Навлекая беду

— Вам помочь, миссис Динунцио? — спросила она, вдохнув аромат. Великолепие готовящихся томатов с чесноком заставило ее осознать, насколько она голодна. Энн не могла припомнить, когда она ела в последний раз, и она никогда не готовила так дома. Томатный соус был густо-красный, с угадывающимися под поверхностью фрикадельками; он кипел, а деревянная ложка вновь и вновь бережно его помешивала. Энн пыталась на глаз определить рецепт, который был явно впитан хозяйкой с молоком матери.

— Садись, Анна, садись!

Миссис Динунцио замахала на нее покрытой дымящимся соусом ложкой, а Мэри схватила подругу за руку.

— О помощи и думать забудь, Энн! Она стукнет тебя первой попавшейся под руку поварешкой. Мама блюдет свою территорию. Это ее кухня. Правильно, пап?

— Правильно, куколка. Как только доделаю это дело, тоже сяду к вам.

Мистер Динунцио прошел к обклеенному фотографиями холодильнику за пакетом молока. Он налил его в блюдце и поставил перед Мэлом на покрытый старым линолеумом пол. Кот начал лакать.

— Кошки. Жена только их и доверяет мне. Всех остальных кормит сама. Иди садись, Анна.

Энн, чуть было не сказав в пятьдесят пятый раз спасибо, сподобилась на «сдаюсь». Они с Мэри уселись за стол, пластиковый, с золотыми вкраплениями. Над ним висела на золоченой цепи тяжелая люстра из стекла янтарного цвета. Комнату окружали белые, заново обклеенные шкафчики, на стенах висели выцветшие фото нескольких пап римских, Фрэнка Синатры и раскрашенная фотография Джона Ф. Кеннеди. К стене на кнопках был прикреплен церковный календарь с огромным изображением Христа. Его каштановые волосы вились на небесно-голубом фоне, взор был устремлен к небу. Мысль: уверовать — не новые туфли купить.

— Анна! Мария! Кофе готов.

Миссис Динунцио положила покрытую соусом ложку на блюдце и прикрутила газ под кастрюлей. Сняла с другой конфорки помятый кофейник из нержавейки и перенесла его на стол. Она налила дымящийся кофе сначала Энн, потом Мэри, потом сидевшему наискосок отцу.

— Спасибо, миссис Динунцио. Восхитительно!

Энн вдохнула поднимающийся над оббитыми краями аромат и попыталась вспомнить, видела ли она когда-нибудь кофе, который готовили на плите. Это как огонь, добытый при помощи трущихся одна о другую палочек. Динунцио пили кофе без всего, черным, но Энн добавила сливок и сахара и пригубила получившуюся смесь. Она была чертовски горячей и куда лучше кофе «Старбакс».

— О-о… До чего же вкусно! — сказала изумленная Энн.

— Grazie! Пей!

Миссис Динунцио пошла опять к плите, поставила кофейник, вернулась и опустилась на свое место у стола. До кофе она не дотронулась. Ее карие глаза потемнели от беспокойства.

— Так как же, Анна, ищут полицейские этого человека? Он хочет тебе навредить?

Мэри посмотрела на Энн. Ее взгляд словно говорил: «Оставь это мне».

— Да, мама, хотя скоро это уладится. Не надо всех будоражить, — сказала она.

Однако миссис Динунцио не обратила на слова дочери никакого внимания и смотрела на Энн так пристально, что та не могла списать этот взгляд на обычное итальянское любопытство.

— Я вижу беду. Ты попала в беду, Анна. В большую беду. — Миссис Динунцио наклонилась и взяла руку Энн в свою. — Твоя беда. Ты мне о ней расскажешь. Я тебе помогу.

— О чем я вам расскажу? — спросила Энн, которая не совсем поняла, что к чему, но все равно была тронута. Она не помнила, когда о ней так заботились. Казалось, миссис Динунцио только и ждала ее, чтобы помочь. Да только Динунцио никак не могла выручить из беды, в которой оказалась Энн. Разве что у нее есть базука. — Тот человек, Кевин Саторно, — вот моя беда. Полиция его схватит. Они позвонят сегодня вечером, как только его арестуют.

— Нет-нет-нет. — Миссис Динунцио хмыкнула, словно Энн не так ее поняла. — Не он. Беда не в нем.

— Мам… — перебила ее Мэри. — Тебе не обязательно узнавать все. Ты только расстроишься. Мы сами…

— Тсс, Мария! — Миссис Динунцио погрозила дочери пальцем, и последние признаки улыбки испарились. — Ты в беде. Да, Анна. Поэтому у тебя болит голова. Поэтому у тебя болит сердце. Да. Я это вижу. Я это знаю.

Энн не знала, что ответить, и все же голова у нее и вправду болела ужасно. А позже ей показалось, что и с сердцем у нее что-то не так.

— Ах… — Мэри театрально опустила лицо и закрыла его ладонями. — Мам, не позорь меня перед другими детьми! Я стараюсь тут всем понравиться.

— Мэри, кое во что ты не должна вмешиваться. — Мистер Динунцио вдруг встал и забрал свою чашку с кофе. — Если твоя мама говорит Анне, что та в беде, значит, девушка в беде. А теперь пошли отсюда. Это касается только Анны и твоей мамы. Твоя мама — она знает! И поможет Анне.

«Мне нужна помощь?»

Энн слегка забеспокоилась. Настроение в кухне тут же переменилось. Миссис Динунцио стала очень серьезной. Мистер Динунцио, прихватив кофе, выбежал прочь; Мэри тоже вскочила на ноги. Даже Мэл перестал лакать молоко, превратившись в Кота Беспокоящегося, и присел над своим блюдцем. Энн повернулась к Мэри:

— Мэри, что случилось?

— Моя мама обладает сверхъестественными способностями. Она — экстрасенс и видит человека насквозь. Мама полагает, что тебе нужна ее помощь и что она может тебя выручить. Так что просто смирись. Позволь ей сделать то, что она хочет сделать.

— А что она хочет сделать?

— Увидишь. Итальянские штучки. Пустяки в общем. И за пределами этого дома никому о них не рассказывай. — Мэри потрепала ее по плечу. — Мы все дали клятву молчания — за исключением Марии Бартиморо, в итальянское происхождение которой я не верю. Итальянской девушке не по силам разобраться в тонкостях фондового рынка. Это противоречит нашей природе. Мы сделаны из другого теста.

«Что?»

Энн, заинтригованная, рассмеялась. Она взглянула на миссис Динунцио, которая сжала ее руку, словно доктор, собирающийся сообщить плохие новости.

— Миссис Динунцио, что…

— Анна, тебя сглазили. Кто-то тебя ненавидит. Желает зла! У тебя есть Малоккио!

— Какое еще «ккио»? — переспросила Энн.

— Малоккио! Дурной глаз!

Мэри, следом за отцом выходившая из кухни, остановилась:

— Да, Энн, да. Она вполне серьезна, и это происходит на юге Филадельфии, земле заговоров и заклятий. Но ты не бойся. Моя мама знает, как снять порчу. Заговоры перешли к ней от собственной матери в канун Рождества. Та тоже была экстрасенсом. Просто смирись и — пожалуйста! — не говори ей, что привидений не бывает. У нее есть деревянная ложка, и она обязательно ею воспользуется.

— Меня сглазили? — недоверчиво спросила Энн. «Меня не сглазили. Меня преследуют». — Миссис Динунцио…

— Не беспокойся, я сниму порчу, — сказала миссис Динунцио, сжав ладонь Энн; пожатие было на удивление сильным: чувствовалась рука скорее онколога, нежели терапевта. — Тебе станет лучше, Анна. Я сделаю это для тебя. Прямо сейчас.

«Они, что ли, все с приветом?»

— Миссис Динунцио, вы очень добры, но с этим человеком вы ничего сделать не сможете.

Мысль: может, лучше остаться ирландкой?

А миссис Динунцио уже отошла от стола и стояла у раковины, набирая воду в стеклянную миску. Она закрутила кран, взяла с полки над плитой золотистую консервную банку с оливковым маслом и принесла все это к столу. Масло и пиалу Динунцио поставила между собой и Энн. Потом села на свое место. Глаза за толстыми стеклами трифокальных очков смотрели куда-то вдаль.

— Миссис Динунцио…

— Тсс! — Мать Мэри подняла ладонь и посмотрела на Энн; ее взгляд стал мягче. — У тебя есть Малоккио. Это так, я знаю. Смотри!

Миссис Динунцио взяла банку с маслом и капнула несколько капель в миску с водой, которые сразу закрутились. На поверхности воды растеклось большое пятно, и пожилая женщина стала пристально в него вглядываться. В теплой кухне стало тихо. Лишь булькал время от времени стоявший на плите соус.

— Подожди, Анна.

— Подождать? Что-то с маслом?

— Si. Да. Если у тебя есть Малоккио, масло — оно расходится. — Миссис Динунцио показала на миску, где масло разделилось на две капли. — Видишь? Малоккио!