Страница 24 из 31
Брет положил ее голову к себе на грудь и начал баюкать.
— Не плачь, любимая. Не надо…
Продолжая бормотать ласковые слова и поглаживать ее по спине, он слепо уставился перед собой. Конечно. Он должен был догадаться. Ее решимость остаться с Хаббардом могла быть продиктована только чувством вины и желанием искупить ее, принеся себя в жертву…
Когда буря миновала и Мона выплакалась, он полез в тумбочку, достал носовой платок и вытер ей нос, как маленькой. Затем посадил ее к себе на колени, поцеловал заплаканное лицо и негромко попросил:
— Расскажи мне, как это случилось.
— Да тут и рассказывать нечего, — слабо всхлипнула она.
— И все же… — Видя, что она колеблется, Брет решил ее поторопить. — С чего ты решила, что это твоя вина?
— Машину вела я.
Брет вздрогнул.
— Почему?
— Так хотел Рик. Он сказал, что купил мне машину в подарок на свадьбу, и настоял, чтобы я села за руль. Я страшно испугалась, потому что собиралась расторгнуть помолвку. Но не могла ничего сказать, потому что с нами была Ивлин.
— В машине?
— Да, — еле слышно прошептала Мона.
Брет крепче прижал ее к себе.
— Дальше, любимая.
— Мне не хотелось садиться за руль. Я ужасно нервничала, потому что собиралась вернуть ему кольцо и отказаться от поездки в «Голубую лагуну», но все пошло не так, я не смогла поговорить с Риком наедине…
— Так что же случилось?
— Мы почти приехали. Свернули с шоссе и направились к берегу. На крутом повороте я не справилась с управлением… — Она судорожно всхлипнула. — Мы вылетели с дороги и врезались в дерево. Машина перевернулась и упала под откос.
— А что случилось с Ивлин?
— Слава Богу, она сидела сзади и отделалась синяками и царапинами… Когда я очнулась, она пришла ко мне в больницу и рассказала о Рике.
— Долго ты пробыла без сознания?
Мона приложила руку ко лбу.
— Почти пять недель. После этого плохо соображала.
— В чем это выражалось?
— Сначала я была убеждена, что вернула Рику кольцо.
Брет нахмурился.
— А почему передумала?
— Потому что кольцо было по-прежнему у меня на пальце. Его сняли только в больнице.
— Но аварию ты помнишь хорошо?
— Нет. Я вообще ее не помню. О том, что случилось, мне рассказала Ивлин… Последнее, что я помню, это шоссе… — Ее голос стал свинцовым от усталости и отчаяния, распухшие от слез глаза закрывались.
Брет лег на кровать, привлек Мону к себе, положил ее голову на свое плечо и баюкал до тех пор, пока ее дыхание не стало ровным и сонным…
Сознание возвращалось к Моне медленно и неохотно. Лежа с закрытыми глазами, она пыталась снова утонуть в блаженном беспамятстве, но процесс пробуждения начался, и она не могла остановить его.
Хотя мысли были смутными и отрывочными, часть мозга уже сознавала: ей не хочется сталкиваться с тем, что несет наступающий день…
Но в этом чувстве нет ничего нового; оно давно стало частью ее жизни.
Когда в мозгу прояснилось, она решила, что еще рано. И в доме и снаружи было тихо и спокойно.
Не было ни движения, ни привычных звуков. Ни гудения кондиционера, ни слабого рычания моторов, ни шума просыпающегося города.
Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, что находится вовсе не в «Редстоуне». Они уехали в «Голубую лагуну» праздновать день рождения Рика. Он устраивал вечеринку… А потом приехал Брет и все перевернул вверх дном. Он отвез ее в старый сельский дом, отнес наверх в скудно обставленную спальню с белыми стенами и овладел ею…
Наверное, это был сон. Ей столько раз снилось, что Брет занимается с ней любовью…
Нет, не сон. Для сна ее воспоминания были слишком живыми, слишком реальными…
Правоту этого вывода подтверждало ее собственное тело. Слегка помятое, оно все же было непривычно довольным и счастливым. Тревогу ощущал только ее разум.
Мона рывком села на большой двуспальной кровати, и тут ее голова окончательно пошла кругом. Стоял день; рядом с ней никого не было. У нее гулко забилось сердце. Она посмотрела на дверь ванной. Та была слегка приоткрыта, но оттуда не доносилось ни звука. Может быть, он в другой ванной или спустился вниз готовить завтрак?
Одежда Брета исчезла, но ее одежда аккуратно лежала на стуле. Воспоминание о том, с какой легкостью Брет раздел ее, заставило Мону вспыхнуть. Она тут же забыла о счастье и радости, которые испытала, оказавшись в объятиях Брета.
Теперь Мона чувствовала только запоздалое раскаяние и гнев на Брета, который нарочно соблазнил ее, хотя знал, как отчаянно она пытается сохранить верность Рику.
Однако спустя минуту-другую свойственная Моне честность заставила ее признать, что осуждать Брета не приходится. Он сказал, что не будет прибегать к силе, и так оно и было. Если бы она отказала ему и сумела сохранить твердость, ничего этого не случилось бы.
Он не выиграл битву. Она сама ее проиграла из-за неспособности сопротивляться ему. Мона чувствовала стыд и отвращение к себе за проявленную слабость. Но жалеть было поздно.
Что дальше? Захочет ли Брет отвезти ее в «Голубую лагуну»?
Он говорил, что ее едва ли хватятся до завтрака. Если Брета хоть немного смягчили пролитые ею слезы, еще есть слабый шанс вернуться тайком и сделать так, чтобы Рик ни о чем не догадался…
Она посмотрела на часики и ахнула. Половина двенадцатого! Не может быть!
Мона отбросила одеяло, мельком увидела свою руку и вспомнила, что Брет снял с нее обручальное кольцо. Она потянулась к тумбочке, снова надела его и ощутила привычную свинцовую тяжесть. Смирившись с неизбежным, Мона пошла в ванную, быстро приняла душ, почистила зубы и провела щеткой по волосам. Оставив их распущенными, она натянула одежду, достала из сумки серебряную цепочку, надела ее под блузку и быстро спустилась по лестнице.
В кухне стоял стеклянный кофейник с горячим кофе, но Брета видно не было. Без него дом казался пустым и заброшенным.
Быстрый осмотр подтвердил, что в доме действительно пусто, но в одной из спален, где имелись только комод и подвесная вешалка, Мона обнаружила его гардероб.
Она зашла в смежную ванную. Влажные полотенца, запах геля и капли воды на узорчатом стекле душа доказывали, что им недавно пользовались.
День стоял чудесный. Может быть, Брет вышел в сад?
Мона снова спустилась по лестнице, открыла заднюю дверь и выглянула наружу. На крыльце не было никого, кроме гладкого черного кота. Он грелся на солнышке и сонно мигал. Увидев ее, кот поднялся, потянулся, напряг лапы и хвост, а потом подошел и начал призывно тереться о ее ноги.
— Ну что ж, привет. — Мона наклонилась и стала чесать его за бархатными ушками. — Ты чей? Вряд ли ты живешь здесь.
Кот мяукнул в ответ.
Когда с нежностями было покончено, Мона оставила его и быстро пошла вдоль террасы. Но кот последовал за ней, издавая звук, с которым пилит дерево ржавая ножовка.
Она вышла к фасаду, но Брета не было и там. Мона подняла глаза и с легким удивлением убедилась, что машина, оставленная им на аллее, тоже исчезла.
Она не слышала шума мотора… Правда, спальня находится в задней части дома.
Куда он делся? — подумала Мона, чувствуя себя брошенной. Что заставило Брета уехать и оставить ее спящей?
Затем ее тревога усилилась. И долго он будет отсутствовать? Если долго, то у нее не останется ни малейшего шанса на незаметное возвращение в «Голубую лагуну».
Неожиданно послышался звук мотора. Через несколько секунд из-за деревьев показался белый «мерседес» и вырулил на аллею. Дверца открылась, и Брет выбрался наружу.
Хорошо сшитые легкие брюки и голубая рубашка с расстегнутым воротом делали его нарядным, мужественным и невероятно красивым.
При воспоминании о событиях прошедшей ночи щеки Моны залил румянец. Хотя в ее голове вертелось множество вопросов, она не могла найти слов.
— Доброе утро. — Голос Брета звучал приветливо, но так, словно он здоровается с едва знакомым человеком, а его синие глаза были совершенно бесстрастными.