По зову сердца

– В таком положении, в каком очутилась она, даже твердокаменная на все решится.

– Да, но а как же Галина Степановна?

Яков Иванович задумался, потом на вопрос жены ответил:

– Наверное, разведется.

– Разведется? – такое Железнова никак не могла допустить. – Так просто, ни с того ни с сего?

– Нет, дорогая, не так просто, а почти два года войны, два года ужасов и страданий. Представь себе женщину, женщину-жену и мать, которая в жарком аду боя вдруг узнает, что погиб муж и погибли дети. Отчаяние? Страшное и беспредельное. А она ведь человек, со всеми присущими ей страданиями. И вот в дни отчаянных страданий и он – ей, и она – ему – помогли. Вот это-то, Нина, и сблизило их.

– Значит, так и все, в том числе и ты? Ведь ты тоже почти до зимы не знал, что с нами? Следовательно, всем вам надо прощать?

– Да, в случае с Карповым надо прощать.

– А вот я тебе не простила бы. Не прощаю и Ирине Сергеевне. Я хорошо знаю Галину, и мне ее жаль. Она прекрасная женщина и жена. Если бы ты видел, как она за эти полтора года преобразилась. Из «цырлик-манирлик» – маменькиной дочки – превратилась в прекрасную работницу-ударницу, ты сам был бы за нее и за ее семейное счастье. А какая она верная жена, и если бы ты только это знал, то у тебя не повернулся бы язык пожелать ей такого несчастья. Ведь там у нас легко можно было бы свихнуться и поддаться. Но она ждала своего Петю и только о нем мечтала. Да я первая встану за нее.

– Я не буду тебя разубеждать. Видимо, каждый из нас по-своему прав. Но одного прошу – сейчас Ирине Сергеевне об этом ничего не говорить. Это ее потрясет. А у нее и без того большое горе – сын Ваня слепой.

– Что ты говоришь? Слепой?

– Еще в Бресте фашисты его ослепили. Сейчас он лежит на обследовании в госпитале. И она полна надежды, что он будет видеть. Так что давай не будем расстраивать ее душу и об этом помолчим. – Пусть все это идет само собой.

– Легко сказать. А если я не могу ей врать, да еще в таком горе?

– Но я тебя, Нинуша, прошу. – Яков Иванович обнял жену и проводил до двери. Нина Николаевна поправила платок и вышла. Но тут же послышался ее голос:

– Ира, дорогая, а я к тебе собралась…

Яков Иванович видел в окно, как они бросились друг к другу в объятия.

Яков Иванович не стал им мешать и позвонил Бойко.

– На фронте спокойно, – сообщил тот. – По документам убитых, действовала все та же дивизия фон Мерцеля. Немцы сигналят и просят разрешения убрать из нейтральной полосы убитых.

– А много их?

– Очень много.

– Пусть убирают, а то от них дня через два задохнемся. Допустить не более десяти пар санитаров, и в белых халатах. А тех убитых, которые будут за заграждениями на нашей стороне, уберем сами. А наших убитых крестьян убрали?

– Всех убрали, – ответил Бойко.

– Еще новое что-нибудь есть? А сверху? Очень хорошо. Дальше все остается по-прежнему. Валентинова? Она здесь. Очень нужна? Пусть командует за нее зам. А через часик и она будет.

Положив трубку, Яков Иванович разжег таганчик и поставил на него чайник и пригласил женщин:

– Женщины, заходите в дом, чай на столе.

– Спасибо, Яков Иванович, – сказала Ирина Сергеевна. – Мне уже время ехать. Бойко, видимо, меня на все корки корит.

– Я у него часик для вас выхлопотал. – И он взял Валентинову за локоть. – Пошли.

За чаем Валентинова спросила:

– А чего это немцы вдруг полезли на рожон?

– Видимо, вы же своей демонстрацией их напугали. Полагаю, они сделали вывод, что сюда пришли новые части, и решили боем произвести разведку. Людей положили много, но, как видите, ничего не узнали.

– Так что нам теперь можно не маршировать?

– Как ни трудно, но еще надо. Все остается по-прежнему.

Ирина Сергеевна хотела сказать, что люди очень устали, но промолчала. Это Железнов заметил.

– Вы, Ирина Сергеевна, что-то хотели сказать?

– Видите ли, Яков Иванович, я хочу съездить в госпиталь и узнать, что с Ваней. Так разрешите мне, конечно, когда я отправлю от Гредякино колонну, проехать к нему.

Яков Иванович ей это разрешил.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

На рассвете, пропустив мимо себя все колонны, Ирина Сергеевна села в свой «газик» и помчалась по шоссе в сторону Москвы.

В госпиталь она прибыла как раз, когда майор Никольский, закончив пятиминутку, собрался на обход больных.

– Доктор, здравствуйте, – остановила она его у двери. – Как с моим сыном?

– А, товарищ Валентинова? Зайдемте ко мне. – И он пропустил Валентинову вперед. – Могу вас, мамаша, обрадовать. Вчера был у нас Михаил Захарович Попов. Большая величина по возвращению людям зрения. И вот и он, и я, и мои коллеги пришли к единому выводу, что следует бороться за зрение вашего сына.

– Доктор, милый товарищ Никольский, как вы меня обрадовали. Эта надежда во сто крат прибавила мне силы. Я не знаю, как вас благодарить. А как все это будет долго? – пересилив волнение, спросила Ирина Сергеевна. – Только не подумай, что я любопытствую от нетерпения. У меня там, в дивизии, дочь-малышка. Вы сами знаете – фронт, и держать ее при себе не могу, хочу отправить. И если с Ваней все решится скоро, то я подожду и тогда отвезу их обоих.

– Нет, дорогая товарищ Валентинова, этот процесс продлится долго – месяца два-три, а может быть, и больше. Так что вы не ожидайте и свою малышку отправляйте. А теперь вот вам сестра, и она вас проводит.

Подойдя к палате, сестра не отважилась войти: из-за двери слышался детский голосок, читавший, видимо, газету про партизан, как те напали на вражеский гарнизон и как другая группа в ту же ночь ворвалась на станцию, перебила охрану и разрушила станционные пути.

– Подождем, – сказала сестра, – пусть дочитают до точки. Ведь у слепых одна радость – это слушать других.

– Вот это здорово! – послышался из-за двери общий вздох.

Когда девочка замолчала, сестра открыла дверь, тихо подошла к Ване и, взяв его за руку, шепнула:

– Мама приехала!

Ирина Сергеевна, помня указания майора Никольского, старалась не волноваться. Положив Ване в руки пакетик с карамелью, спросила:

– Ну как, сынок, больно?

– Что ты, мама, нисколечко. – И Ваня снял ее руку с повязки. – Не надо, мама, сдвинешь. Доктор сказал, – радостно продолжал он, – что я буду видеть. Мама, расскажи, как там Дуся, как Юра. Как они живут и что они делают. Только не торопись.

– Ты знаешь, – неторопливо начала Ирина Сергеевна, – приехала Нина Николаевна. Вот это она послала тебе конфеты…

За разговорами они на заметили, как подошел обед. Кормя сына, Ирина Сергеевна испытала большое материнское удовлетворение. Она пробыла до тихого часа. И извинившись перед такими же слепыми, уложила Ваню в кровать, укутала его одеялом и, поцеловав, со спокойной душой уехала.

Своей радостью ей захотелось поделиться с Карповым, полагая, что он будет не меньше рад, чем она. Не долго думая, она погнала «газик» к землянке Карпова и, будучи в радушном настроении, готовая еще с порога крикнуть: «Петя, дорогой, Ваня будет видеть!» – рванула дверь и опешила: на постели по-домашнему в халате вольготно лежала красивая женщина и читала книжку.

– А где подполковник Карпов?

Женщина села и, закрывая ноги халатом, ответила:

– Он в штабе.

– А вы кто ему будете?

– Я? – скривила рот женщина и с чувством своего превосходства сказала: – Я его жена. Что ему передать?

– Передайте ему, что снарядов не будет, – бросила Ирина Сергеевна и хлопнула дверью, да так, что даже зазвенел рукомойник, села на свой «газик» и помчалась, не видя ни дороги, ни людей.

Теперь вся красота вечера исчезла, и ей все казалось серым и мрачным, а люди – нелюдимыми и злыми. В таком состоянии она подъехала к дому стариков.

Дуся, игравшая на завалинке, увидев мать, бросилась к ней навстречу.

– Мама, чего ты такая нехорошая?

– Нехорошая? – Мать хотела улыбнуться, но улыбки не получилось.