —Кэти яростно затушила сигарету в стаканчике, доверху забитом окурками, и тут же совершенно механически закурила новую. —Кое-кто из политиков и медиамагнатов мог оказаться в полном дерьме...

—Это как-то связано с Романом? С Рысью? С педофильскими сетями?

Блэз нацелил указательный палец в голову Матиаса.

—Шустро ты соображаешь, парень! Мы сказали то, что сказали, проявив добрую волю, чтобы показать —мы должны доверять друг другу, но ты перебираешь, так что —стоп! Учти на будущее —будет лучше для всех, если ты не станешь любопытничать и болтать.

—Я пока не сказал, что у нас есть общее будущее.

—А я думаю, что да. Ты слишком хитер, чтобы упустить шанс на спасение.