Точка заката

— Нам первый вариант, — ответил отец. — Будем надеяться, что такого безобразия больше не повторится.

— Конечно, — кивнул продавец. Продавец от бога, я это видел даже тогда. — Вам — да. А вашему сыну? Тяжелые времена, и становится только хуже. Кто знает, что будет завтра?

Отец сдался, и я ушел из магазина со своим первым бланком, чистящим мою кровь, спинной мозг и прочие органы от накапливающейся дряни, с «маньяком». А заодно и с нановакциной от гриппа (отец поддался на тридцатипроцентную скидку для покупателей антирадиационной защиты) и, конечно, с бланком «иммунитет от „Наноздоровья“» в качестве бесплатного подарка от магазина.

Бланком, что в обиходе все называли «кровяными пловцами».

«Бесплатный» подарок в итоге обошелся дороже всего, потому что отец конечно же не согласился взять базовую версию, заявив, что если уж его семье собираются что-то колоть, то все это должно являться самым лучшим.

Обычные гражданские бланки, которые, как я понял много позже, разом заставили меня пойти по одной дороге из двух возможных.

На пути домой мы проехали мимо магазина «Генная логика». Но я не спросил отца, почему, собственно, он выбрал именно «Наноздоровье». Мне было все равно, потому что я был слишком погружен в себя, чтобы размышлять о подобных пустяках.

Мне все равно и сейчас.

Потому что сейчас я знаю точно, что эти дороги одинаковы. Абсолютно. И все равно, какую из них выбрать.

Важно, как идти.

Глава 2

Незаметный, медлительный северный закат. Подползающий тихо и накрывающий весь мир.

Как бы ни был растянут по времени его приход, я точно знал дату, когда наступил апокалипсис. Пусть для всего мира, даже для нашего города, он растянулся на десятилетия, — но для меня он наступил в одночасье.

«Второй азиатский грипп». Наш город расплатился с ним каждым десятым — тридцать тысяч погибших в течение одного месяца. Город принес в жертву моих родителей.

И папу и маму.

Мне повезло в одном — в то время еще было кому хоронить мертвых. Так что я спокоен — мои родители отпеты, как полагается.

Эту роскошь позднее смогут позволить себе очень немногие.

Я не люблю вспоминать их смерть и сейчас. А тогда — я просто предпочел все забыть. Это оказалось легко, тем более что сам я тоже немногим отличался от мертвых.

Я выжил, но грипп дал осложнения: хиловат оказался мой организм. Даже справившись с болезнью, он не справился с ее последствиями. Я почти перестал ходить — мог сделать лишь десяток шагов за день, с большим трудом, с болью, лишь для того, чтобы доказать себе, что я еще способен на эти шаги.

Кто-то приносил еду — тогда еще было кому ее приносить. Где-то мне удалось раздобыть коляску, на которой я, далеко не каждый день, выбирался из дома. Возможно, мир продолжал рушиться вокруг, но для меня, внутри меня, — это разрушение уже завершилось.

Я уже жил в преисподней.

И, как ни странно, так было легче. Когда не надо ни на что надеяться. Не позволено ни на что рассчитывать. И точно знаешь, что нельзя мечтать.

Потом где-то в Сети я вычитал, что у «Наноздоровья» есть специальный бланк, способный меня вылечить. Полностью восстанавливающий функции пораженных участков спинного мозга. Ампула-чудо.

Но только эта ампула оказалась из тех, на которые не существует цены. Что это означает? Что такие нанокультуры стоили настолько дорого, что их просто не было в обычных магазинах Сети, они изготавливались и поставлялись только по спецзаказу.

До того момента я думал, что знаю цену роскоши. Многие из бланков, выставленных в витринах магазина, не были мне по карману. Я знал, что не смогу их себе позволить, даже если сумею продать квартиру, которую я все еще считал родительской. Я готов оказаться на улице. Но кому она теперь нужна, эта квартира? В городе, в котором недавно умерли сотни тысяч?

Многие из оставшихся, из тех, кто поумнее, пытались уехать, спрятаться в деревнях, в автономных поселках. Логика в этом была — до изолированного поселка новой заразе будет добраться сложнее.

И все это еще больше тянуло вниз цены на городскую недвижимость. Вообще на все. Город медленно мертвел, и если бы я не был так погружен в себя, подкошен одиночеством, то постарался бы тоже из него убраться.

Но кому и где нужен калека?

Так вот, даже продав все, что у меня было, квартиру, кое-какие вещи и драгоценности, обнулив счет в банке, доставшийся мне от отца, — даже тогда я мог бы позволить себе далеко не любой из бланков, представленных в витринах «Наноздоровья». Не все из того, на что была назначена цена.

А у той пробирки, что я хотел получить, цена отсутствовала вовсе. Эксклюзив. Изготавливается лишь по специальному заказу, только после того как покупатель внесет всю сумму полностью.

Поэтому мне оставалось лишь мечтать об исцелении, о чудесном бланке, совершенной колонии наноботов, способных вернуть мне подвижность. Приятно думать, что твое уродство обратимо. Рассчитывать, что ты можешь вернуть все на свои места. Пусть даже в теории, пусть ты и знаешь, что у тебя нет почти никаких шансов набрать нужную сумму, но все же — это надежда.

Я знаю, мне есть с чем сравнивать. Потому что даже тогда мне приходилось помнить о существовании необратимых событий. О мертвых родителях, которых я уже никак не мог вернуть. Не было такого магазина, который мог бы предложить мне их воскрешение. Или возвращение назад, в то время, когда они еще были живы. Когда мама пыталась учить меня литературе и очень смущалась, потому что она сама не читала многого из программы. Поэтому она тайком, в родительской комнате, за полночь, тихо листала книги при свете ночника. Так, чтобы на следующий день суметь на равных обсуждать со мной достоинства и недостатки тех авторов, которых я должен был знать.

Она думала, что я не знаю об ее ночных факультативах. Я знал. Я помнил.

Тот разваливающийся мир, в котором мы жили, до сих пор вспоминается мне как рай.

Большего счастья, чем вспоминать его, у меня нет.

Для того чтобы узнать, насколько недостижима моя маленькая дурацкая мечта, я поехал в магазин «Наноздоровье». Вызвал специальное такси — такое, в которое могла бы поместиться моя коляска, хотя бы в сложенном состоянии. С этим проблем не было — город остался переполненным калеками и инвалидами, так что услуги специальных машин пользовались популярностью. Город продолжал жить, и люди продолжали зарабатывать деньги. Кто на что. Я вот лично — собирался заработать на возможность вновь нормально ходить.

Пока я ехал, равнодушно рассматривая полупустые улицы, все время думал — зачем оно мне, это здоровье? Зачем я хочу ходить? Куда я смогу пойти, даже если смогу? От кого убежать? Не от себя же — для этого не помогут здоровые ноги.

Скорее, это просто было желание доказать самому себе, что я все еще живой. Что жизнь продолжается. Год, проведенный в коляске, измотал меня так, что даже горечь потери родителей начала отходить на второй план.

Я слишком молод, чтобы оказаться скованным инвалидным креслом. Слишком жизнелюбив, чтобы быть готовым сдаться.

В магазине меня ждал сюрприз. Ко мне подошел именно тот продавец, что обслуживал нашу семью в первый раз.

— Я вас помню, — улыбнулся он, словно не замечая моего кресла. — Я знаю, что буду бестактен… но вы в этот раз один? Надеюсь, с вашими родителями все хорошо?

Я лишь покачал головой.

Наверное, мне следовало расплакаться на плече у чужого человека, неожиданно столь хорошо меня запомнившего. Настолько, что он узнал меня после долгого срока, вспомнил даже, с кем я был здесь в прошлый раз.

Но я не стал.

Это был продавец от бога, я же говорил. Именно такой, которого мечтает заполучить любой магазин. Тот, кто искренне, не только ради денег, любит своих покупателей, мечтает им помочь с помощью тех товаров, что он может предложить. Помнит своих клиентов.

Или камера на входе, совмещенная с системой распознавания образов, успела напомнить ему о нашем предыдущем визите.