Морской скорпион

Девушки вышли из толпы и пошли в сторону Василия Блаженного, над которым все ярче и ярче разгоралась луна. Теперь они разделились. Та, что была в желтом пижонском плаще, пошла вперед, а Буратино с голубой курткой приотстали.

Гулко забилось сердце в груди у Сергея. Он понял, что настал его час. Он понял, что девушки разделились, чтобы облегчить ему задачу. Это было точно. Тайно ликуя и волнуясь, он пошел за ними. Та, что была в пижонском плаще, продолжая независимо демонстрировать свой плащ, пересекла площадь и прямо подошла к памятнику Минину и Пожарскому и остановилась там возле небольшой группы экскурсантов.

Буратино и голубая куртка по дороге свернули и остановились посреди площади, где, оказывается, расположилась рекламная стойка с сувенирными фотографиями, вложенными в стеклянные шары. Рядом за столиком сидела женщина и, видимо, принимала заказы на эти фотографии.

Девушки остановились и стали заглядывать в эти шары, висящие на шпагатах, а Сергей, заробев, все медленней и медленней приближался к ним.

«Где же сам фотограф?» — думал Сергей, удивляясь и даже возмущаясь тем, что нет фотографа, словно собираясь запечатлеть себя на Красной площади. На самом деле ничего он не собирался запечатлеть, а просто его страх искал любую возможность отвлечься от решительного шага.

Наконец девушки отошли от стойки и медленно направились к своей подруге. И в то же мгновение Сергей, почувствовав облегчение, сразу же догадался, что фотограф просто уже ушел, потому что вечерело. Сергей тоже подошел к стойке и, взяв в руки шар, еще покачивающийся от прикосновения его милой девушки, приподнял его и заглянул в глазок. Из шара на него глянула женщина, снятая здесь же, на Красной площади, очень крупным планом, с очень спокойным домашним выражением лица и с большой глупой родинкой на щеке. Она смотрела на Сергея с некоторым равнодушным недоумением, как если бы Сергей, проходя по улице, вдруг увидел ее, взглянув в окно со случайно распахнутой ветром занавеской.

Сергей бросил этот дурацкий шар и пошел в сторону Василия Блаженного, проклиная свою нерешительность и дав себе слово теперь ни за что не отступать. Сам же знаю, говорил он себе, чем дольше откладываешь в таких случаях, тем трудней потом познакомиться. Ведь если девушка знает, что ты давно за ней следишь, трудно обратиться к ней с таким, например, вопросом:

— Скажите, пожалуйста, как пройти до кинотеатра «Ударник»?

Или с оттенком легкого юмора у памятника Минину и Пожарскому:

— Девушка, кто вам больше нравится, Минин или Пожарский?

Он подошел к толпе, стоящей у этого памятника, глядя на храм Василия Блаженного. Он увидел желтый плащ ее подруги впереди себя, но остальных в толпе не было. Он посмотрел направо и увидел голубую куртку в толпе экскурсантов, которые подходили к Спасским воротам.

«Ну что ж, — подумал он, — значит, я не виноват… Если б она сейчас здесь стояла, я обязательно подошел бы к ней и заговорил…»

Волнение его на миг улеглось, и он решил сделать законную передышку. Экскурсовод читал стихи поэта Дмитрия Кедрина о том, как царь Иван Грозный велел ослепить строителей этого великолепного храма.

Несмотря на ужасное чтение, Сергей заслушался стихами, мысленно расставляя слова в тот мелодический ритм, который, как думал Сергей, имел в виду поэт. Во время чтения его глаза несколько раз встречались с глазами экскурсовода, и в какое-то мгновение тот, казалось, усомнился в чем-то, может быть в правильности своего чтения, но потом осознал, и это было видно по раздраженной решительности в голосе, что Сергей не может быть каким-то там инспектором, явно слишком молод для этого и вообще не имеет права.

Придав голосу совершенно прозаическое звучание, он продолжал:

— А сейчас, товарищи, прошу всех прямо к автобусу, — сказал он без всякого перехода и, победно взглянув на Сергея, повел группу назад, через площадь.

Экскурсанты, поеживаясь от неуютного ветра и, может быть, от всей этой неуютной истории, потянулись от храма Василия Блаженного за ним.

Девушка в желтом плаще еще раньше подошла к своим подругам, и теперь Сергей, оставшись один, пожалел, что вовремя не ушел отсюда. Теперь они снова будут втроем, и снова будет очень трудно к ним подойти, подумал он и, собрав всю свою волю, двинулся к Спасским воротам.

Теперь он стоял в нескольких шагах от нее и, зная, что это последний шанс, так разволновался, что ничего не видел, кроме расплывающегося в глазах голубого пятна ее куртки.

— Но ведь они сами разделились, ты это видел, и они это сделали для того, чтобы тебе удобней было к ним подойти, — говорил ему ободряющий голос.

— Но ведь сейчас здесь ужасно неудобно, да к тому же, может быть, она рассердилась, что я так долго не подходил, — сомневался другой голос, и Сергей понимал, что этот другой голос был куда сильнее первого.

В это время Буратино оглянулась на него и он впился в нее взглядом, умоляя расширить информацию об их истинном отношении к нему. Буратино посмотрела на него, как ему показалось, впервые с сочувствием и, что-то шепнув голубой куртке, прошла вбок, где, как теперь Сергей заметил, все с тем же чувством независимости стояла толстушка в желтом плаще.

— Ты видишь! Ты видишь! — закричал ему первый голос. — Они сделали все, чтобы ты подошел!

— Да, да, я подойду! — отвечал этому голосу Сергей. — Только бы экскурсовод сделал хоть какую-нибудь удобную паузу…

И словно чтобы определить, где будет удобная пауза, и заранее к ней подготовиться, он стал прислушиваться к его словам.

— …Само название Спасской башни произошло от названия иконы, которая была укреплена над входом в эти ворота…

Над самым проемом порот Сергей впервые обратил внимание на углубление, где, видимо, когда-то была икона…

— Сережа? Вот не ожидала, — вдруг услышал он рядом с собой голос с легким восточным акцентом. Сергей вздрогнул. Перед ним стояла девушка с его курса, но с другого факультета. На ней было длинное, почти до пят, национальное платье, цветастое, переливающееся какими-то пошлыми блестками, маленькая тюбетеечка и довольно-таки не к месту замшевая куртка.

Сергей так и обмер от ужаса — до того было неуместно ее появление.

— Приветствую, — сказал Сергей как можно доброжелательней, именно потому, что не хотел ее сейчас видеть и считал это свое чувство к ней довольно неблагородным, и изо всей силы подавлял его в себе.

— Я часто сюда прихожу, я здесь испытываю волнующее чувство, Сергей, — сказала она, заглядывая ему в глаза и, по-видимому, искренне радуясь встрече.

«Что же это такое, что за проклятое невезение, — в отчаянии думал Сергей, — она же мне все испортит». Он покосился в сторону голубой куртки, но там, слава богу, еще ничего не заметили.

— Почему ты такой мрачный, Сергей? — сказала она, с какой-то певучей настойчивостью нажимая на его имя и заглядывая ему в лицо с тем отвратительным выражением соучастия, которое свойственно людям с общественными склонностями и которое, как был уверен Сергей, на деле было самым пошлым и подлым любопытством.

— Просто так, — сказал Сергей, изо всех сил сдерживая себя, -наверное, от холода…

— …Часы эти были сделаны по заказу Петра, хотя Петр не дожил до того времени, когда они появились на Спасской башне… — донесся до него голос экскурсовода.

— Мне тоже холодно, — сказала она, — ты не проводишь меня, Сергей?

И, не дожидаясь его согласия, она взяла его под руку, и притом довольно основательно.

— Общий вес часов — двадцать пять тонн… До революции часовую гирю подымали при помощи… после революции эту работу делает электромотор, -услышал Сергей голос экскурсовода, изо всех сил напрягая слух, сам не понимая, что это отчаянная попытка вырваться от этой мымры и присоединиться к своей девушке.