Предательство

Бережно поднял ее ногу и, подложив руку под колено, осторожно согнул его несколько раз.

— Замечательно, Анна… Представляешь, когда ты выздоровеешь, мы снова сможем ходить туда вместе. Возьмем еды, плед и будем просто сидеть на солнце.

Он выпрямил ее ноги и расправил простыню.

— Все твои растения живы, а гибискус даже снова цветет.

Отодвинул капельницу, чтобы дотянуться до правой руки. Пальцы на левой закостенели и стали как когти, и он каждый день тщательно следил за тем, чтобы все было в порядке с правой рукой. Нужно, чтобы она снова могла писать картины — когда придет в себя.

Он выключил радио и начал раздеваться. Приближался долгожданный покой. Целая ночь сна.

Только возле Анны исчезало постоянно угнетавшее его бремя, только здесь его мысли обретали покой.

Только Анна давала ему силы для сопротивления. Рядом с ней ему было спокойно.

В одиночестве у него не было ни малейшего шанса.

Ему позволялось спать здесь лишь раз в неделю, да и это пришлось выпрашивать. Порой его охватывал страх, что эту возможность у него отнимут, несмотря на то что он не доставляет персоналу никакого беспокойства. Правда, многим, особенно новеньким вроде той, что дежурит этой ночью, его поведение казалось странным. А он злился — ну что удивительного в том, что им хочется спать вместе? Господи, они же любят друг друга.

По крайней мере, их мнение его не интересует.

Подумалось о предстоящем разговоре с доктором Салстедтом. Лишь бы речь не пошла об этих его ночевках. Если он их потеряет, ему конец.

Он сложил свитер и джинсы аккуратной стопкой на стуле для посетителей. Погасил прикроватный свет. Звук аппарата искусственной вентиляции легких казался громче в темноте. Спокойное мерное дыхание. Верный друг в ночи.

Он осторожно лег рядом, накрыл их обоих одеялом и накрыл рукой ее грудь.

— Спокойной ночи, любимая

Медленно прижался нижней частью тела к ее левому бедру и почувствовал неуместное возбуждение.

Он хотел только одного.

Единственного.

Чтобы она проснулась и прикоснулась к нему. Приняла его. А после всего обняла и сказала, что он никогда больше не останется один. Что ему не нужно больше бояться.

Он не оставит ее никогда.

Никогда в жизни.

 ~~~

Аксель как будто чувствовал, что что-то не так. Словно сказанные накануне вечером слова отравили воздух. Зловонной угрозой они парили под потолком и заставили ее потерять терпение, уже только из-за того, что он отказался надевать полосатый свитер.

Она должна собраться. Ей нельзя потерять контроль. Он ведь не сказал, что хочет развестись, нет! Он сказал только то, что им плохо вместе.

Уснуть прошлой ночью она не смогла. Лежала, слушая, как он то нерешительно, то целеустремленно стучит по клавишам в кабинете. Как он может работать? Интересно, что за статью он пишет? Она поняла, что не имеет об этом ни малейшего представления. Его дела они давно уже не обсуждали. Пока он получал деньги и она могла оплачивать счета, в этом не было необходимости.

И времени вечно не хватало.

В какой-то момент ей показалось, что нужно зайти к нему и спросить, но потом она передумала. Это он должен прийти к ней.

В три ночи она наконец услышала, как осторожно открылась дверь спальни и он юркнул на свою половину их двуспальной кровати.

И Аксель между ними, как крепостная стена.

Она припарковалась у садика всего за несколько минут до начала занятий. Аксель по-прежнему пребывал в плохом настроении, хотя она изо всех сил пыталась развеселить его во время поездки. Расставание будет ужасным. Ревущее лицо, прижатое к оконному стеклу.

Как же это выдержать?

Выходя из машины, она заметила отца Даниэля.

— Привет, Эва, хорошо, что я тебя встретил, а то мы как раз собирались вам звонить. С ужином двадцать седьмого все в силе. Вы же сможете?

— Да, вроде бы.

Бросив взгляд на часы, он продолжил, одновременно двигаясь к машине:

— Мы хотели пригласить еще тех, которые переехали в конец улицы. Помнишь дом, в котором жила пожилая пара? Забыл, как их зовут.

— Я поняла, кого ты имеешь в виду. Туда кто-то вселился?

— Да, семья с детьми нашего возраста, так что мы решили заодно и познакомиться по-соседски. Удобно, когда из гостей можно вернуться пешком. — Посмеявшись собственному остроумию, он снова посмотрел на часы. — Черт, через пятнадцать минут у меня встреча на Кунгсхольмене. Почему, спрашивается, я не встал на полчаса раньше? — Он тяжело вздохнул. — Ладно, передавай привет своим.

Он сел в свой автомобиль, она открыла дверь, чтобы выпустить Акселя.

Вечная гонка. Сонные дети, нервные родители, которые, еще даже не добравшись до работы, начинают волноваться, что не успеют сделать все, что нужно, и опоздают в сад за детьми. Все бегут куда-то, задыхаясь, и часы — злейший враг.

Неужели так должно быть?

Из игровой комнаты им навстречу вышла Черстин.

— Привет, Аксель. Здравствуйте, Эва.

— Здравствуйте.

Аксель промолчал, повернулся спиной и прижался лбом к дверце сушильного шкафа. Хорошо, что их сегодня встретила Черстин, ее она знала лучше, чем других сотрудников. Черстин проработала в саду все пять лет, начиная с первого дня Акселя, была воспитательницей и заведующей, а к работе относилась с неиссякающим энтузиазмом. Она была свято уверена, что сумеет изменить мир, если будет постоянно напоминать подопечным, как важно понимать других, и объяснять им, что такое хорошо и что такое плохо. Эва только восхищалась и недоумевала, откуда у той берутся силы. Впрочем, детям Черстин уже за двадцать, может, в этом все дело.

Часы — злейший враг.

Она припоминала, с каким энтузиазмом сама исполняла обязанности председателя ученического совета в гимназии. «Гринпис», «Эмнести Интернэшнл», горячее желание перемен. До сих пор помнилась собственная убежденность в том, что неправильное можно поправить, а несправедливость — искоренить. Нужно только постараться — и мир обязательно изменится. Судьба человека, несправедливо заключенного под стражу на другом конце земли, волновала тебя так сильно, что ты собирала подписи и устраивала демонстрации. А теперь, когда ты выросла и действительно в силах чего-то добиться, ты радуешься, если успеваешь вовремя отвезти в детсад собственного сына. Желание изменить мир вытеснил страх, что сутки закончатся раньше, чем ты успеешь сделать все, что нужно. Сострадание свелось к глубокому вздоху и нескольким монеткам сдачи, опущенным в копилку «Красного креста» на кассе в универсаме. Для успокоения совести. Вечный выбор — телефонного тарифа, поставщика электричества, пенсионного фонда, школы для ребенка, семейного врача, банка с минимальными годовыми. И все это касается ее собственного мирка, поиска лучшего для нее и ее семьи. Бесконечный выбор — и бесконечная неуверенность в том, что он сделан правильно. Выбор своей рубашки — той, что ближе к телу. Когда он наконец сделан, силы исчерпаны. И изменить то, что действительно требует изменения, ты уже не в состоянии. Когда-то в юности она прилепила ироническую наклейку на магнитную доску у себя в комнате: «Разумеется, меня беспокоит несовершенство мира. Я уже несколько раз сказала: «Фу-у-у!» Такой она никогда не станет. Как ей казалось.

— Ты сегодня сердитый?

На вопрос Черстин Аксель не ответил, Эва подошла и присела перед ним на корточки.

— Не очень удачное нынче выдалось утро, да, Аксель?

В дверях показались Филиппа со своей мамой, и внимание Черстин переключилось на них.

Эва притянула Акселя к себе и обняла.

Все будет хорошо. Не бойся. Я обещаю, я все устрою.

— Аксель, пойдем, все уже собрались. Помнишь, что ты сегодня дежурный и тебе нужно принести из кухни фрукты?

Черстин протянула ему руку, и он наконец перестал дуться, подошел к своему шкафчику и повесил куртку. Эва встала.

— Хенрик заберет его в четыре.