Страница 48 из 66
Она сделала жест, как бы обнимая весь мир. Тина узнала движение — это был удививший её жест Ловца.
— Здесь всё срослось, понимаешь? — продолжала Дезире. — Эта земля… она, как и я, результат экспериментов. Ты можешь видеть, ты понимаешь, о чём я?
— Кажется, да, — пробормотала Тина, вспомнив высохшие леса, брошенные города и озёра с мёртвой зелёной водой. — Но что же вы такое, наконец?! Мутанты?
— Ты ещё не поняла. Хотя всё просто. Мы и есть эта земля. Это с ней ты сейчас разговариваешь.
Тина покосилась на Родиона. Тот шёл куда-то на месте знаменитой «лунной походкой» Майкла Джексона. Лицо у него было сосредоточенное и вдохновенное…
Глава 21
ГЛЮКИ И РЕАЛЬНОСТЬ
— Немец, убитый или даже просто сидящий в своём окопе на севере, уже не мог драться на юге. Мы всегда это понимали. Особенно когда шли бои за Кавказ и за Ленинград.
— В Норвегии тогда стояло почти четыреста тысяч солдат. Можно было перебросить ещё пять-шесть дивизий и раздавить вашу оборону. Это не было сделано, так как приоритетная важность — охрана никелевых рудников Петсамо.
— Правильно. Раздавить — это ещё бабушка надвое сказала, а без никеля Печенги вашей танковой и авиационной промышленности уж точно полный карачун бы настал… Для вас всё было кончено, когда Финляндия запросила мира и Маннергейм отдал своим войскам приказ прекратить огонь.
— Это было в начале сентября. Но мы тогда ещё получали приказы от командира дивизии генерала Дегена: «Все преимущества на нашей стороне… Мы именно здесь должны показать русским, что немецкая армия ещё существует и держит фронт, который для них недостижим». Это и сейчас правда. От Среднего до Титовки у нас были мощные укрепления. Они стоят до сих пор, разве это не доказательство?.. До войны я учился на счетовода. Мне всегда нравились цифры, их узор, похожий на кружево…
— А я до армии был рыбаком. Нас было три брата. Когда началась война, на нашем траулере установили сорокапятимиллиметровые пушки, и он превратился в военный транспорт. Что мы были против ваших боевых кораблей? Но всё-таки почти три месяца возили с Рыбачьего и Среднего раненых, а туда — продовольствие и боеприпасы. Я видел гибель «Пассата». Он прикрывал транспортные корабли и бился один с пятью эсминцами. Весь в пламени, он уже тонул, но продолжал вести огонь по противнику. До гробовой доски не забуду…
— Да. Нам рассказывали об этом.
— Потом я попал в десант, а в нашу «Селёдку» угодила авиабомба, и мои братья погибли.
— Я проектировал укрепления. Всё время считал.
— Моё почтение. — Степан Ильич не подозревал о существовании современного словечка «респект». — Ваши железобетонные огневые точки с бронеколпаками — мечта наших артиллеристов…
— Чем вы вообще воевали? Мы находили ящики от пулемётных лент пулемёта «Максим» образца тысяча девятьсот восьмого года!
— Чем было, тем и воевали. Кстати, вы-то наши захваченные «Дегтярёвы» ещё как использовали!
— О! Пулемёт Дегтярёва — неплохая вещь…
— Правда, что операция по захвату Мурманска называлась у вас «Голубой песец»?
— Да.
— По-русски, учитывая дальнейшее, это прозвучало бы иначе. Немного неприлично, зато точно… Седьмого октября сорок четвёртого мы наступали в составе Девяносто девятого стрелкового корпуса, впервые под прикрытием тяжёлых танков «Клим Ворошилов»…
— Мы в это время находились в составе Второй горнострелковой дивизии.
— Но ведь она была практически полностью окружена и уничтожена!
— Да… Из окружения вышли семь человек. Никого из них я не знал.
Озёра как глаза, налитые слезами. Тишина вокруг такая, словно никогда не кончается минута молчания.
Возле неглубокого входа в траншею, слева, метрах в пятнадцати, восемь высоких булыжных ступеней вниз. Там — вход в неширокое убежище. Два деревянных столба посередине подпирают перекрытие. Плоские сланцевые плиты вместо лежаков. Между ними вода, мёртво отсвечивающая. Ближе к выходу, справа, небольшой железный лист с костерком. Дым уходит наружу прямо через вход. Если стоять, глаза слезятся. Если присесть — ничего.
Здесь кучкуются «ботики» — бойцы-подносчики, которые под огнём противника носят грузы и оттаскивают раненых с опорных пунктов. Название — от шустрых корабликов прибрежного плавания. Туда-сюда, туда-сюда. Путь проходит через открытое немецким огневым точкам плоскогорье перешейка, каждый метр которого на все шесть километров ширины и километр глубины простреливается под разными углами миномётным, артиллерийским и пулемётным огнём. Особенно буйствуют пулемётчики и снайперы на последних шестистах метрах — в Долине Смерти.
Потом говорили, что за три ходки «ботиков» будто бы давали медаль «За боевые заслуги» или «За отвагу». Враньё.
В тёмное время службу «ботиков» правят автоматчики и разведчики частей Северного оборонительного района. В светлое время ходят штрафники.
Группа — восемь человек. Получили грузы, и вперёд. Оружия ни у кого нет, оно бы только мешало. Сначала по траншее мимо землянок, позиций миномётчиков и пулемётных гнёзду мимо дотов и окопов полевого караула, до землянки КПП. С разных сторон — разрывы мин, свистят осколки снарядов и гранита, едкий дым, низкий звук тяжёлых станковых пулемётов, повыше — ручников. Прерывистые линии трассирующих пуль. За КПП — на выбор: можно идти внутри крытой траншеи, можно бежать поверху. Мина или снаряд, попавшие в крытую траншею, травят газами, рвут осколками всех сразу. Если поверху — всё то же самое, но без газов, и воздух кажется вольным, и грохот поменьше, нет подземельной темноты. Пошли поверху? Пошли… Но прежде отмечаются интервалы стрельбы, чтобы по возможности — и по счастью — подгадать в разрез, в промежуток. Здесь прицельно, мягко говоря, постреливают. Как правило, «ботики» погибают на первых ходках, ещё не успев научиться правилам здешнего движения. И все благодарны методичному педантизму противника: «Вот гад, по порядку стреляет».
С позиций немцев всё плоскогорье, несколько наклонённое к Муста-Тунтури, — как на ладони. Появилось движение — хоть группы, хоть повозки, отдельного бойца, дымок над землянкой, огонёк или вспышка выстрела — следуют пулемётные очереди, миномётный или артиллерийский обстрел. Для немцев вся Долина Смерти условно разбита на квадратики, особенно наши пути. В зависимости от того, где ты сейчас идёшь, можешь ждать попадания в голову, живот, ноги. У них — фиксированные прицелы огневых точек. И тут уж как повезёт. Он, сидящий в блиндаже или за стальной призмой с прорезью, либо нажимает на гашетку, либо отвлёкся от прицела, потянувшись за сигаретой, глотком шнапса — большое дело в удобствах…
В «мёртвой зоне» — пакгауз. Отсюда начало всех путей: направо на первый и второй, налево — на третий, четвёртый и пятый ОП. Вершины, западные и южные склоны заняты противником. Кроме того, фашисты имеют выходы и в седловинах, и с господствующих высот, из глубины обороны, сопок «109,0», «Яйцо», «Безымянная», «122,0», «449,0». Груз наш ждут. В первую очередь патроны и гранаты. Известно, что немецкий ОП здесь рядом, через небольшую седловину, — кидают гранаты друг другу в окопы.
Путь на четвёртый ОП. Здесь идёт постоянная, зверски упорная борьба за погранзнак. Он стоит, падает, его опять устанавливают, немцы опять сбивают. Наша земля! Так и стоял-поднимался до тех пор, пока фрицев не погнали. Потом говорили — на всей границе единственный.
Обратно несём раненого. Длинный изматывающий подъём. Снег зернистый, с песком, гравием, осколками, гарью. Санки не скользят. Вдогонку — пулемётные очереди. По траншее в любом случае не пойдёшь с волокушей. Беспорядочный разброс минных разрывов, но хоть гори, хоть вся земля взрывайся, идти и тащить надо. И так до двенадцати ноль-ноль. Теперь обед и до тринадцати ноль-ноль будет тихо. Цепочки и с той, и с нашей стороны к озеру у высотки «Блин». Общий водопой! Как в сказке. Смешно. С часу опять «молотилка».