Переполох в Бате

— А ты сказала ей, что мы с удовольствием примем их приглашение?

— Ну конечно же! Но подожди, Фанни, что я тебе скажу. Ты будешь в шоке. Мы приятно посплетничали и выяснили, что происхождение леди Лэйлхэм весьма низкое. Только не надо есть меня глазами. Мне хорошо известно, как ты благоволишь к ней и ее окружению.

— Подожди, Серена… Ты же хорошо знаешь, что… Но при чем здесь происхождение? Сэр Уолтер Лэйлхэм был другом твоего покойного отца, а это значит, что мы не имеем права относиться к леди Лэйлхэм с пренебрежением. Правда, я и сама не понимаю, как так получилось, что сэр Уолтер женился на ней.

— Просто в то время он сидел на мели, а у нее было огромное состояние или ее ожидало приличное наследство, точно не знаю. Мне жаль ее дочерей. Она держит их в полной зависимости от своей воли. Между прочим, знаешь, она намеревается устроить им выгоднейшие браки. С Эмили у нее, пожалуй, может что-то выгореть, но вот что касается той веснушчатой… Тут больше чем баронетом и не пахнет!

— Как ты можешь так, Серена? — упрекнула ее Фанни.

— Если бы у меня была такая дочь, клянусь, и я бы лучшего для нее не могла бы сделать!

— Прошу тебя, будь серьезной. Рискну предположить, что Анна через год-два будет такой же хорошенькой, как и Эмили. А Эмили ведь красотка, не правда ли? Правда, у нее такой характер… Ее нельзя убедить сделать то, что ей не по нраву.

— Я тебе вот что скажу, Фанни. Мне кажется, леди Лэйлхэм надеется обманом заставить тебя быть покровительницей Эмили. Если все это действительно так, то я этому не удивлюсь.

— О нет, конечно же ты ошибаешься! Да и зачем ей это? Она и так, кажется, всех знает и всюду принята.

— Это Лэйлхэмы-то? Как же! Иногда ее посещает разум и она понимает, что ее только терпят. Таких, как она, люди вынуждены приглашать на официальные приемы, чтобы соблюдать приличия, но на дружескую вечеринку ее не позовет никто.

Фанни вынуждена была признать правоту слов Серены:

— Но ее манеры все же никак нельзя назвать вульгарными.

— В ее манерах в полной мере присутствует та скучная официальность, которая присуща людям, которые не смеют показать свое дружеское расположение к окружающим из страха, что это чем-то уронит их достоинство. По мне уж лучше какой-нибудь подхалим, чем эта демонстрация величия, которая может у меня вызвать только смех. «Вы и я, дорогая леди Спенборо…» или «Смех благородной женщины, как нам известно, леди Серена…» Фу, противно просто!

— Да, это некрасиво. Но я очень тепло отношусь к Эмили, а ты разве нет? Она такая очаровательная девушка, а манеры ее так естественны и доверительны…

— Да, признаю, что она и естественна и мила, но если ты найдешь в ней хоть немного больше ума, чем может поместиться в твоем наперстке (и то еще должно остаться место!), то я буду преклоняться перед твоим зрением.

Фанни рассмеялась, и на этом разговор закончился.

Позже, однако, Серена осознала, насколько права бывает Фанни. Она любила это милое создание, но порой, действительно, ее простота заставала Серену врасплох, и тогда она тосковала по обществу людей, с которыми ей бы было интересно и весело.

Серена скучала по охоте. Она должна была оставить это занятие на какое-то время, ибо находилась в глубоком трауре, однако с удовольствием каталась бы верхом, если бы мачеха или кузен разделяли ее страсть. Но Фанни была очень пугливой наездницей и предпочитала передвигаться на лошади только легким шагом и по дорогам. Сама мысль о том, что где-нибудь придется преодолеть пусть самое незначительное препятствие, повергала ее в пучину мрачных предчувствий. А Хартли рассматривал лошадей только в качестве средства перемещения из одной точки в другую.

Ей пришлось отослать своих верховых лошадей в Таттерсолл и оставить у себя только маленькую чистопородную кобылку, хотя в конюшне можно было бы разместить шесть лошадей. Хартли все время повторял, что кузина может пользоваться конюшнями Милверли как своими собственными, но гордость не позволяла Серене воспользоваться добротой кузена. Фанни догадывалась о беде своей падчерицы и переживала наравне с ней, но Серена не терпела, когда дотрагивались до ее раны или даже упоминали о ней. Она говорила беззаботным тоном:

— Чепуха! Какой смысл в лошадях, если ты не можешь выехать на них? Чтобы они прозябали в стойле и грызли балки?

Вскоре после Рождества их навестил лорд Ротерхэм. Он приехал в сырой, безрадостный день и был сразу же проведен в гостиную, где Серена, пребывая в одиночестве, была занята тем, что не очень умело делала бахрому.

— Серена! — закричал Ротерхэм с порога.

Никогда еще она не была так рада видеть его. Все их распри моментально забылись, ибо перед ней стоял живой посланец потерянного мира, о котором она так тосковала.

— Ротерхэм! — вскричала девушка, вскакивая со стула бросаясь к нему с протянутой рукой. — Какой очаровательный сюрприз!

— Бедняжка, вы, верно, тоскуете до смерти! — сказал он.

Серена рассмеялась.

— Видите, чем занимаюсь? Тоскую, конечно, до слез, можете мне поверить. Меня скука довела до того, что я выписала из Лондона несколько пачек книг, думая, что их чтение развлечет меня хотя бы на месяц. Я поступила крайне неблагоразумно, проглотив за один день Гая Маннеринга, — вам он попадался? — мне он нравится больше, чем Уэверли, — и осталась один на один с «Семейной жизнью пастора». На редкость скучная книга! Потом «История Новой Англии»… Не знаю, для этой книги у меня, пожалуй, не хватает чувства юмора. Затем утомительная «Жизнь Наполеона», написанная, можете себе представить, в стихах! И наконец, не поверите, «Исследование ренты». У Фанни, бедняжки, ничего не вышло с обучением меня вышиванию на пяльцах, и теперь я отчаянно осваиваю бахрому. Но садитесь же и рассказывайте, что творится в мире.

— Вы, наверно, еще застали ссору Веллингтона и Каслри со стариком Блюхером. Об остальном же до меня дошли только слухи. О том, например, что сэр Гудзон Лоуи положил глаз на красивую вдову. Что принцесса Уэльская катается сейчас по итальянским деревушкам в великолепном экипаже, в который запряжен пони кремового цвета. Очевидно, репетирует свое появление в Эстли. Расскажите, как вы тут.

— Да так… Терпимо. А что привело вас в Глостершир? Думаете провести Рождество в Клейкроссе?

— Да. Это жертва, которую я с большой неохотой приношу на алтарь долга. Завтра приезжает моя сестра и привезет с собой своих отпрысков. А моя кузина Корделия ошибочно верит в то, что я тоскую по своим подопечным, и поэтому в четверг она обрушит на мою голову целую шайку.

— Боже мой, полный дом! Вы, наверно, не станете приглашать их в Делфорд?

— Я никуда не стану приглашать их. Августа сообщила мне, что я должен с радостью принять всех, но что касается того, чтобы взять в этом сезоне в Лейстершир старшего сына Корделии, то это уж увольте! Благодарю покорнейше! Я знаю своих лошадей и не хочу, чтобы Жерар сломал себе шею, будучи у меня в гостях.

Серена нахмурилась и сказала несколько резко:

— Жаль, что вы не можете быть добрее к этому мальчику.

— Я мог бы, не будь его мать так к нему добра, — ответил он холодно.

— Мне кажется, что это не в вашем характере. У вас нет ни терпения, ни угрызений совести, Иво.

— Вот уж вашему-то язычку строгие суждения никак не пристали, дорогая моя Серена!

Она вспыхнула.

— Надеюсь, по крайней мере, что совесть у меня есть.

— Я тоже на это надеюсь, только пока я этого не замечал.

Глаза девушки сверкнули, но после минутной борьбы она подавила в себе едкое замечание, уже готовое сорваться с языка.

— Прошу прощения, вы напоминаете мне, что ваше поведение по отношению к тем, кто находится под вашей опекой, — это не мое дело.

— Прекрасная наблюдательность, Серена, — одобрительно сказал Ротерхэм. — Теперь я оказался в тупике и не буду даже делать попыток выбраться оттуда. Вы имеете полное право судить о моем подопечном, сколько вам заблагорассудится, но зачем тратить эти замечания на меня? Корделия непременно нанесет вам визит и будет счастлива узнать ваше мнение обо мне — оно полностью совпадает с ее собственным!