Евангелие от змеи

На первом курсе Йенн стал членом партии Неоэкологистов, или Некологистов, причем примкнул он к самой воинствующей ячейке, надеясь оказаться в гуще политической жизни. Йенн действительно сочувствовал идеям защитников нашей планеты, но руководил им точный расчет: он был совершенно уверен, что экологисты, пусть даже они сегодня весьма немногочисленны и разобщены, очень быстро выйдут на авансцену общественной жизни, как это уже случилось в Германии и странах Северной Европы. Тем, кто, подобно его родителям, так и не избавившимся от иллюзий 70-х, упрекал его в том, что он жертвует идеалами ради честолюбия, Йенн отвечал: пора делать дело, довольно пустых мечтаний.

Два года прошли в горячке политической игры (к ней присовокупилась связь с главой местной ячейки), потом были техномессы, алкоголь, пилюли всех цветов и размеров, череда подружек на день, на неделю, на месяц, а дальше случились та самая поломка машины в раскалившемся от солнца Провансе, встреча с Ваи-Каи и Мириам.

Все это разворошило муравейник его убеждений.

Он поставил свой организационный талант на службу человеку, который пытался освободить его мозги от всего рационального, снять, словно чешуйки у луковицы.

Сложности человеческого общения, с которыми Йенн столкнулся у Некологистов, были из области общеизвестного, даже сверхобщеизвестного: столкновения характеров, ссоры из-за власти, догматизм, взаимные обвинения в злонамеренности и банальная ревность. Духовный же Учитель без конца погружал свое окружение в парадоксальные, выводящие из равновесия ситуации, не позволявшие им выбрать для себя хоть сколько-нибудь стройную систему взглядов и мыслей. Иногда Йенн ощущал ужасную усталость, неудовлетворенность, даже гнев —как в эту ночь перед толпой, не желавшей расходиться. Он сидел на стуле в кулисах, рядом с другими учениками и последователями Ваи-Каи, и закипал от ярости всякий раз, когда кто-нибудь из зрителей задавал очередной пустой вопрос. Он различал в глазах учеников восторженно-глуповатое внимание, почти обожание, что еще больше усиливало его собственное исступленное раздражение. Так что же, он один, он — первый ученик, он —основатель общества "Мудрость Десана", он —краеугольный камень организации, —нуждается в сне и хочет послать все и вся к черту?

Мириам давно ушла спать. Он презирал эту ее способность подчиняться своим первобытным желаниям и одновременно завидовал ей: она отправлялась в постель, когда уставала, ела, если была голодна, пила, испытывая жажду, и занималась любовью, если возбуждалась... Он сам не мог удовольствоваться привычной версией бытия —во-первых, потому, что таков был его эстетический выбор, а во-вторых, он боялся не заметить главного события на странице истории, которая сейчас писалась. Ваи-Каи никогда ничего ему не обещал насчет него самого —ни привилегий, ни особой милости, но Йенн, не признаваясь в этом даже себе самому, верил, что будет вознагражден за вечную свою готовность быть рядом и действовать, вопреки усталости и раздражению (как этой ночью, когда от утомления у него смертельно болели плечи и ныл затылок).

Кто-то спросил, не предвещает ли аномально жаркая температура воздуха этим летом неизбежную катастрофу, —этот вопрос задавался каждый вечер, словно коллективное бессознательноетак и не избавилось от страхов, навеянных Миллениумом.

Часы Йенна показывали 01:00. Он мысленно проклял все на свете, протирая стекла очков: когда еще они доберутся до своей гостиницы, расположенной в пятнадцати километрах от кинотеатра в промышленной зоне соседнего городка. Тема разладившейся погоды позволила Ваи-Каи оседлать любимого конька, и он заговорил о космической паутине из мифологии индейцев десана: их легенда гласит, что все люди связаны с этим миром и друг с другом. Религии, проповедующие исключительность —то есть исключение, —были полезны на определенных исторических этапах, но теперь их следовало отбросить, как старую ветошь. Пришло время примирить человечество с пространством и временем, снова встроиться в ткань бытия, заключить договор со всеми видами живых существ, порожденных двойной змеей, восстановить цельность мира, войти в дом всех законов, всех духов и всего сущего.

Йенн неоднократно спрашивал Ваи-Каи, что точно означает выражение "дом всех законов и всех духов".

Иное определение коллективного сознания человечества, или Божественного порядка, или сферы бессознательного, включающей в себя все мифы и все религии, или, наконец, непрерывный обмен и взаимодействие (глобальная информационная сеть есть всего лишь грубое, приблизительное изображение всего этого)?

"Все это, вместе взятое, и гораздо больше, —ответил ему Духовный Учитель. —Это центр и край, граница, откуда исходят все нити, сама субстанция, из которой сотканы эти нити, лучи и отсветы лучей, место, где формируется земля, где зарождается время..."

Разобравшись худо-бедно с понятием "дома всех законов и всех духов", Йенн, тем не менее, никогда прямо с этим не экспериментировал —в отличие от некоторых других членов общества "Мудрость Десана", утверждавших, что они время от времени погружаются в ту фундаментальную общность, которую описывает Ваи-Каи. Он им не верил, подозревая в худшем виде жульничества —самообмане. Рано или поздно поведение выдавало их, и тогда они выглядели гротескно, даже пафос-но, напоминая золотоискателей, которые потрясают обычными булыжниками, вопя, что нашли золотую жилу.

Йенн встретил в окружении Учителя те же самые человеческие типы, что в некологической ячейке Экса. Прежние нравы, привычки и обычаи отравляли новые идеи, распределение обязанностей и полномочий очень быстро свелось к сведению счетов, к стрельбе по воробьям, так что ему пришлось употребить все свое влияние первого ученика, чтобы изгнать из сообщества главных смутьянов и восстановить порядок. Ваи-Каи не вмешивался в их ссоры, словно люди —как пешки —мало что, по существу, значили для него, вернее, что он мог общаться как с теми, так и с другими. Своеобразное проявление равнодушия или неблагодарности, но это задело гордость Йенна. Он поделился своими чувствами с Мириам, и она обрушилась на него:

—Да плевать! Если я правильно поняла его учение, главное —чтобы человеку было хорошо в данный конкретный момент, с ним или без него. А я вот хочу как можно больше времени проводить с тобой!

Йенн не собирался —во всяком случае, пока —разрывать связи с Духовным Учителем. Не зря же он потратил последние три года своей жизни! Он ни за что на свете не пропустит последнего Откровения. Йенн не мог согласиться с родителями и старшим братом, которые при каждой встрече и по телефону талдычили ему одно и то же: мол, твой интерес к этому псевдоцелителю —не более чем мимолетное увлечение, порыв —как учеба в университете, увлечение политикой, короче —все, чем он занимался в жизни. Кроме того, и это было, пожалуй, главным резоном, он считал, что необходим сообществу —и для управления, и для организации лекционных туров, и для того, чтобы нести слово Духовного Учителя людям.

—Йенн?

Он подпрыгнул от неожиданности, мгновенно открыв глаза, и увидел перед собой двух изысканно одетых женщин.

Они жались в кулисе вместе с Жоффруа —одним из недавно присоединившихся к общине адептов учения: недостаток опыта он компенсировал старанием, что иногда выглядело трогательно, но чаще всего —дико раздражало.

—Им пора уезжать, они хотят с тобой поговорить, они из Tele Мах,ну, ты знаешь, телесеть, —пробормотал с придыханием Жоффруа.

—Марита Кёслер, продюсер, —представилась брюнетка, протягивая Йенну руку.

—Од Версан, помощница Омера, —произнесла вторая, подходя ближе.

У них были крепкие рукопожатия, открытые улыбки и энергичная жестикуляция женщин, которых не может остановить никакое препятствие. Брюнетке было на вид лет пятьдесят, но она отчаянно пыталась выглядеть на тридцать пять. Черный костюм и короткая стрижка подчеркивали стройность и хрупкость тела, но не могли скрыть угловатости й жесткого выражения лица. Ее тридцатилетняя спутница скрывала округлости фигуры под яркими просторными одеждами. Она была светлой мелированной шатенкой с двумя хвостиками, перетянутыми шнурочками, по обеим сторонам круглого и гладкого кукольного личика.