Испытание

Все Юрины подозрения вдруг сразу исчезли, и он почувствовал к этой женщине полное доверие.

– А вы знаете моего папу? – спросил он, нетерпеливо заглядывая ей в глаза.

– А кто твой папа?

Вместо ответа Юра развернул газетную вырезку и показал фамилию отца.

– Ты Железнов? Почему же назвался Рыжиковым? – удивилась Марья Никифоровна.

– Вы, пожалуйста, не спрашивайте… И никому об этом не говорите, – умоляюще посмотрел Юра на хозяйку. – Я ведь даже и дедушке Гребенюку не сказал!.. Если что знаете о папе, расскажите…

– О подполковнике Железнове мы, дорогой мой, ничего не знаем. А вот об этой книжечке, которую ты в руках держишь, я тебе расскажу. Когда мы переезжали сюда, в лесу, на полянке, натолкнулись на подбитый самолет. Молоденькую раненую летчицу спас ее друг, который приземлился рядом. Он увез ее на своем самолете. А эту книжечку бережем как память.

– А кто она, эта летчица?

– Не знаю, дорогой, – ответила Марья Никифоровна и протянула Юре книжку. – Возьми себе, я тебе дарю ее.

В это время из другой комнаты послышался стон Гребенюка.

– Водички!.. – попросил он.

Марья Никифоровна зачерпнула ковшом воду из ведра и протянула ковш Юре.

– Пожалуйста, только не говорите ему, что я Железнов… – снова попросил Юра. – Я потом сам ему скажу!..

– Юра! – чуть слышно произнес Гребенюк, когда мальчик подошел к нему с ковшом.

– Что, дедушка? – припал к его подушке Юра. Старик так и пылал.

– Наши должны наступать, – словно в бреду, зашептал Гребенюк. – Командир, поди, не знает, что фрицы сбоку находятся. Ударят, проклятые, и сорвут наше наступление. Ты должен к нашим пробраться… – Старик вдохнул в себя воздух. – Ты же мне поклялся!..

– Хорошо! – ответил Юра. И Гребенюк погладил своей шершавой рукой его маленькую руку.

А в это время за стеной, на другой половине избы, Марья Никифоровна писала краткое донесение обо всем, что рассказал им Юра…

Ночью, когда все спали, Юра тихонько надел полушубок и вышел во двор. В розвальнях автомата не оказалось, – наверно, хозяева взяли его. Юра засунул топор за пояс и полез через забор. Только он занес ногу, чтобы перебраться на другую сторону, как молчавший до этого пес вдруг залился раскатистым лаем. Юра испугался и свалился в глубокий снег, потом быстро поднялся, огляделся и побежал. Выйдя на дорогу, он свернул влево и пошел прямо тем путем, которым они сюда приехали.

Чем дальше уходил Юра от дома, тем сильнее разбирал его страх. Вдали блеснули два огонька, пропали, и почти сразу же снова загорелись теперь уже четыре. Мелькая из стороны в сторону, огоньки двигались по дороге навстречу Юре.

«Волки?!» – подумал Юра и невольно бросился назад. Но в ушах зазвучали слова Гребенюка: «Ты должен… Ты же мне поклялся!..» Юра вытащил из-за пояса топор и зашагал вперед… Теперь впереди было уже множество огоньков. Юра слышал, как гулко стучит его сердце, этот стук даже заглушил на время раздававшиеся в правой стороне выстрелы.

«Как же это так? – услышав выстрелы, подумал Юра. – Почему же в той стороне стреляют? – Он посмотрел на Полярную звезду, как его учил Гребенюк. – Там ведь восток, – значит, там должны быть наши… Но тогда почему они стреляют?.. Значит, это фрицы…»

А огоньки, мелькнув с левей стороны, уплывали вправо и там пропадали.

Юра пошел навстречу этим таинственным огонькам. Вдруг позади него послышался лошадиный топот и скрип полозьев. Юра бросился в сторону, провалившись по пояс в глубоком снегу, и замер. Когда розвальни наконец проехали мимо, Юра вздохнул с облегчением, но вдруг от саней отделился темный комок и покатился прямо к Юре. Раздался звонкий лай, и Юра увидел, что пес, ныряя в снегу, настигает его. Юра бросился в глубь леса. Но это было напрасно: зловредный пес рычал и хватал Юру то за полушубок, то за валенки. Мальчик взмахнул топором, пес пронзительно взвизгнул, отскочил в сторону и залился злым, хриплым лаем. Все пропало!.. С дороги в лес уже шли люди.

– Юра! – крикнул дядя Вася. – Юра, где ты?!

Как Юра ни бушевал и ни вырывался, его все-таки благополучно доставили домой и водворили в полуподвальное помещение. Там стояли койки и жили какие-то люди, как сказал дядя Вася, рабочие. Рядом с Юрой на скамейку села Марья Никифоровна, она обняла его и говорила с ним тихо и мягко. Голос ее был похож на голос матери:

– …Не плачь, золотце ты мое… Поверь мне – все будет хорошо!..

– Все равно сбегу! – твердил Юра. – Понимаете вы, я должен.

Марья Никифоровна закрыла ему рукой рот:

– Тише! Дедушка услышит! Пожалей его, ему волноваться нельзя.

…А наверху, в первой комнате, за столом, при мерцающем свете коптилки дядя Вася говорил рослому, плечистому парню:

– Из дому иди сразу на просеку и так до Крутой балки. От нее поверни прямо на Осташевский большак. На тракт не выходи, а шагай около. Пройдешь с километр – и бери прямо на отметку 261,8… Там, как я понял мальца, должен быть их полк. Если ты придешь туда часам к пяти – а ты должен прийти, – наши успеют подняться и встретить врага…

– Постараюсь! – Парень выпрямился, подтянул пояс, похлопал себя по карманам, проверяя, все ли он положил, что нужно, и спросил дядю Васю, назвав его совсем не так, как было известно Юре! – А что, Макар Михайлович, о них сказать?

– О них? – Макар Михайлович немного подумал. – Скажи, с рассветом переправим их в Кузнечики, к Степановне… Да, не забудь: малец-то не Рыжиков вовсе, а Железнов. – Макар Михайлович вышел из-за стола и помог парню собраться. – Обратно возвращайся тем же путем. Если на коряге будут зарубки, иди на второе положение. Все ясно?

– Все! – Парень еще раз осмотрелся и взял шапку.

– Тогда – на лыжи! – Макар Михайлович протянул ему руку: – Да хранит тебя Полярная звезда!

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Княжино утонуло в глубоких снегах. Кругом все было белым бело. Даже тропа, идущая от дороги к новостройке, была утоптана вровень со снежным покровом поля.

Строительство завода было еще далеко не закончено, а уже несколько цехов начали работать. Из Москвы требовали к маю наладить массовое производство снарядов, в августе приступить к сборке танков из доставляемых с Урала деталей, а в ноябре выпускать танки, полностью сделанные на заводе. В связи с этим строительство завода велось комплексным методом. Одновременно возводили стены здания и делали фундаменты для станков. Клали потолочные перекрытия, настилали крышу и монтировали станки.

Когда наступил новый год, часть главного здания уже подводилась под крышу. Строителям казалось, что теперь будет полегче, но в действительности стало тяжелее. Надо было продолжать стройку в том же темпе и одновременно развертывать само производство. Рабочих рук для этого на заводе не хватало.

День был субботний, и работницы – мужчин на заводской стройке было очень мало – длинной вереницей потянулись по белоснежной тропе к Княжину. Каждая из них спешила домой после недельного отсутствия. Чтобы не делать ежедневно больших расстояний, они зимой жили всю неделю в бараках завода.

Как только Нина Николаевна пришла домой, она, не садясь за стол, тут же послала Аграфену Игнатьевну с запиской к председателю колхоза. Парторг завода поручил ей снова поговорить с колхозниками о вербовке их на завод, и Нина Николаевна просила собрать сход. Пока Аграфена Игнатьевна отсутствовала, она вытащила из печки приятно пахнущие едой чугунки и, не накрывая на стол, села обедать. Все ей казалось вкусным: и постные серые щи, и хлеб из черной муки пополам с картошкой, и запеченный картофель, чуть сбрызнутый конопляным маслом.

За едой Нина Николаевна вдруг заметила в полумраке две зеленые развесистые ветви, обвивающие иконы. Она подошла с коптилкой поближе к образам, пощупала колкие ветви и увидела среди них маленькую иконку «Вера, Надежда, Любовь и их мать София», а рядом бумажный образок святого Юрия.