Страница 8 из 94
В 1988 году Ричард Грин совершил поездку к водопаду Рейхенбах, осмотрел место, где едва не погиб кумир его детства. Он постоял на обрыве над водопадом, вглядываясь в бездну, ту самую, откуда, как писал осиротевший Ватсон, «лишь гул водопада, чем-то похожий на человеческие голоса, донесся до моего слуха». Грин хотел точно воспроизвести все детали этого путешествия.
В середине 1990-х Грин понял, что получит доступ к архивам Конан Дойля только после смерти его наследницы Джин, и то при условии, что она завещает документы Британской библиотеке. Пока что Грин продолжал биографические исследования и уже наметил сочинение в трех томах: первый должен был охватывать детство любимого автора, второй — заканчиваться в зените его славы, а третий — описывать своего рода безумие, в которое Конан Дойль погрузился на закате своей жизни.
На основании доступных документов Грин наметил в общих чертах последнюю треть жизни Конан Дойля, когда тот стал использовать свой дар наблюдателя для разгадки реальных преступлений.
В 1906 году он взялся за дело Джорджа Идалжи — полуиндийца-полуиранца, проживавшего под Бирмингемом. Идалжи грозило семь лет каторжных работ: он обвинялся в том, что ночью нападал на стада своих соседей, увеча и убивая скот. Конан Дойль решил, что подозрение пало на Идалжи лишь потому, что он был чужаком, и самоотверженно взял на себя роль частного детектива. При встрече с клиентом он заметил, как близко к носу тот подносит газету.
— У вас астигматизм? — поинтересовался Конан Дойль.
— Да, — отвечал Идалжи.
Конан Дойль обратился к офтальмологу, и врач подтвердил: зрение у Идалжи нарушено до такой степени, что бедняга плохо видит даже в очках. После этого Конан Дойль отправился на место преступления. Чтобы пройти к пастбищу из деревни, требовалось пробраться через настоящий лабиринт изгородей и железнодорожных путей.
— Я, сильный, активный человек, с трудом одолел этот путь средь бела дня, — писал он и утверждал, что полуслепой юноша не мог бы пройти той же дорогой в кромешной тьме, а потом еще поймать и зарезать животное.
Суд признал его правоту, и «Нью-Йорк таймс» торжествовала: «Конан Дойль предотвратил очередное дело Дрейфуса».
Конан Дойль помог также разгадать загадку серийного убийцы, после того как прочел сообщения в газетах о двух женщинах, только что вышедших замуж и «случайно» захлебнувшихся в ванне. Конан Дойль поделился своими подозрениями со Скотленд-Ярдом и, подобно Холмсу, заявил инспектору: «Нельзя терять время». Убийца, сразу же получивший прозвище «Синяя Борода в ванной», был вскоре пойман и осужден. Процесс стал сенсацией.
В 1914 году Конан Дойль попытался логически постичь главную проблему современности — Первую мировую войну. Он был убежден, что дело не в сложных союзнических обязательствах, закулисных переговорах и не в убитом эрцгерцоге. Война казалась ему не случайной — это, по его мнению, был единственно разумный путь к восстановлению утраченных понятий о чести и смысле жизни, которые он прославлял в своих исторических романах. Он сделался одним из главных адептов войны. «Не бойтесь, наш меч не притупится и не выпадет из рук», — провозглашал он.
К этому роковому году относится действие рассказа «Его прощальный поклон». В этом рассказе Шерлок заявляет своему неизменному другу: «Когда буря утихнет, страна под солнечным небом станет чище, лучше, сильнее». [6]
Сам Конан Дойль был уже стар для сражений, но многие близкие писателя откликнулись на этот призыв к оружию, в том числе его сын Кингсли. Славная битва, которую воспевал Конан Дойль, обернулась катастрофой и кошмаром. Плоды науки, машины, механизмы — все, что должно было служить прогрессу, — сделалось орудием убийства и разрушения. Конан Дойль посетил поле боя у Соммы, где погибли десятки тысяч британских солдат. Там, писал он, лежал окровавленный солдат, и «два его остекленевших глаза смотрели в небеса».
К 1918 году, отрезвевший и разочаровавшийся, он понял, что «конфликт можно было предотвратить». К тому времени Европа похоронила десять миллионов человек, и среди них Кингсли, израненного и умершего от «испанки».
После войны Конан Дойль написал еще несколько рассказов о Шерлоке Холмсе, но жанр детективных рассказов уже стремительно менялся. На смену виртуозу логики пришел частный детектив, полагающийся больше на интуицию и джин. Реймонд Чандлер опубликовал «Простое искусство убийства», где воздавал дань Конан Дойлю, но порывал с традицией «строгого рационализма» и «кропотливого подбора мелких улик». После войны это казалось пустым занятием.
Да и сам Конан Дойль все дальше отходил от здравого смысла. Один из коллег Грина, Дэниэль Стэшовер, тоже член «Отряда уголовной полиции Бейкер-стрит», в изданной в 1999 году книге «Рассказчик: Жизнь Артура Конан Дойля» поведал о том, что создатель Холмса уверовал в духов. Конан Дойль начал посещать медиумические сеансы и письменно общаться с покойниками. На одном таком сеансе Конан Дойль, некогда называвший веру в посмертное существование «иллюзией», заявил вдруг, что его покойный младший брат связался с ним и сказал: «Как прекрасно, что мы можем общаться таким образом».
Однажды во время сеанса Конан Дойль услышал голос. Эту сцену он детально передает в письме другу:
Я спросил: «Это ты, мальчик?» Напряженным шепотом и до боли знакомым мне голосом он откликнулся: «Отец! — и после паузы добавил: — Прости меня». Я ответил: «Тебе не за что просить прощения. Ты был лучшим сыном, о каком только можно мечтать». Тут мне на голову легла чья-то сильная рука, и я почувствовал, что меня поцеловали чуть выше лба. «Счастлив ли ты?» — крикнул я. И снова пауза, а потом, очень ласково: «Я вполне счастлив».
Творец Шерлока Холмса превратился в спирита. Но мало того: он видел уже не только покойных родственников, но и фей. Он принял за чистую монету фотографии, сделанные в 1917 году двумя девочками, которые якобы встречались с этими фантастическими созданиями, и не отступился, даже когда одна из них призналась, что это розыгрыш:
— Как мог кто-то отнестись к этому серьезно?
Однако Конан Дойль принял розыгрыш всерьез и даже опубликовал книгу «Пришествие фей». Он открыл в Лондоне магазин спиритуалистической литературы и сообщил друзьям, что, согласно полученной им информации, близится конец света. «Полагаю, что я более кого-либо другого вправе именовать себя Шерлоком Холмсом, и я заявляю, что все доказательства говорят о том, что спиритизм — реальность», — провозгласил он. Уже в 1918 году передовица в «Санди экспресс» вопрошала: «Не сошел ли Конан Дойль с ума?»
Дойдя до этого момента в биографии Конан Дойля, Грин почувствовал необходимость как-то оправдать своего любимого писателя. В одной из статей он писал: «Трудно понять, как человек, всегда превыше всего ставивший здравый смысл и рациональный подход ко всем вопросам, начал вдруг запираться в темных комнатах и следить за выделением эктоплазмы». Грин реагировал столь эмоционально, будто любимый писатель подвел или даже предал его.
— Ричард не прощал Конан Дойлю увлечения спиритизмом, — подтвердил Эдвардс. — Он считал это глупостью.
Друг Грина Диксон Смит добавил:
— Это все Конан Дойль. Грин отдал ему и свой разум, и свою душу.
Дом Грина заполнялся все большим количеством предметов, относящихся к Конан Дойлю: появились давно забытые пропагандистские брошюры и речи о спиритизме, утерянная история англо-бурской войны, неизвестные прежде эссе о фотографии.
— Однажды я натолкнулся на «Дуэт со случайным хором», — рассказал мне Гибсон. — Роскошная книга в красном переплете. Я показал ее Ричарду, и тот разволновался: «Боже, это же сигнальный экземпляр!»
Когда Грин раздобыл один из очень немногих уцелевших альманахов Битона за 1887 год («Битонс Кристмас»), где впервые был опубликован «Этюд в багровых тонах» (издание стоило сто тридцать тысяч долларов), он послал другу короткую ликующую открытку: «Наконец-то!»
6
Пер. Н. Дехтеревой.