Страница 5 из 25
Эндрю повернул назад, к хребтам; оставляя высокий столб дыма справа, он спускался все ниже, пока шасси едва не стало касаться брустверов из мешков с песком. Летчики увидели движущиеся по окопам цепочки южноафриканских солдат — не люди, а серые вьючные животные, сгибающиеся под грузом амуниции и вооружения. Мало кто поднимал голову, чтобы посмотреть на пролетающие над ними ярко раскрашенные машины. А у тех, кто смотрел, были серые грязные лица, тупые, с пустыми глазами.
Впереди открылся вход в один из низких перевалов, пересекающих хребет. На перевале лежал утренний туман. Под утренним ветром он слегка зыбился и колыхался, будто земля под серебряным одеялом занималась любовью.
Впереди затрещал «виккерс». Эндрю проверял свое оружие. Майкл слегка повернул, чтобы расчистить линию огня, и дал короткую очередь. Зажигательные пули с фосфорными головками оставляли в чистом воздухе красивые белые следы.
Майкл снова повернул, держась за Эндрю, и они погрузились в туман, попав в новое измерение света и приглушенного звука. Рассеянный свет образовал вокруг обоих самолетов радуги, на очках Майкла начала конденсироваться влага.
Он поднял очки на лоб и посмотрел вперед.
Накануне днем Эндрю и Майкл, тщательно разведав узкий проход через гряду, убедились, что там нет препятствий или выступов, и запомнили, как он петляет между высокими стенами, и все равно проход оставался опасным, видимость не больше шестисот футов, а меловые стены круто поднимались за крыльями.
Майкл сосредоточился на зеленой плоскости хвоста и летел вслед за ней, доверяя Эндрю прокладку маршрута. Ледяной холод тумана пробирался под одежду, пальцы в кожаных перчатках онемели.
Эндрю перед ним резко повернул, и, следуя за ведущим, Майкл заметил под колесами колючую проволоку, коричневую от ржавчины и спутанную, как папоротник-орляк.
— Ничейная земля, — прошептал он, и тут же внизу промелькнули немецкие окопы со скорчившимися в них людьми в серых полевых мундирах и уродливых металлических касках.
Несколько секунд спустя самолеты вырвались из тумана и оказались в мире, залитом утренним солнцем. Небо над головой ослепляло своей яркостью, и Майкл понял, что они добились полной неожиданности. Туман скрыл их от наблюдателей в аэростатах и приглушил гул их моторов.
Прямо перед ними в небе, на полторы тысячи футов выше, висел первый аэростат. Его стальной якорный канат, тонкий, как паутинка, вел вниз, к уродливой паровой лебедке, до середины высоты обложенной мешками с песком.
Шар казался чрезвычайно уязвимым, пока взгляд Майкла не упал на мирное поле под ним. Там были пушки.
Пулеметные гнезда напоминали норы в африканской почве — крошечные углубления в земле, окруженные мешками с песком. За несколько секунд Майкл не сумел их сосчитать, но их было много, очень много. Майкл принялся разглядывать зенитки на круглых платформах, высокие и неуклюжие, как жирафы, с направленными вверх длинными стволами, готовыми отправить шрапнель на высоту в двадцать тысяч футов.
Они ждали, зная, что рано или поздно самолеты появятся, готовые к этому. Майкл понял, что туман дал им выигрыш всего в несколько секунд, потому что видел: артиллеристы бегут к орудиям. Один из длинных стволов пришел в движение, он опускался, поворачиваясь к ним. Затем, когда Майкл резко прибавил газ и «сопвич» устремился вперед, из мощной лебедки внизу вырвалось облако пара: наземная команда лихорадочно уводила аэростат под защиту артиллерии. Блестящий шелковый эллипсоид быстро опускался к земле. Эндрю поднял нос своего самолета и стал набирать высоту.
На максимальной скорости, с ревущим на полной мощности двигателем Майкл последовал за ним, нацеливаясь на трос, в точку примерно посередине между землей и эллипсоидом, там, где аэростат будет, когда самолет ее достигнет, — в пятистах футах над головами артиллеристов.
Эндрю опережал Майкла на четыреста ярдов, а пушки еще не начали стрелять. Теперь Эндрю поравнялся с аэростатом и открыл огонь. Майкл хорошо слышал стук «виккерса» и видел в ледяном утреннем воздухе отчетливые следы трассирующих пуль; на несколько мгновений эти следы соединили аэростат и несущийся самолет. Затем Эндрю отвернул, задев крылом эллипсоид, который закачался в воздушном потоке за самолетом.
Настала очередь Майкла. Когда он поймал аэростат в прицел, артиллеристы внизу наконец открыли огонь. Майкл услышал грохот шрапнели, и «сопвич» опасно накренился в воздушном потоке, созданном снарядами, но взрывались те на значительно большей высоте. Они разрывались серебряными круглыми облаками дыма в трехстах-четырехстах футов над ним.
Пулеметчики оказались более точны, потому что били почти в упор. Майкл почувствовал удары по самолету и увидел над собой белые, как град, летящие пули. Он резко нажал на педаль и одновременно повернул руль, начав головокружительный боковой разворот, уходя с линии огня и при этом нацеливаясь на аэростат.
Шар вырастал перед ним. Его шелк напоминал шкуру отвратительной личинки в серебристой слизи. Майкл увидел в корзине двух немецких наблюдателей, оба были закутаны от холода во много слоев одежды. Один оцепенело смотрел на него, лицо второго было искажено ужасом; он выкрикивал проклятие или вызов, но его голос тонул в реве двигателя и треске пулеметных очередей.
Прицеливаться не было необходимости: аэростат заполнял все поле зрения. Майкл снял предохранитель и нажал на спуск; пулемет загремел, сотрясая весь самолет, и в лицо понесло дым от горящего фосфора зажигательных пуль, так что Майкл едва не закашлялся.
Теперь, когда он летел ровно и прямо, пушки внизу снова нашли его и кинулись разносить «сопвич» в клочья, но Майкл держался, попеременно нажимая педали, чтобы поворачивать нос то чуть вправо, то чуть влево: он осыпал эллипсоид пулями так, будто поливал его из садового шланга.
— Гори! — кричал он. — Гори! Будь ты проклят, гори!
Чистый водород не воспламеняется, он должен смешаться с кислородом в пропорции один к двум, чтобы взорваться. И аэростат поглощал пули без всяких видимых последствий.
— Гори! — кричал ему Майкл. Он давил на гашетку, «виккерс» стучал, из окна выброса летели пустые медные гильзы. Теперь водород должен был выходить из сотен отверстий, проделанных их с Эндрю пулями, и смешиваться с воздухом.
— Да что ж ты не горишь?
Он услышал в своем крике боль и отчаяние. Аэростат совсем рядом; нужно повернуть, чтобы избежать столкновения; все было напрасно. И в это мгновение неудачи Майкл понял, что не сдастся. Он скорее сгорит вместе с аэростатом.
Стоило ему так подумать, и аэростат взорвался прямо перед ним. Он словно вырос в сотни раз, заполнив все небо, и при этом превратился в пламя. Дыхание огненного дракона лизнуло Майкла и самолет, сожгло кожу на обнаженных щеках, ослепило и отбросило его и машину, как зеленый лист от садового костра. Майкл сражался с управлением, пытаясь подчинить самолет, «сопвич» перевернулся вверх брюхом и начал падать с неба. Майкл смог выровнять его перед самым соприкосновением с землей и, уводя, оглянулся.
Водород весь выгорел единым демоническим порывом, и теперь пустая шелковая оболочка падала, пылая, раскрывшись, как огненный зонтик, над корзиной с живым грузом.
На высоте триста футов один из немецких наблюдателей выпрыгнул, серая шинель хлопала вокруг него, он судорожно сучил ногами и внезапно, беззвучно, бесследно исчез в короткой зеленой траве поля.
Второй остался в корзине, окутанный горящими полотнищами шелка.
Наземная команда полезла из углубления, в котором стояла лебедка, как насекомые из разворошенного гнезда, но горящий шелк упал слишком быстро, накрыв немцев огненными складками. Майкл никого из них не жалел; напротив, его охватило свирепое торжество, первобытный отклик на собственный пережитый ужас. Он раскрыл рот, чтобы издать воинственный клич, но в это мгновение под «сопвичем» разорвалась шрапнель, выпущенная из орудия на северном краю поля.
Самолет подбросило; гудящие и свистящие стальные осколки пропороли брюхо фюзеляжа.