Страница 8 из 11
Затем встал и изо всех сил вытянулся, подтянулся – едва удалось за эту булавку схватиться. Спускаться оказалось быстрее, но опаснее. Несколько раз я чуть было не потерял равновесие с этой булавкой на плече. Свалился бы разок – и кранты.
Несколько раз я не мог сдержаться и хохотал, настолько смешно все это было. Итог конторской вечеринки, С Новым Годом.
Потом я снова оказался под этой массивной грудью. Положил булавку и прислушался.
Я пытался точно уловить стук сердца. Определил место – в аккурат под небольшой коричневой родинкой. Затем встал во весь рост. Поднял шляпную булавку с ее пурпурной стеклянной головкой, такой красивой под светом лампы. И подумал: а получится? Во мне всего 6 дюймов, а булавка, должно быть, раза в полтора меня больше. 9 дюймов, значит. Сердце, кажется, ближе.
Я поднял булавку над головой и с размаху всадил ее. Под самой родинкой.
Сара перевернулась и задергалась. Я держался за булавку. Она меня чуть на пол не скинула – а он, если брать в сравнительных размерах, казался в тысяче футов от меня, и такой полет бы меня точно прикончил. Я держался. С ее губ сорвался странный звук.
Затем всю ее передернуло, будто женщине стало зябко.
Я подтянулся и всадил оставшиеся 3 дюйма булавки в ее грудь, пока красивая пурпурная головка не уткнулась в самую кожу.
Затем Сара затихла. Я прислушался.
Услышал стук сердца: раз два, раз два, раз два, раз два, раз два, раз…
Остановилось.
А потом, цепляясь и хватаясь своими маленькими руками убийцы за простыню, я слез на пол. Во мне оставалось 6 дюймов росту, я был реален, испуган и голоден. В одной из оконных жалюзи спальни я обнаружил шель, выходившую на восток и бежавшую от пола до потолка. Схватился за ветку кустарника, забрался, прополз по ней внутрь куста. Никто, кроме меня, не знал, что Сара умерла. Однако, реальной пользы в этом не наблюдалось. Если я хочу жить дальше, надо найти, чего бы поесть. Но отвязаться от мысли: как мое дело рассматривали бы в суде, – я не мог. Виновен? Я оторвал кусочек листика и пожевал. Не годится. Едва ли. Потом во дворе к югу я заметил дамочку, выставившую тарелку с какой-то дрянью для своего кота. Я выполз из кустика и стал пробираться к ней, следя за любым движением и домашним животным вокруг. На вкус дрянь оказалась гаже всего, что мне в жизни доводилось есть, но выбора не было. Я сожрал с кошачьей тарелки все, что в меня влезло, – у смерти вкус гораздо хуже. Потом дошел до куста и снова забрался внутрь.
Вот он я, решение проблемы Взрыва Народонаселения, болтаюсь на кустике с набитым кошачьей едой пузом.
Дальнейшими подробностями мне вас утомлять не хочется. Постоянно спасался от кошек, собак и крыс. Ошушал, как помаленьку подрастаю. Наблюдал, как выносят тело Сары. Залез внутрь и понял, что еше слишком маленький и по-прежнему не достаю до дверцы холодильника.
Был день, когда кот чуть было меня не сцапал, когда ел из его миски. Пришлось делать ноги.
Во мне уже было 8 или десять дюймов. Я рос. Я уже пугал голубей. Когда можешь распугивать голубей, то уже знаешь – победа не за горами. Однажды я просто помчался по улице, прячась в тени зданий, под заборами и прочей ерундой. Я так бежал и прятался, пока не достиг супермаркета; там, у самого входа, я спрятался под газетным киоском. Когда подошла большая женщина, и электрическая дверь открылась, я проскользнул внутрь за ней следом. Один из кассиров у выхода поднял голову, когда я проходил мимо:
– Эй, а это еше что за чертовня?
– Какая? – переспросила покупательница.
– Мне что-то показалось, – ответил кассир, – а может, и нет. Нет, надеюсь, что да.
Мне как-то удалось прокрасться к ним на склад незаметно. Я спрятался за ящики с печеными бобами. Той же ночью я вышел из укрытия и наелся до отвала.
Картофельный салат, маринованные огурчики, ветчина с черным хлебом, чипсы и пиво, много пива. Это стало входить в привычку. Целыми днями я прятался на складе, а ночью выходил и устраивал себе банкет. Но я рос, и прятаться становилось все труднее. Я пристрастился наблюдать, как менеджер каждый вечер складывает в сейф выручку. Уходил он последним. Каждый вечер, когда он убирал деньги, я считал паузы. Порядок, казалось, был такой: 7 направо, 6 налево, 4 направо, 6 налево, 3 направо, открыто. Каждую ночь я подходил к сейфу и подбирал цифры. Чтобы доставать до замка, приходилось строить что-то вроде лестницы из пустых коробок. Ничего не получалось, но я попыток не бросал. То есть, каждую ночь. А тем временем я рос быстро. Наверное, уже фута 3 было. В магазине секция одежды оказалась очень маленькой, поэтому приходилось забираться в размеры больше. Проблема народонаселения возвращалась. А потом однажды ночью сейф открылся. Там лежало 23 тысячи долларов наличными. Должно быть, я попал на них перед самой сдачей денег в банк. Я прихватил ключ, которым пользовался менеджер, чтобы выйти, не поднимая сигнала тревоги. Прошел немного вниз по улице и на неделю снял себе номер в Сансет-Мотеле. Барышне сказал, что работаю карликом в кино. Это только нагнало на нее больше скуки.
– Никакого телевидения или громких звуков после десяти вечера. Таковы у нас правила.
Она взяла у меня деньги, дала квитанцию и закрыла дверь.
На ключе было написано: Комната 103. Я ее даже смотреть не стал. Двери мелькали мимо: 98, 99, 100, 101, а я шагал на север, к Голливудским Холмам, к тем горам, что за ними, и великий золотой свет Господа сиял мне, и я вырастал.
ЕБЛИВАЯ МАШИНА
жаркая ночь у Тони стояла, о ебле даже мысль в голову не приходит, хлещешь холодное пиво и всё. Тони катнул парочку мне и Индейцу Майку, и Майк вытащил бабки, пусть хоть за первую заплатит. Тони выбил чек, скучая, оглядел заведение – 5 или шестеро сидят, стаканы свои изучают, олухи. поэтому Тони подвалил к нам.
– что нового, Тони? – спросил я.
– а-а, говно, – ответил Тони.
– это не ново.
– говно, – повторил Тони.
– а-а, говно, – подтвердил Индеец Майк.
мы отхлебнули пива.
– что ты думаешь о луне? – спросил я Тони.
– говно, – ответил Тони.
– ага, – подтвердил Индеец Майк, – если на земле мудак, то и на луне мудаком останешься. без разницы.
– говорят, на Марсе, вероятно, жизни нет, – сказал я.
– и что? – спросил Тони.
– а, говно, – сказал я. – еще 2 пива.
Тони их нам катнул, подошел за деньгами, выбил, вернулся на место.
– вот говно, как жарко-то. уж лучше слохнуть, как вчерашний Котекс.
– куда люди попадают после смерти, Тони?
– в говно. какая разница?
– ты что, не веришь в Человеческий Дух?
– говна мешок!
мы пили пиво и обдумывали это замечание.
– слушайте, – сказал я, – мне надо поссать.
я пошел к писсуару, а там, как обычно, торчал Филин Пити.
извлек свой инструмент и начал ссать.
– какой у тебя хуй маленький, – сообщил он мне.
– когда я ссу или медитирую – да. но я отношусь к суперрастяжимому типу. когда я готов к бою, каждый дюйм, что у меня есть сейчас, приравнивается к шести.
– тогда хорошо, коли не врешь, потому что я вижу только два дюйма.
– я только головку высовываю.
– я тебе доллар заплачу, если дашь отсосать.
– это немного.
– ты выташил больше, чем только головку, ты вытащил вообще всё, что у тебя есть.
– отъебись, Пит.
– ты еще ко мне прибежишь, когда деньги на пиво кончатся.
я вышел обратно.
– еще 2 пива, – заказал я.
Тони проделал весь номер снова, вернулся.
– такая жара, что я, наверное, рехнусь, – сказал он.
– жара просто заставляет тебя осознать свою подлинную сущность, сказал я Тони.
– секундочку! ты что, меня чокнутым назвал?
– да мы все тут такие, только это держится в тайне.
– ладно, допустим, это говно твое – правда: сколько тогда на земле здравых людей? вообще хоть один остался?
– несколько.
– сколько?
– из миллиарда?
– да, да.