Страница 8 из 27
Когда я был в Вавилоне ковбоем, она была учительницей, которую похитили плохие парни, и я ее спас. В тот раз мы чуть не поженились, но что-то помешало, и этого не случилось.
В моей военной карьере я был в Вавилоне генералом, а она — медсестрой: ухаживала за мной, пока не исцелила от жутких ран, которые я получил в битве. Она омывала мне лицо прохладной водой, а я жаркими вавилонскими ночами метался в муках и бреду.
Наны-дират мне всегда было мало.
Она постоянно ждала меня в Вавилоне.
Она — с длинными волосами, гибким телом и грудями, что путали мне все чувства. Подумать только: я б ни за что ее не встретил, не шарахни мне по голове бейсбольным мячом.
24. Терри и пираты
Иногда я забавы ради прикидывал, какую форму могут принять мои приключения в Вавилоне. Иногда они бывали книгами, которые можно читать в уме, но чаще всего смотрелись как фильмы. Хотя один раз я сделал их пьесой, где сам был вавилонским Гамлетом, а Нана-дират — Гертрудой и Офелией сразу. Пьесу я бросил посреди второго акта. Как-нибудь вернусь и продолжу с того места. Конец там должен отличаться от того, чем закончил пьесу Шекспир. У моего «Гамлета» будет счастливый финал.
Мы с Наной-дират улетим на самолете, который я сам изобрету и построю из пальмовых листьев, а мотор у него будет работать на меде. Мы улетим в Египет и будем ужинать там с фараоном на золотой барже, плывущей по Нилу.
Да, к такому нужно вернуться как можно скорее.
Кроме того, я пережил в Вавилоне полдюжины приключений в виде комиксов. Так их делать очень весело. Они срисованы с «Терри и пиратов» [8]Героиней комиксов Нана-дират смотрится очень здорово.
Я только что закончил детектив о частном сыщике в форме повести для детективного журнала, вроде «Грошового детектива». Читая повесть абзац за абзацем, страницу за страницей, я переводил слова в картинки, которые можно смотреть и перематывать в уме, словно видеть сон.
Детектив заканчивался сценой, в которой я ломал руку лакею, когда он пытался зарезать меня тем же ножом, которым прикончил старую вдову, мою клиентку, нанявшую меня разобраться с некими украденными полотнами.
— Видишь? — сказал я, торжествующе повернувшись к Нане-дират и оставив злобного негодяя корчиться от боли на полу — расплата за жизнь, исполненную воровства, предательства и убийств. — Это действительно сделал дворецкий!
— Ох-х-х-х-х-х-х! — простонал дворецкий с пола.
— А ты мне не верила, — сказал я Нане-дират. — Ты говорила, что дворецкий этого сделать никак не мог, но я-то знал, и теперь свинья заплатит за свои преступления.
И я хорошенько пнул его в живот. Отчего он вынужден был перестать думать о боли в руке и сосредоточиться на области желудка.
Я был не только самым знаменитым детективом в Вавилоне, но и самым крутым — как скальный утес. Злоумышленники мне были без надобности, и с ними я мог обходиться крайне жестоко.
— Дорогой, — сказала Нана-дират. — Ты так изумителен, но обязательно ли было пинать его в живот?
— Да, — ответил я.
Нана-дират обвила меня руками и прижалась ко мне всем своим прекрасным телом. Потом заглянула мне в холодные стальные глаза и улыбнулась.
— Ну и ладно, — сказала она. — Никто не совершенен, дурында ты эдакая.
— Пощады, — сказал дворецкий. Дело закрыто!
25. Мин беспощадный
Сидя на садовой скамейке, когда Соединенные Штаты Америки едва-едва вступили в войну с Японией, Германией и Италией, я решил свое следующее приключение частного сыщика в Вавилоне оформить в виде романа с продолжением, в котором будет пятнадцать глав.
Я сам, разумеется, буду героем, а На-на-дират — героиней, моей преданной и любящей секретаршей. Негодяем я решил позаимствовать Мина Беспощадного из «Флэша Гордона» [9]
Придется изменить ему имя и немного подправить характер, чтобы отвечал моим нуждам. Это нетрудно. На самом деле, это мне доставит массу удовольствия. Очень приятную порцию своих восьми лет я придумывал ситуации и персонажей в Вавилоне — к пущему несчастью, вплоть до того, что это пошло во вред моей реальной жизни, какой бы она ни была.
Уж лучше древний Вавилон, чем в двадцатом веке пытаться свести концы с концами ради какого-нибудь гамбургера, а Нану-дират я люблю гораздо больше любой женщины, с которой встречался во плоти.
Первое — что делать с Мином Беспощадным? Поменять ему имя. Вот первое, что нужно сделать. В моем сериале он станет доктором Абдулом Форсайтом: всем известно, что щедрее и добрее его нет в Вавилоне человека, однако под его клиникой, где он бесплатно лечит бедняков, имеется тайная лаборатория. И там он конструирует мощный и злобный луч, которым хочет завоевать весь мир.
Луч этот превращает людей в теней-роботов, абсолютно подвластных доктору Форсайту и по малейшему его мановению выполняющих черное дело.
Он разработал план: создать искусственную ночь, состоящую из его теней-роботов, которые будут перемещаться из города в город под покровом настоящей ночи, порабощать ничего не подозревающих горожан и превращать их в новых теней-роботов.
План очень искусный — доктор Форсайт уже превратил в теней-роботов тысячи ничего не подозревающих беспомощных бедолаг, пришедших к нему в клинику за бесплатной медицинской помощью.
Они приходили, чтобы доктор Форсайт им помог, а затем исчезали с лица земли. В Вавилоне их отсутствия никто не замечал, такими бедными они были. Иногда приходили их родственники или друзья — узнать, куда те пропали. Часто и они в свою очередь исчезали.
Вот изверг!
Чтобы привести план в действие, ему требовался только один компонент. Превратив людей в теней-роботов, он складывал их, как газеты, в тайном хранилище неподалеку и дожидался часа, когда их, словно искусственную ночь, можно будет выпустить в мир.
26. Фокусник
Шшупращще. Шшупращще.
Вдали я услышал звук, нацеленный в меня, но разобрать, что это, не мог.
— Прошу прощения. Прошу прощения.
Звук был словами. Вавилон повалился набок и остался лежать.
— Прошу прощения, К. Зырь — это ты?
Я поднял голову, бесповоротно вернувшись в так называемый реальный мир. Голос принадлежал моему старому товарищу по оружию с Гражданской войны в Испании. Я не видел его много лет.
— Ну, будь я… — сказал я. — Сэм Хершбергер. Те ночи в Мадриде. Вот были денечки.
Я встал, и мы пожали друг другу руки. Мне пришлось пожимать ему левую — правой не было на месте. Я вспомнил, когда ему ее оторвало. Для Сэма то был неважный день, поскольку Сэм работал профессиональным жонглером и фокусником. Посмотрев на оторванную руку, упавшую на землю, Сэм только и смог вымолвить:
— Вот трюк, который я никогда не смогу повторить.
— Ты, похоже, был где-то за миллион миль отсюда, — сказал он теперь, годы спустя, в Сан-Франциско.
— Я замечтался, — ответил я.
— Совсем как в старину, — сказал он. — Похоже, половину того времени, что я знал тебя в Испании, тебя там вообще не было.
Я решил сменить тему.
— И чем ты нынче занимаешься? — спросил я.
— Работаю не меньше любого однорукого жонглера или фокусника.
— Все плохо, а?
— Да нет, грех жаловаться. Я женился на одной хозяйке салона красоты, а у нее пунктик насчет недостающих частей тела. Иногда она мне намекает, что я был бы вдвое сексуальнее, если б у меня осталась только одна нога, но так уж вышло. Гораздо лучше, чем зарабатывать на жизнь.
— А как же Партия? — спросил я. — Мне казалось, они тебя любят.
— Они меня любили, когда у меня было две руки, — ответил он. — А с одной я им ни к чему. Меня запускали на разогрев, когда в долине нужно было фермеров вербовать. Те собирались поглядеть, как я жонглирую и показываю фокусы, а потом слушали про Карла Маркса, про то, какая великая Советская Россия, про Ленина. Да ладно, давно это было. В конце концов, надо и дальше двигаться. Если не будешь, можно травой порасти. А ты чем занимался? В последний раз, когда мы виделись, у тебя в заднице была пара пулевых отверстий, и ты собирался стать врачом. Как тебя вообще в задницу подстрелили? Насколько я помню, фашисты были у нас по левому флангу, за нами никого, а ты сидел в траншее. Откуда же пули прилетели? Вот что осталось для меня загадкой навсегда.
8
«Терри и пираты» (1934–1946) — комикс американского художника Милтона Артура Каниффа (1907–1988).
9
«Флэш Гордон» (1934) — комикс, начатый американским художником Алексом Рэймондом (1909–1956).