Страница 41 из 66
— Ни черта не понятно, но похоже — самое разнообразное. Я бы даже сказал — научно-фантастическое.
— Массовое поражение возможно?
— Не исключено.
— Связных в Мурманск послал? Испросил подкрепление?
— Разумеется. Три раза, с промежутком в двадцать четыре часа. Похоже, они не дошли…
— Вот как. А Золлингеры, значит, свободно передвигаются?
— Точно так.
— Ты всегда был из тех, кто берёт ответственность на себя. Готовишь операцию?
— Так точно, — польщённо ухмыльнулся Полковник. — Уже почти всё готово. Если бы не путались под ногами гражданские, в том числе иностранного подданства…
— Я тебя не похвалил, — осадил его старик. — Не торопись. Если ты спровоцируешь их на атаку из всех орудий…
— Противник себя обнаружит по крайней мере, — бодро перебил Полковник. — Станет ясно, как…
— Ты отвечаешь за людей! — рявкнул генерал. — Не только за своих, но и за гражданских. Которые путаются! За последнего лопаря в тундре и даже за его оленя! Если тебе самому после пятнадцати лет беспробудного армейского пьянства хочется героически вызвать огонь за себя, погибнуть за Россию и лечь под обелиск, то у твоих солдатиков жизнь ещё только начинается! Ты понял? Ты понял меня, я тебя спрашиваю?!
Старик с трудом поднялся, навис над сидящим Полковником, опираясь кулаками о стол. Брови яростно метались по лицу, иногда натыкаясь на гигантские стариковские уши.
Полковник отвёл взгляд. Было неприятно, по-мальчишески совестно и даже страшно. Видение лопаря с оленем, за благополучие которых он почему-то оказался в ответе, разрушало решимость и путало приоритеты. «И на хрена я сюда пришёл…»
— Степан Ильич, а вы сами… — по-прежнему не поднимая глаз, спросил он. — Вы сами… здесь… с противником не встречались? Не замечали чего такого?
Старик снова уселся на стул и тяжело, длинно вздохнул.
— Я здесь много «чего такого» последние годы вижу… К примеру, товарищей своих погибших живыми… Но для разведки мои данные уже не годятся — старый я, быль от видений своих не всегда отличаю…
Полковник подумал, пожевал губу, потом переформулировал вопрос. Направление разговора отчего-то казалось ему перспективным.
— А в видениях… в видениях ваших современные какие-нибудь объекты встречались? То, чего вроде бы не должно быть? Вспомните, Степан Ильич, это важно!
— Да ну тебя! — Старый генерал махнул рукой. — Видно, и впрямь тебя припёрло, если стариковские байки собираешь. Ладно, вот тебе. Как-то в ураган у меня по воздуху над скалами мальчишка летал. На старшего моего правнука немного похожий. За воронами гонялся… Это тебе как, современный объект?
— Это… да… — Полковник закашлялся.
— Вот я и говорю, — усмехнулся старик. — Так что лучше бы тебе всё-таки самодеятельность отставить и попытаться ещё раз установить связь с Мурманском. И с Москвой, конечно. Дело-то нешуточное…
— Так точно, нешуточное, — уныло согласился Полковник.
— И меня в курсе держи. Самому недосуг, так курьера пришли. А то я смотрю — что-то у меня приёмник который день барахлит. Скучно без связи.
— Само собой, Степан Ильич, — кивнул Полковник. «Скучно ему!.. Вот приедут фашисты, будет тебе развлечение…»
— Тогда я пошла… — неуверенно сказала Тина.
Художник окончательно погрузился в создание своих миров и вряд ли заметил, как они с Ловцом поднялись и оставили его одного.
Время ходило вокруг полудня. Море дремало и в полусне медленно и лениво лизало берег прозрачным подрагивающим языком.
— Уходишь? — даже остановился Ловец. — А зачем тогда тебя Художник не отпускал?
— Просто так, ты же слышал, — в свою очередь удивилась Тина. — Так получилось…
— Ничего не бывает «просто так». Разве ты не знаешь?
— Не бывает? — Ловец говорил так уверенно, что Тина поневоле задумалась. — Я думала, наоборот, — большей частью всё просто так… У меня… у нас в компании всё так и получается… Но если ты прав, тогда выходит — всё, что в школе говорят, и родители — это тоже не просто так? Слушай, скучно как-то выходит… Точно по рельсам!
— Ну, не знаю. Это просто есть — и всё. Всё что-то значит. Так мир устроен. Ведь не только Художник и твой альбом с картиной, ты же почему-то ещё оказалась здесь, на берегу, задолго до рассвета…
— Я хотела уехать с немцами. По их делу. Только они меня не взяли, — неожиданно для самой себя призналась Тина.
— Значит, их дело — не твоё, — спокойно отозвался Ловец. — У тебя другое дело, и оно — здесь.
Тине вдруг отчего-то стало хорошо и легко. Так, что она даже рассмеялась. Если всё что-то значит, тогда… тогда получается…
— А куда же мы пойдём? — спросила она.
Ловец задумался.
— Можно пойти к Жадине в пещеру, — наконец сказал он. — Там теперь пусто, да и разобраться надо, наверное…
— Какое смешное имя, — улыбаясь во весь рот от прихлынувшей радости, сказала Тина. — Он и вправду такой жадный? А почему пусто? Где он сейчас?
— Жадину убили, — сказал Ловец. — Его застрелил один дядька из тех, что в посёлок приехали.
Тина захлопнула ладонями улыбающийся рот и с размаху села на тёплый плоский камень. А потом съёжилась, подтянув колени к груди. Ей захотелось стать маленькой крупинкой, закатиться куда-нибудь и ничего не видеть, не слышать.
Ловец остался стоять. Он очень серьёзно смотрел на неё сверху вниз. Удивительно, но глаза у него были точно такие же, как у самой Тины. Зелёные с коричнево-золотистыми крапинками…
— Но этого просто не может быть! — воскликнула Тина. — Вы не можете так жить!
— Живём, однако, — пожал плечами Ловец. — Странно даже, что ты не понимаешь. Каждый человек — остров. На нём деревья растут. Или скала с лишайниками. Грибы могут быть, если повезёт. А вокруг — вода. Или болото. Вот так. Художник — отдельный остров. И я — тоже остров. Жадина был… Он, видишь, всякую всячину собирал…
Лаз в пещеру открывался прямо в песчаной осыпи, за кривой сосной. Если сидеть на корнях, можно любоваться морем. Тина представила, как неведомый Жадина (а может, это была девочка?) мечтал здесь вечерами… или на рассвете…
Чтобы не думать об этом, она быстро полезла внутрь. Там было почти темно, но Ловец скоро нашёл керосиновую лампу и зажёг её. Пещера оказалась довольно большая, сухая и чистая, усыпанная песком. В дальнем углу тихонько журчал родник, обложенный ровными камешками. Тина напилась холодной воды и медленно прошла вдоль ряда больших и маленьких коробок. Трогать ничего не хотелось. В стенах, где позволял грунт, было устроено что-то вроде ниш. В каждой что-то лежало. Аккуратные бумажные свёртки, полиэтиленовые пакеты…
— Жадина раньше беспризорником был, — объяснил Ловец. — Ночевал в канализации, в таких туннелях под городом. Там и привык, что любая штуковина однажды на что-нибудь пригодится. Чтобы использовать или на что-то сменять… Ему хотелось, чтобы всего много было… Правда, еды здесь, скорее всего, уже нет. Консервы и муку Жук с Букашкой забрали…
— Ты их знаешь? — быстро спросила Тина.
— Пока нет. Узнаю, может быть, — непонятно ответил Ловец и в свою очередь спросил: — Ты голодная?
— Нет, совсем нет, — замотала головой Тина и тут же, к стыду своему, почувствовала, что ужасно хочет есть.
— У нас многое изменилось, когда Родион и Дезире с Федорой придумали Зов.
— Что такое Зов? И Дезире… с кем? С Фёдором?
— Ну, можно и так сказать…
— Не поняла. Всё-таки Фёдор или… Федора?
— И так и так можно. Он гермафродит, понимаешь? Иногда Федора, иногда… только не Фёдор, а Феодор. Он обычно сам говорит, кто он сегодня, по настроению. Вообще-то, Феодор уже раньше, ещё когда в детдоме жил, много чего умел. Мог позвать родителей, которые своих детей бросили, и всё такое… Но это получалось не всегда к добру, сама знаешь, какие родители у детей из детдома, которые их бросают, а он ещё маленький был, не понимал и расстраивался…
— А почему же он… она… своих родителей не позвала?!