Страница 3 из 102
Далее следовал становой кафтан из легкого шелка, без воротника и с короткими рукавами. Сверху кафтана надевался опашень из бархата, обшитый кружевами из жемчуга и драгоценностей. На плечи возлагались золотые бармы [5]в виде широкого откидного воротника. Затем царя обували в сафьяновые, обшитые золотом сапоги и опоясывали широким поясом, разукрашенным самоцветами.
Наконец наступал черед шубы из бобра либо из горностая, покрытой сверху бархатом или парчой. Без шубы царь не выходил из дворца даже в летнее время. На бритую голову царя надевалась сначала бархатная тафья, а поверх — тяжелая шапка Мономаха.
В таком виде царь отправлялся в церковь в сопровождении бояр, ведших его под локотки. Стряпчие могли перевести дух, но ненадолго: ведь по возвращении из церкви царя следовало переодеть к обеду, после трапезы уложить спать, а вечером снова нарядить для выхода в церковь.
Все это было не по нутру юному Дмитрию, с детства мечтавшему о службе на поле брани. И когда начали формировать войско для посылки к южным границам, на так называемую украйну, то есть окраину Российского государства, Пожарский упросил воеводу Бутурлина взять его в поход. Годы, проведенные на границе, сделали его закаленным воином, но мало способствовали продвижению в придворной иерархии.
— Так сколько тебе минуло? — спросил Власьев.
— Двадцать два, — произнес князь, гордо откинув голову.
Своей статью князь напоминал былинных богатырей — высок, широк в плечах, пояс туго обвивает узкую талию. Ярко-голубые глаза смотрят прямо, не моргая, мягкая и пушистая, еще юношеская бородка открывает резко очерченные, полные губы. Шелковая епанча [6]с червчатым [7]отливом, подбитая лисьим мехом и застегнутая у ворота двумя жемчужинами, распахнута, показывая серебристую кольчугу с большой позолоченной бляхой на груди. Наряд богатыря довершали два длинных кинжала за поясом да сабля, висевшая с левого боку.
— Кое-кто из княжат, что поближе к трону, в семнадцать стали стольниками, — продолжал Власьев. — Хотя твой род подревнее некоторых.
— Мы, Пожарские, из Рюриковичей! — гордо воскликнул князь. — Мы ведем род от великого князя владимирского Всеволода Юрьевича… {9}
— Знаю, — кивнул дьяк. — Род знатный, если бы не опала… Я ведь начинал служить при Иоанне Васильевиче. Помню, что сначала дед твой Федор, по прозвищу Немой, отличившийся при взятии Казани, чем-то не угодил царю и был сослан на нижние города, потом отец твой Михаил, по прозвищу Глухой, во времена опричнины лишился родовой вотчины…
— Я потерял отца, когда мне было всего десять лет, — глухо ответил Дмитрий. — Остался старшим в семье. Если бы не мать…
— Так, говорят, и опала на тебя из-за матушки, Марии Федоровны?
— Верно сказывают. Хоть я вместе с другими князьями подписал прошлой зимой постановление Земского собора об избрании Бориса царем, кто-то донес ему, будто мать моя не одобряет его худородность. А царь Борис доносы любит…
Дьяк быстро оглянулся, не слышит ли кто из слуг:
— Тише ты! Снова в опалу хочешь?
— Хорошо царица, Мария Григорьевна, вступилась. Взяла мать к себе верховой боярыней, мамкой к царевне Ксении. Так что снова ласкают ее, да вот и меня заодно. Хотя мне милей дворца служба в поле.
— Еще успеешь навоеваться, — проворчал Власьев. — Да ты, никак, прихрамываешь?
— Татарин поганый стрелой в коленку угодил во время стычки на украйне. Нога зажила, но короче стала. Так что и я уже получил прозвище. Дед — Немой, отец — Глухой, а я — Хромой.
— Без прозвища как вас, Пожарских, разберешь? — ухмыльнулся дьяк. — У тебя два родных брата да еще сколько двоюродных да троюродных. Есть еще ведь один Дмитрий?
— Да, мой троюродный брат Дмитрий Петрович. Ему прозвище Лопата дали, за что, правда, не знаю. Разве что нос очень широкий, лопатой.
— Давай я тебя с нашими гостями познакомлю, — напомнил дьяк князю о делах.
По очереди подходили чужеземцы, каждому из которых Пожарский крепко жал руку, пристально вглядываясь в лицо, чтобы лучше запомнить. Жак де Маржере представлял своих подчиненных:
— Давид Гилберт. Роберт Думбар. Роман Орн. Михаил Желебовский. Андрей Лега.
— Лихие, видать, вояки! — обратился Пожарский вновь к дьяку. — Аль Борис уже своим воинам не доверяет?
— У них военное ремесло познатнее нашего, — невозмутимо ответил Власьев. — Строю лучше обучены и огневому бою. Так что ты меньше гордыни проявляй, а больше присматривайся. Оно полезнее будет. Где ночуем?
— Верст через десять, у села Красного, стоянка оборудована. Там и обед готовится, и баня.
— Баня — это хорошо! — мечтательно почмокал губами дьяк. — Сколько месяцев, почитай, по-нашему, по-русски, не парился. Все в каких-то лоханях мылся. Тьфу! Одна мокрота.
Несколько новых, свежесрубленных изб ожидали гостей у околицы большой деревни.
Из маленького оконца брусяной [8]избы валил густой дым.
— Пожар? — опасливо поинтересовался Думбар.
— Нет, это и есть баня! — рассмеялся толмач Заборовский. — Идите смелее.
Раздевшись в предбаннике, гости робко, гуськом стали пробираться в жаркое полутемное помещение.
— Дверь быстрей закрывайте, пар выпустите! — прикрикнул на них Афанасий Иванович, уже лежавший на полке рядом с каменницей. [9]— Эй, малец, плесни еще!
Густой пар заставил иностранцев кашлять и протирать глаза под задорные шутки русских. А малец, к их ужасу, вдруг схватил березовый веник и начал что было силы хлестать нежное и полное тело дьяка, который не только не возмутился, но, напротив, начал издавать зычное уханье, выражая большое удовольствие.
Невозмутимым остался лишь Мартин Бер, который сидел рядом с дьяком и повторял, как ученик, его могутные выкрики:
— Чеши мне хребет! Похвощи меня! Щелоку! Здоров ты парившись.
Наконец кумачовый от жары дьяк с воплем выскочил из мыльни и прямо с берега речки ухнул в воду. Его место на полке занял Пожарский, затем, когда и он убежал к реке, мужественно подставил под веник свою покрытую шрамами спину капитан. Ему неожиданно понравилась жаркая баня, чего нельзя было сказать о Думбаре, с которым произошла комическая история. Пока остальные парились, Думбар, слегка ополоснувшись, быстро оделся и отправился по берегу вдоль реки, откуда, как уловил его чуткий слух, раздавался задорный девичий смех.
Когда он выглянул из-за кустов, то увидел, что недалеко от берега плещутся девушки, видно выскочившие из расположенной неподалеку деревенской бани.
— Русалки! И какие красивые! — жарко прошептал ловелас и подался вперед.
Девушки заметили бравого вояку и со смехом начали брызгать в него водой. Думбар, притворно рассердившись, сделал вид, что собирается войти в воду. «Русалки» с визгом отступили, и вдруг одна из них погрузилась в воду с головой.
Подруги всполошенно закричали, не зная, как помочь девушке, видимо попавшей в водоворот. Тогда Думбар, не мешкая, решительно бросился в воду, в несколько мгновений настиг девушку и с ней на руках вышел на берег.
— Моя нимфа, — нежно произнес толстяк, не обращая внимания на потоки воды, стекавшие с его некогда щегольского костюма.
Он потянулся к девушке губами, та послушно подставила свои, но… кто-то из подруг крикнул что-то предостерегающее, и девушка, выскользнув из объятий героя, бросилась бежать. Думбар, разгоряченный, несмотря на купанье, бросился было за ней, но услышал сверху смех. Это прибежали на крики девушек его товарищи.
— Наш донжуан и здесь нашел себе пассию! — воскликнул Гилберт.
Девушка издалека что-то прокричала.
— О чем она? — растерянно спросил Думбар у толмача.
— Она назвала тебя своим ангелом-хранителем!
5
Бармы— массивный воротник, опускающийся на плечи, с тремя кольцами драгоценностей.
6
Епанча— род верхнего платья, предназначенного для верховой езды, без рукавов, с прорезями для рук.
7
Червчатый— красно-фиолетовый.
8
Брусяная— сделанная из бруса.
9
Каменница— свод у печи в отверстиях, на который наваливается камень или щебень.