Цитадель

Можете подождать в коридоре, предлагает она. Минут через десять мы закончим.

Пожалуй, я останусь.

Мы продолжаем смотреть друг на друга.

Хорошо, говорит она.

Так что когда Дэнни наконец разглядел в своем подвале полоску света и понял, что свет этот выбивается из-под двери, и когда сердце дернулось у него в груди и он шагнул вперед, толкнул дверь и оказался на винтовой лестнице, посреди освещенного лестничного колодца, — я понимаю, как он себя чувствовал. Не потому, что я это он, а он это я, это как раз чушь собачья, так не бывает. Я понимаю его потому, что пока Холли говорила мне про дверь и стучала себя по лбу, со мной что-то произошло. Никакой двери вроде бы не было, точнее, она была ненастоящая. Просто фигура речи, слово, звук: дверь.Но все же я открыл ее и вышел.

Глава вторая

Между этим новым Хоуи и тем, которого Дэнни помнил с детства, может, и угадывалось какое-то сходство, но уж очень отдаленное. Во-первых, этот был блондин. А часто ли бывает, чтобы человек из шатена превратился в блондина? Вот наоборот — сколько угодно: половина девушек, с которыми Дэнни в разное время спал, уверяли его, что раньше волосы у них были гораздо светлее (Ты не представляешь, какая я в детстве была светленькая!),и из-за этого теперь они тратили по ползарплаты на мелирование, пытаясь восстановить свой изначальный колер. Но чтобы темные волосы с годами посветлели — о таком Дэнни слышать не приходилось. Конечно, Хоуи мог их чем-нибудь обесцветить, но на обесцвеченные они не похожи, да и этот новый Хоуи (точнее, уже не Хоуи, а Ховард — это было первое, о чем он сообщил своему кузену, еще до того как заключил его в медвежьи объятия) меньше всего похож на тех парней, что обесцвечивают волосы.

Новый Хоуи был в прекрасной форме. Можно сказать, в идеальной. Никаких жировых наплывов, никакой девчачьей грушевидности. Что это — чудеса липосакции? Специальная гимнастика? Просто время? Кто знает. И наконец, он был загорелый. Последнее сразило Дэнни наповал: тот прежний Хоуи был бледен какой-то особенной бледностью. Не то чтобы он совсем не бывал на солнце, но солнце его словно не касалось, светило мимо. Теперь же его лицо, руки, ноги (он был в шортах защитного цвета) — все покрывал коричневый загар. На загорелых руках выделялись светлые волоски — уж они-то точно были настоящие, какой кретин станет обесцвечивать волосы на руках?

Но основная перемена касалась не внешности. Главное — в Ховарде ощущалась сила. Кто-кто, а Дэнни в таких вещах разбирался: это был один из его многочисленных талантов, обретенных и доведенных до совершенства за годы жизни в Нью-Йорке. Можно сказать, что в совокупности все его таланты составляли своеобразное резюме — написанное, впрочем, невидимыми чернилами, так что иной человек (его отец, например) мог сколько угодно разглядывать это резюме, но видеть перед собой лишь чистый лист бумаги. Войдя в комнату, Дэнни сразу определял, от кого исходит сила, как некоторые по движению воздуха определяют, скоро ли пойдет снег. Если сильного человека в комнате не было, Дэнни тоже понимал это сразу, а когда такой человек появлялся, Дэнни вычислял его раньше, чем тот успевал открыть рот. Иногда даже раньше, чем он успевал войти: тут уже дело было в реакции окружающих, то есть тех, кто находился с ним в одном помещении.

С Ховардом в помещении находились:

1. Анна, его жена. Блестящие темные волосы, стрижка «под пажа», чуть заостренные черты, серые большие глаза. Интересная девушка, хотя от жены биржевого магната Дэнни, признаться, ожидал какой-то другой интересности. Лицо без косметики, бесполые джинсы и такой же бесполый коричневый свитер-балахон. Сейчас она лежала на спине на сером каменном полу, а младенец в розовых ползунках (Дэнни припомнилось, что в розовое одевают девочек) деловито сучил ногами у нее на животе.

2. Рабочие, молодые ребята в респираторах. Все они где-то что-то делали, но частенько забредали на кухню, некоторые прямо с инструментами. Когда они входили или выходили, дверь на двусторонних петлях еще долго болталась в обе стороны. Ховард объяснил, что это студенты, которые проходят магистратуру по бизнес-администрированию — одни из Иллинойского университета, другие из Корнелльского, из школы гостиничного бизнеса. А реставрация замка — их летняя практика. В общем, трудятся на зачет, учатся организации гостиничного бизнеса. Правда, Дэнни показалось, что весь их бизнес сводится пока к ремонтно-плотницким работам.

3. Некто Мик, старый друг Ховарда. Дэнни познакомился с ним прошлой ночью: это он в конце концов выглянул на лестницу, после того как Дэнни проорал свое «Э-э-эй!!» энное число раз. Выбраться из лестничного колодца без посторонней помощи не представлялось возможным по той простой причине, что ни на одной двери не было ручек. «Старый друг» показался Дэнни страшноватым: у него было сильное и порывистое, но анатомически сухопарое тело — не тело, а сплошные сплетения мышечных жгутов. Он ни разу не улыбнулся, пока вел Дэнни в его комнату. Когда, уже в комнате, Мик поднял руку, чтобы отдернуть бархатную занавеску над огромной антикварной кроватью, Дэнни заметил на его венах старые зарубцевавшиеся дорожки от уколов (сейчас их не было видно под длинным рукавом). Мик состоял при Ховарде вторым номером, Дэнни понял это сразу, как только увидел их вместе. У каждого сильного человека либо есть второй номер, либо ему требуется второй номер. Либо то и другое вместе: требуется, но не тот, что есть.

Вот и все собравшиеся.

Ах да, о самом помещении. Просторная средневековая кухня. Посередине — огромный кирпичный очаг, с крюка над очагом свисает котел величиной с ванну; на стене гобелен (король пронзает копьем льва, каким представлял его себе неизвестный ткач); два длинных деревянных стола с лавками — вокруг них, стягивая с себя респираторы, уже собирались студенты; и ультрасовременная немецкая плита, на которой Ховард сейчас готовил исполинский омлет.

От четырех застекленных ромбиками окошек тянуло свежестью. Приоткрыв шире одно из них, Дэнни высунулся наружу. Снизу, оттуда, где вчера ночью зияла непроглядная чернота и где теперь было так же непроглядно зелено, плыл запах сырой листвы. Впереди, метрах в тридцати, над зеленью возвышалась загадочно-величавая квадратная башня.

Ховард рассказывал Дэнни, как он покупал этот замок у немцев.

Ховард: Они успели восстановить не больше трети… нет, даже меньше, всего два этажа в южном крыле. Это где сейчас все наши спальни. И еще эту кухню, большой зал — вон там, видишь? — и винтовые лестницы в двух башнях. Но тут у них образовался дефицит наличности. Года два они еще побарахтались: начинали что-то делать, потом опять бросали. В конце концов их совсем прижало. И тогда они предложили замок нам.

Анна (лежа на полу): Причем меньше, чем за две трети от той цены, что сами за него заплатили. А если еще учесть, сколько они успели в него вложить!

Ховард: Вот я и говорю, как можно было отказаться от такого предложения? Пришлось отказываться от другого замка, в Болгарии. А Анна очень его хотела.

Анна: Еще бы! Он был такой красавец.

Так они мило беседовали, то и дело пускаясь в многословные объяснения, как люди, которые видят друг друга впервые. Обычно подобное общение давалось Дэнни легко. Это был еще один из его незримых талантов: его внутренний локатор умел безошибочно определять, с кем на какой волне нужно устанавливать связь и когда переключаться с одной частоты на другую. Но сейчас то ли его локатор барахлил, то ли эти люди оказались вне его зоны. А может, его самого, как спутниковую тарелку, надо было сначала перепрограммировать на новые условия. Короче, Дэнни чувствовал себя некомфортно в присутствии Ховарда. Хотя «некомфортно», пожалуй, не то слово. Если говорить точнее, он чувствовал себя несчастным. Почему несчастным и в чем именно это несчастье выражалось, Дэнни и сам бы не объяснил. Про себя он понимал только одно: надо сматываться отсюда. И как можно скорее.