Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 13



– Я уверена, что у него азиатский грипп! – подхватила Надежда, доставая из сумки платок и прижимая его ко рту. Уже сквозь ткань она глухо добавила: – В Москве эпидемия, неужели не слышали? Вера, едем домой! Спасибо за приглашение, угостили зрелищем, нечего сказать!

– Можете ехать, никто вас не держит! – не выдержала Эрика, только что закончившая телефонные переговоры со станцией скорой помощи. Она кипела, как человек, получивший неожиданный удар и желающий на ком-нибудь сорвать досаду. – Что вы за люди такие, есть в вас хоть капля порядочности?! Человек чуть дышит, а вы только о своих шкурах беспокоитесь!

– Как любезно! – ледяным тоном ответила Вера. – Хотя, чего и ждать в борделе.

Эрика явно собиралась вступить в перепалку, но Настя с испуганным лицом дернула ее за рукав свитера:

– Брось, послушай лучше, он что-то пытается сказать!

Все разом обернулись к Степану Ильичу и обнаружили, что тот в самом деле открыл глаза и обводил присутствующих помутневшим взглядом, будто искал кого-то. Его рот открывался и закрывался, слышались сиплые, сдавленные звуки, среди которых можно было, однако, различить слова. Над едва дышавшим человеком сомкнулось кольцо склоненных голов.

– Суфлер… – отчетливо расслышала Александра. Она стояла чуть поодаль, но слово ясно донесло до нее и несказанно удивило. В нем не было никакой связи с происходящим.

– Как он говорит? – взбудоражено спрашивал Влад, пытаясь протиснуться ближе и толкая своих подруг. – Что он просит? Суфле?!

Степан Ильич взглянул на него неожиданно прояснившимся взглядом, в котором читалась лютая ненависть, раздражение вспыльчивого человека, однажды привыкшего, что его понимают с полуслова, и не встречающего больше такого понимания. Серое лицо мужчины исказилось, из скривившихся губ рывками вылетело:

– Кар-ти-на…

– Тьеполо? – обрадовалась Настя. – Тьеполо ваш, все ваше, если захотите, обсудим позже, после доктора. Доктор сейчас приедет, сию минуту!

Сестры Маякины, опасливо топтавшиеся у двери, но никак не решавшиеся уйти, вновь подошли ближе. Их лица были одинаково непроницаемы, из чего наблюдавшая за ними Александра сделала вывод, что происходит нечто, очень интересующее «кладбищенских крыс».

– Если желаете, отвезем Тьеполо вам на дом. – Эрика, не терпевшая отлагательства, решила взять быка за рога. – Сегодня же. Расчеты потом.

Степан Ильич закрыл глаза и вновь открыл их. В его взгляде отразилась яростная мука, скорбное бессилие. Он сделал попытку снова заговорить, но задохнулся так жестоко, что его массивное тело судорожно передернулось.

– А ведь это агония, – прошептала за спиной у Александры одна из сестер Маякиных. Художница не оборачивалась, так что не поняла, какая именно.

Она не сводила глаз с умирающего. То, что именитый посетитель выставки умирает, уже становилось ясно и ей. Питерские гости молча переглядывались. На их лицах читалась та же мрачная мысль, и они без слов спрашивали друг у друга ее подтверждения. Гаев, скрестив руки на груди, стоял с постным видом нотариуса, явившегося к безнадежному больному узаконить его последнюю волю. Влад перестал суетиться и притих, в свою очередь догадавшись о сути происходящего. Только хозяйки салона, обычно такие чуткие, не замечали, как угрожающе изменился лежавший на полу человек. Они наперебой говорили, обращаясь то к нему, то друг к другу:

– Ни о чем не беспокойтесь, мы никому и не предлагали картины, дожидались только вас! Правда, Эрика? – тараторила Настя.



– Конечно! – с жаром подтверждала ее подруга, сверкая очками, криво сидящими на переносице. – Мы на аферы не пускаемся, это не в наших правилах!

– Сейчас же упакуем картину и отправим к вам Влада.

Неизвестно, слышал ли их Степан Ильич. Казалось, его оставили последние силы. Поэтому, когда он вдруг резко выбросил вверх руку, указывая на Александру, все отшатнулись, Рука тут же упала, в расширенных глазах мужчины читался вопрос.

– Да, да, – радостно подтвердила Настя, явно решившая, что научилась читать мысли умирающего. – Это и есть та самая женщина, с которой я вас хотела сегодня познакомить. Момент, конечно, не лучший, но все же… Александра Корзухина-Мордвинова, быть может, вам случалось слышать ее имя. Ей вы можете, безусловно, доверить вашего Тьеполо, ведь, что скрывать, картина нуждается в реставрации.

– Она последние сто восемьдесят лет висела в венецианском палаццо, где все фрески и зеркала погибли от сырости, – поддакнула Эрика. – И хотя Тьеполо висел на третьем этаже, в спальне хозяина, где посуше, он также пострадал.

Теперь Александра была готова присягнуть, что Степан Ильич даже не делал попытки вслушаться в любезную болтовню хозяек. Мужчина пристально смотрел на нее, будто силясь что-то прочитать в ее взгляде. Его пересохшие губы слегка раздвинулись, обнажая ровные, идеально белые вставные зубы. Александра не верила своим глазам: умирающий, глядя на нее, смеялся!

Внезапно его тело скрутила новая судорога, куда сильнее предыдущей. Голова часто забилась о паркет. Эрика и Настя вскочили, инстинктивно отпрянув к Владу. Питерские гости сочли за благо отойти в сторону, глядя на агонию с отвращением и состраданием. Александра дрожала, ее позвоночник будто прошивали электрические разряды. Только сестры Маякины и Гаев держались невозмутимо.

Когда спустя несколько минут в зале появился врач «скорой помощи», измерил вытянувшемуся неподвижному телу давление, выслушал сердце и констатировал смерть, именно эти трое рассказывали ему, как все произошло. Все остальные оказались слишком подавлены и напуганы.

Александра вообще не могла говорить. Она молча пожала руки своим друзьям, молча кивнула тем, с кем была знакома, и наконец ушла, жалея о том, что не сделала этого раньше, и о том, что вообще сюда приехала. «Он смеялся, глядя прямо на меня! Прямо на меня! Как будто в мой адрес!»

Женщина твердила себе, что несчастный наверняка слабо осознавал, где и среди кого находится, что ужасные приступы удушья, сопровождавшиеся судорогами, могли затемнить его сознание, и безумный смех, в котором слышалось нечто злорадное, – лишь плод галлюцинаций умирающего мозга. «Бормотал же он чепуху перед смертью! “Суфлер”! Картина Тьеполо называется вовсе не “Суфлер”! Там и не театр вовсе изображен, а маскарад на Каналь Гранде в Венеции! Так и называется: “Каналь Гранде”! Внизу красными буквами написано!»

Но сколько она ни утешала себя, успокоиться не могла. Александра была настолько выбита из колеи, что забыла о попавшем в больницу Эрделе. И вспомнила о нем, только выйдя на улицу и сунув руку в карман куртки, нащупывая зажигалку. Вместе с зажигалкой она извлекла записку коллекционера.

САША БЕГИТЕ ИЗ МОСКВЫ

Перечитав это краткое послание, Александра внезапно поняла, что именно этого ей сейчас хочется больше всего – сбежать из города куда угодно, лучше как можно дальше. Но сделать это было невозможно по многим причинам: невыполненные обязательства перед людьми, у которых она взяла вещи на реализацию и картины на реставрацию, обещание провести новогодние праздники с родителями («В кои-то веки!» – упрекала ее мать). Кроме того, к ней вот-вот должна была нагрянуть из Киева старая подруга, пятнадцать лет не бывавшая в Москве. Точной даты Александра не знала, потому что не знала ее и сама гостья. Все исключало отъезд.

Художница швырнула окурок в снежную кашу на тротуаре, спрятала записку обратно в карман, надвинула на лоб капюшон. Снег перестал, но поднялся сильный холодный ветер, обжигавший лицо и заставлявший щуриться. Женщина пошла вверх по переулку, придерживая поднятый воротник куртки возле горла. Шарф она, как назло, забыла. Александра глубоко задумалась, переосмысливая происшествие в салоне, и не сразу услышала, как ее окликают.

– Постойте! Послушайте!

Запыхавшийся мужской голос повторил это несколько раз, и Александра поняла наконец, что обращаются именно к ней. Обернувшись, она увидела в двух шагах от себя Гаева. Тот, тяжело дыша, остановился.