Навлекая беду

— Ну что за дерьмо! — заорала Энн и швырнула телефон на матрас.

«Кевин сбежал. Кевин на свободе. Это сделал Кевин».

Последняя мысль мгновенно парализовала ее. В прошлом году она проехала через всю страну, чтобы оказаться от Кевина Саторно как можно дальше. Она познакомилась с ним в супермаркете. Еще в Лос-Анджелесе. Кевин рассказал ей, что вот-вот должен получить степень по истории в «Ю-си-эл-эй». У них было единственное свидание: обед, окончившийся невинным поцелуем. Но это свидание перевернуло ее жизнь вверх дном.

Кевин начал постоянно звонить ей, говорить о свадьбе, о детях, посылать подарки и красные розы. Он почему-то решил, что Энн в него влюблена. Поначалу она чувствовала себя ужасно, ей казалось, что она его обманывает, но когда Кевин стал наведываться на ее работу без предупреждения, а десять звонков в день превратились в тридцать — тут Энн испугалась. Кевин теперь преследовал ее всюду, в любое время. Он охотился за ней.

Энн обратилась к властям. Ей рассказали про эротоманию, про синдром де Клерамбо — это когда у человека возникает бредовая идея, что кто-то в него влюблен. Она добилась временного запретительного приказа, но когда однажды ночью Кевин направил на Энн пистолет у дверей собственного дома, этот приказ ее не защитил. Благодаря удачному стечению обстоятельств вопль девушки услышал случайный прохожий. После этого Энн перебралась от греха подальше на восточное побережье и начала все сначала. Кевин в конце концов попал в тюрьму, но только на два года (за нападение при отягчающих обстоятельствах). Она положила между ними целую страну, поменяла жизнь и работу. И вот теперь Уилла, возможно, мертва. Из-за нее.

От боли она закрыла глаза. И открыла их в гневе. Энн собиралась позвонить в полицию и сообщить, что жива. Правда, сначала придется выяснить, не освобожден ли Кевин досрочно. Схватив трубку телефона (в спальне стоял еще один аппарат), Энн позвонила в городскую справочную Лос-Анджелеса и узнала номер окружного прокурора. Тот участвовал в процессе и мог знать, где Кевин сейчас, но когда Энн соединили с его офисом, голос ей сообщил: «Вы позвонили окружному прокурору Антонио Альваресу; он будет пятнадцатого июля. Нажмите „один“, чтобы оставить сообщение; нажмите „два“, чтобы вызвать секретаршу…»

Энн повесила трубку. Она мысленно пролистывала картотеку, пытаясь вспомнить, кто еще был на процессе. Ужасные воспоминания! Опознание Кевина в полиции; дача показаний против него; она указывает на Кевина, сидящего за столом обвиняемого, после чего тот вскакивает и бросается к свидетельскому месту. Энн вдруг затрясло, хотя в доме было не холодно. В памяти всплыло одно имя. Доктор Марк Голдбергер, назначенный судом психиатр, который обследовал Кевина и свидетельствовал против него. Этот психиатр и рассказал присяжным об эротомании и о серьезности угрозы, с которой через несколько лет Энн может столкнуться вновь. В большинстве своем эротоманы — люди умные, с хорошим образованием, обеспеченные. Они могут преследовать выбранный объект хоть десять лет кряду.

Энн опять позвонила в справочную и выяснила рабочий телефон психиатра. Никто не брал трубку. Тогда она набрала сообщенный ей автоответчиком номер срочного вызова. Их соединили, и она услышала доброжелательный голос. Эхо из прошлого.

— Доктор Голдбергер?

— Да, с кем я разговариваю?

Энн собралась было сообщить свое имя, но остановилась. Не исключено, что положение накладывает на Голдбергера определенные обязательства, и, узнав, кто она, доктор может отказаться с ней говорить.

— Меня зовут Синди Шервуд. Я освещала процесс Саторно, если вы помните.

— К сожалению, не помню. Еще достаточно рано, мисс Шервуд, и сегодня выходной. Я не общаюсь с репортерами и не могу вспомнить, чтобы у меня брали интервью в связи с тем делом.

— Пожалуйста, не могли бы вы сообщить что-либо о теперешнем местонахождении мистера Саторно? Я ищу материал для продолжения той статьи.

— Насколько мне известно, мистер Саторно в тюрьме. Если хотите узнать больше, свяжитесь с мистером Альваресом, окружным прокурором.

— Если вы узнаете о мистере Саторно что-то еще… Если вас не затруднит, сообщите, пожалуйста, мне. После замужества я живу в Филадельфии.

Энн оставила номер своего мобильника, а док оказался столь любезен, что, перед тем как повесить трубку, записал его.

Что делать дальше? Энн старалась не терять присутствия духа. Если она перестанет держать себя в руках, то превратится в ту перепуганную девочку, что бежала вдоль пляжа. И ведь можно сказать, Энн поступала так каждый день, вплоть до настоящей минуты — с тех пор, как повстречалась с Кевином Саторно. Больше подобного не повторится. У нее появилась идея получше.

Энн вскочила на ноги, обутые в мокрые кроссовки. Больше она бегать не будет. Пора драться! Энн схватила портфель и спортивную сумку и начала торопливо собираться. Она действовала осознанно — впервые за все утро. Ей придется вернуться в Филадельфию и выяснить, в самом ли деле Уилла мертва и кто ее убил. А способ сделать это единственный: раз уж все вокруг считают ее мертвой — что ж, она готова. Энн будет притворяться мертвой.

И это ее последний шанс остаться в живых.

4

Спустя полчаса Энн вернула ключ от дома озадаченному риелтору. Красный «мустанг» несся к шоссе. Она собрала мокрые после душа волосы в узел на макушке и надела бейсболку, надвинув козырек на глаза. Дальше: белая футболка, джинсовая юбка, леопардовые тапочки (кроссовки промокли насквозь). Глаза все еще были опухшими от слез, пролитых под горячим душем. И она чувствовала, что эти слезы — не последние.

«Мустанг» с ровным гудением несся по хайвэю. Энн крепко держала толстый, упругий, обтянутый искусственной кожей руль. Желтая стрелка спидометра подрагивала на семидесяти милях в час, затем достигла семидесяти пяти. Движение почти отсутствовало, поскольку все направлялись к пляжу, ведь впереди — долгожданные солнечные выходные. Энн включила радио, нашла станцию новостей, где ее долго томили рассказами об активности солнца и солнечных ожогах, обстановке на дорогах, температуре океанской воды, пока наконец не дошло до собственно новостей. Она сделала погромче.

— «Вчера вечером была застрелена Энн Мерфи, юрист из „Росато и партнеры“. Полиции по-прежнему ничего не известно ни о возможных исполнителях, ни о мотивах этого преступления».

Энн прикусила губу. Как же тяжело это слышать! Какой-то сон, кошмар! Ее мнимая смерть стала новостью номер один, а о бедной Уилле не знает никто!

— «Юридическая фирма „Росато и партнеры“ обещает вознаграждение в пятьдесят тысяч долларов за информацию, которая поможет арестовать виновного — или виновных. Если кто-либо располагает такой информацией, пожалуйста, звоните в отдел расследования убийств местного…»

Энн была удивлена. Она даже думать не смела о вознаграждении. Тем более от фирмы.

— Оставайтесь на нашей волне, и мы будем держать вас в курсе дальнейших событий. Если вам нужны подробности, заходите на наш сайт.

Она выключила радио. Соседнюю полосу занял здоровенный неуклюжий автобус. Энн утопила педаль и обогнала его. Выбравшись на пустую дорогу, она подключила зарядное устройство и опять позвонила домой. Там по-прежнему никто не отвечал. Энн перезвонила Мэри. И тут нет ответа. Она удержалась от того, чтобы оставить послание «Привет, я жива», и нажала отбой. Придется пробовать снова и снова. Скорость тем временем приблизилась к восьмидесяти.

Через час Энн была в Филадельфии. Попытки дозвониться до Мэри были временно оставлены. Энн съехала со скоростной трассы на Двадцать первую улицу и повернула направо, на Бенджамина Франклина. Шестиполосная улица оказалась запружена красно-бело-синими толпами. Поперек стояли крашеные загородки, а машины направляли в объезд.

Энн накатом доехала до угла, когда коп махнул пешеходам, что можно переходить. Она пониже надвинула козырек кепки. Нельзя, чтобы ее узнали. Никак нельзя. Движок «мустанга» работал на холостых оборотах. От долгого путешествия он перегрелся, бензин был на исходе. Энн смотрела на толпу, движущуюся мимо внушительной решетки радиатора. Семьи, держась за руки, направлялись к Художественному музею, где были расставлены алюминиевые стулья и временные навесы из парашютного шелка, а бегуны сворачивали к реке Шуилкил. Студенты художественных специальностей и работяги в банданах перебрасывались летающими тарелками, а дети с надувными шариками в руках бежали вприпрыжку по заляпанному жвачкой тротуару. Воздух был пропитан ароматом хот-догов. Уличные торговцы предлагали американские флаги, шляпы «Дядя Сэм», надувные колокола Свободы [18]и футболки с надписью «Я БАЛДЕЮ ОТ 4 ИЮЛЯ». Да уж…

18

Колокол Свободы — колокол, прославившийся во времена американской революции. Почитается как символ свободы. В Филадельфию доставлен в 1752 году.