Ищейки в Риге

Отец Курта Валландера был фактически художником-ремесленником. И довел технику до такого совершенства, что уже невозможно стало поменять сюжет. Только повзрослев, Курт Валландер понял, что это не от лени или неумения. Скорее подобное постоянство придавало отцу ту уверенность, в которой он явно нуждался.

Отец отложил кисть и вытер руки грязным полотенцем. Как всегда, на нем был комбинезон и неизменные резиновые сапоги с отрезанными голенищами.

— Я готов ехать, — сказал он.

— А ты не переоденешься? — спросил Валландер.

Отец уставился на него непонимающим взглядом:

— А зачем мне переодеваться? Теперь что, за красками положено в костюме ехать?

Валландер понял, что возражать бессмысленно. Отец отличался необычайным упрямством. А если к тому же разозлится, поездка в Мальмё станет невыносимой.

— Делай как хочешь, — только и ответил он.

— Да, — сказал отец. — Я сделаю так, как хочу.

Они поехали в Мальмё. Отец рассматривал окрестности в окно машины.

— Ужасно, — вдруг произнес он.

— О чем ты?

— Сконе ужасно выглядит зимой. Серая глина, серые деревья, серое небо. Но самое серое — это люди.

— Тут ты, пожалуй, прав.

— Конечно, прав. И говорить не о чем. Зимой наш лен выглядит ужасно.

Художественный магазин находился в центре Мальмё. Курту Валландеру удалось найти место для парковки прямо возле магазина. Отец точно знал, что ему нужно. Холсты, краски, кисти и несколько мастихинов. Когда он расплачивался, то вытащил из кармана пачку мятых купюр. Курт Валландер за все это время не произнес ни слова. Он даже не стал помогать отцу донести покупки до машины.

— Ну вот и все, — сказал отец. — Можем ехать домой.

Курт Валландер предложил остановиться где-нибудь по дороге и перекусить. К его удивлению, отец счел это хорошей идеей. Они остановились у мотеля в Сведале и зашли в кафе.

— Скажи метрдотелю, что нам нужен хороший столик, — заявил отец.

— Здесь самообслуживание, — ответил Валландер. — Вряд ли тут есть метрдотель.

— Тогда поедем в другое место, — отрезал отец. — Раз уж я не дома, хочу, чтобы еду мне подавали.

Курт Валландер с грустью обвел взглядом его грязный комбинезон. Затем он вспомнил про обшарпанную пиццерию в Скурупе. Там уж никто не обратит внимания на одежду отца. Они поехали туда, остановились возле пиццерии. Валландер и его отец заказали одно и то же: блюдо дня — отварную треску. Во время еды Валландер смотрел на отца и думал, что тот так и останется для него загадкой, до самых последних дней. Раньше ему казалось, что он ничуть не похож на отца. Но в последние годы он все больше начал в этом сомневаться. Мона, его жена, которая ушла от него год назад, часто упрекала его за такую же требовательность и упрямство, за тот же педантичный эгоизм. «Может, я просто не хотел замечать, что похож на отца, — думал он. — Может, я боюсь превратиться в такого, как он? Упертого, видящего только то, что хочется видеть?»

Хотя упертость для полицейского скорее достоинство. Без настойчивости, которая постороннему могла показаться чрезмерной, многие расследования, за которые он отвечал, потерпели бы фиаско. Упрямство едва ли можно назвать профессиональной болезнью, напротив, это одно из важнейших условий в профессии.

— Почему ты молчишь? — недовольным тоном прервал его размышления отец.

— Извини. Я задумался.

— Мне совсем неинтересно ходить с тобой в ресторан, если ты молчишь.

— А о чем бы ты хотел поговорить?

— Расскажи, как живешь. Как поживает твоя дочка. Ты мог бы рассказать мне. Не завел себе новую даму?

— Даму?

— Ты что, все еще горюешь из-за Моны?

— Я не горюю. Но это не означает, что я, как ты сказал, завел себе новую даму.

— А почему?

— Не так-то уж просто найти новую женщину.

— А ты делаешь что-нибудь?

— В каком смысле?

— Неужели непонятно? Я спрашиваю: что ты делаешь, чтобы найти новую женщину?!

— На танцы и вечеринки я не хожу, если ты это имеешь в виду.

— Я ничего не имею в виду. Я просто спрашиваю. С каждым годом ты становишься все чуднее.

Курт Валландер отложил вилку.

— Чуднее?

— Я же говорил, тебе не следовало этого делать. Тебе не следовало идти работать в полицию.

Ну вот, опять пошло-поехало, подумал Валландер. Ничего не изменилось.

Запах скипидара. Весенний день 1967 года, холодный и морозный. Они пока еще живут в старой перестроенной кузнице неподалеку от Лимхамна. Но скоро они оттуда уедут. Он ждет письма и, едва завидев машину почтальона, выбегает к почтовому ящику. Надорвав конверт, он читает то, чего так долго ждал. Его приняли в полицейскую академию, занятия начнутся осенью. Он возвращается в дом, распахивает дверь в тесную комнатку, где отец стоит перед мольбертом и пишет свой пейзаж. «Меня приняли в полицейскую академию!» — кричит он. Но отец не поздравил его. Он даже не отложил кисть, он продолжал свое дело. Курт запомнил, что тогда отец выписывал облако с красными отсветами заходящего солнца. И тогда он понял, что разочаровал отца. Сын, который хочет стать полицейским.

Подошла официантка и забрала тарелки. Вскоре она вернулась с двумя чашками кофе.

— Я никак не могу понять одну вещь, — сказал Курт Валландер. — Почему ты не хотел, чтобы я стал полицейским?

— Но ведь ты поступил как хотел.

— Это не ответ.

— Я никогда не думал, что мой сын будет приходить домой, садиться за стол, а из его рукавов поползут трупные черви.

Валландера передернуло. Трупные черви из рукавов?

— Что ты хочешь сказать?

Отец, не отвечая, допил остывший кофе.

— Я готов, — сказал он. — Мы можем ехать.

Курт Валландер попросил счет и расплатился.

«Отец никогда не ответит мне, — думал он. — И я никогда не пойму, почему он так не хотел, чтобы я шел в полицейские».

Они вернулись в Лёдеруп. Ветер усилился. Отец отнес холсты и краски в свою мастерскую.

— А не перекинуться нам в картишки? — предложил он.

— Я еще приеду через несколько дней, — ответил Валландер.

И поехал в Истад, не то сердитый, не то взволнованный — он сам не мог понять. Трупные черви из рукавов? Что отец имел в виду?

Часы показывали без четверти час, когда Валландер припарковал машину и вернулся в свой кабинет. В следующий раз надо все-таки потребовать у отца ответ.

Отогнав эти мысли, он заставил себя снова стать комиссаром полиции. Первое, что надо сделать, — это позвонить Бьёрку. Но не успел он нажать на клавишу внутреннего телефона, как зазвонил городской. Валландер поднял трубку:

— Комиссар Валландер слушает.

В трубке слышались треск и щелчки. Он снова повторил свое имя.

— Вы расследуете дело о спасательном плоте?

Голос показался Валландеру незнакомым. Мужчина говорил быстро и напористо.

— С кем я разговариваю?

— Это не важно. Дело касается плота.

Валландер выпрямился на стуле и подвинул к себе ручку и бумагу.

— Это вы звонили на днях?

— Звонил?

— Значит, это не вы звонили и сообщили, что спасательный плот должен прибиться к берегу где-то в районе Истада?

В трубке воцарилось долгое молчание. Валландер ждал.

— Тогда ладно, — наконец проговорил человек.

И разговор прервался.

Валландер поспешно записал то, что говорил звонивший. И тут же понял, что допустил ошибку. Этот человек звонил, чтобы рассказать о трупах на плоту. Услышав, что кто-то уже позвонил, он удивился или, возможно, испугался и положил трубку.

Вывод казался очевидным.

Звонивший был не тем человеком, с которым разговаривал Мартинссон. Значит, есть еще кто-то, располагающий сведениями о плоте.

Тот, кто что-то заметил, видимо, находился в море. На судне должна быть команда, потому что никто не выходит зимой в море в одиночку. Но что это было за судно? Возможно, паром или рыболовный катер. А может, грузовая баржа или один из нефтяных танкеров, постоянно курсирующих по Балтике.

Мартинссон приоткрыл дверь.