Переполох в Бате

— Ну, что теперь? Будете умолять или ругаться?

Девушка закусила губу, но сказала:

— Вас все равно не тронет ни то ни другое.

— Это верно. Впрочем, я в полном вашем распоряжении, если вы надумаете продолжить ссору.

— Я не намереваюсь этого делать.

Маркиз улыбнулся.

— Боюсь, вы не сдержите своего слова! Что вы хотите, Серена?

— Я хочу, чтобы вы сели! Иво… что мне делать?

— Ничего.

— Вы же не думаете соглашаться на роль моего опекуна?

— Почему бы и не согласиться?

— Господи, да вы только на минутку задумайтесь! Ведь это превратится в невыносимую пытку! Для нас обоих!

— Я, пожалуй, понимаю, почему вам это кажется невыносимой пыткой, но не могу взять в толк, мне-то от этого какой вред?

— Вы все прекрасно понимаете, потому что вы умный человек. Неужели не ясно, что об этой истории через неделю уже будет болтать весь город?! Мой дядюшка Доррингтон позаботится об этом, будьте покойны. Об этом все будут говорить!.. И смеяться.

— Ого! Это что-то новенькое, Серена! — восхищенно проговорил Ротерхэм. — Кажется, вам всегда было абсолютно наплевать на сплетни.

Серена покраснела и отвернулась.

— Вы ошибаетесь. Во всяком случае, если нас будут видеть вместе, зная, что вы мой опекун… Это же позор!

— Пусть смотрят! Им надоест это зрелище прежде, чем вы снимете траур. А пока пусть любуются. Мне все равно.

— И все будут шептаться за нашими спинами.

— Господи, Серена, обо мне шепчутся уже в течение десятка лет. И кстати, сочинили несколько действительно остроумных историй.

Она посмотрела на него взглядом, полным отчаяния.

— Мой отец давал мне на карманные расходы всего двести пятьдесят фунтов в год! Этого было достаточно мне при его жизни, но теперь-то, черт возьми, как я смогу прожить на такую сумму?!

— Не пытайтесь меня надуть, любезнейшая! На вас записано состояние вашей матери!

— Двести тысяч фунтов, вложенные в государственные процентные бумаги! Весь мой доход составляет менее семисот фунтов. Господи, Иво, отец тратил только на моих верховых лошадей такую сумму.

— Несколько больше. Он тратил тысячу гиней на ту чубарую кобылку, которая исправно катала вас в прошлом сезоне. Но в этом году вам вряд ли придется охотиться!

— В этом году! Нет, конечно. Но… Боже, ведь я буду прозябать на нищенские гроши до конца своих дней! Да? — крикнула Серена. — Что если я решу остаться незамужней?! На этот счет в завещании есть какое-нибудь условие?

— Нет, ни единого. Я специально заглянул в документ, чтобы удостовериться в этом, — ответил Ротерхэм. — Конечно, бумага не до конца продумана, но я полагаю, ваш отец даже теоретически не допускал мысли о том, что этот вопрос может быть поднят.

— Отец сделал все, чтобы я вышла замуж за первого же попавшегося проходимца, который согласится взять меня в жены! — с горечью воскликнула девушка.

— По-моему, вы кое-что упускаете из виду, моя милая.

Серена с подозрением взглянула на него.

— Нет! Я должна еще буду получить ваше согласие.

— Именно. Но успокойтесь, я не стану практиковать немотивированные отказы.

— Вы будете делать все назло мне!

— Если я буду поступать так, как вы говорите, у вас появится хороший повод для того, чтобы начать против меня разбирательство и впоследствии разорвать опекунство. А пока что позвольте дать вам хороший совет. Если вы действительно заинтересованы в том, чтобы вокруг нас двоих не роились слухи, ведите себя спокойно и мирно. Что за представление вы разыграли? Кричите на меня сейчас наедине, если вообще без этого не можете. Но на людях ведите себя так, как будто вы вполне удовлетворены завещанием… — Ротерхэм уже открыл было дверь, но остановился и закрыл ее снова. — Не думаю, что нам надо продолжать этот разговор. Я понял, что вы хотите жить во вдовьем доме, а я — что будет лучше, если вы уедете отсюда подальше. Спорить, по-моему, бесполезно, жизнь покажет, кто был прав. — И, не давая Серене ответить ему, вышел и закрыл за собой дверь.

Глава III

У Фанни и у Серены не было обоюдного желания выехать из Милверли как можно скорее после похорон, и прошло несколько недель, прежде чем они смогли обосноваться во вдовьем доме. Этот дом, стоявший в глубине парка, был милым старомодным особнячком, в котором еще пятнадцать месяцев назад жила старшая овдовевшая тетушка Серены. Со времени смерти этой леди в доме проживал лишь один слуга. Теперь относительно этого дома строили планы близкие и далекие родственники Спенборо, однако все эти планы рухнули один за другим.

После краткого осмотра дома стало ясно, что там необходимо провести кое-какой ремонт, чтобы сделать его пригодным для проживания двух молодых леди. Серена тут же сделала множество распоряжений, совершенно позабыв о своем новом статусе. Как-то сюда заявился ее кузен Хартли. Он нашел Серену в ремонтируемой гостиной, когда та была занята разговором с плотником. Когда они возвращались обратно в Милверли, кузен поразил ее словами:

— Я рад, что ты сама сделала необходимые распоряжения Стейнсу. Если бы я вчера не был так занят, то сам бы попросил его повидаться с тобой и распорядился поступить в полное твое распоряжение.

Она восприняла эту заботу кузена как пощечину и не удержалась от восклицания:

— Спасибо тебе за одолжение!

Хартли заверил ее мягким тоном, что ей вовсе не за что благодарить его. Но девушка-то знала, что вышла за пределы своей компетенции, была подавлена и раздражена. Она стала ему перечислять, что нужно сделать в доме, а кузен только кивал и говорил, что все прекрасно понимает. Затем он еще раз высказал свое пожелание, чтобы Серена осталась жить в Милверли и считала этот дом своим. Когда они расстались, ее желание поторопиться с отъездом усилилось.

Но даже когда вдовий дом был отремонтирован и приготовлен к тому, чтобы принять новых жильцов, Серена не смогла сразу покинуть Милверли. Задача собрать свои вещи и вещи Фанни на поверку оказалась куда более сложной, чем она поначалу думала. Возникла тысяча непредвиденных затруднений. К тому же кузен постоянно дергал ее по пустякам и отвлекал от сборов. Серена испытывала по отношению к нему только одно чувство — жалость. Он был застенчивым и скромным человеком, скорее усердным, чем способным, и честно признавался в том, что неожиданная перемена в его жизни оказалась для него слишком сложной. Возможность когда-нибудь стать преемником своего кузена Хартли рассматривал в качестве весьма слабой вероятности. И поскольку сам граф целиком и полностью раньше разделял его мнение, Хартли Карлоу никогда не посвящался во все тонкости управления таким большим хозяйством. Он переехал сюда из скромного дома, где жил в спокойном довольстве со своей молодой женой и семьей. Первые недели после вступления в наследство растерявшийся Хартли был буквально раздавлен огромной массой приобретенного состояния, земель и титула. В присутствии Серены он ощущал себя ничтожеством, но при этом был искренне признателен ей и знал, что, не будь ее, его дела подвигались бы гораздо менее удачно. Кузен был благодарен Серене хотя бы за то, что она помогала ему общаться со слугами и управляющим имением. Признаваться в своем невежестве Хартли не мог, так как боялся выглядеть презренным человеком. Во всем он полагался на Серену. Она думала, что ему будет полегче, когда в Милверли наконец приедет его супруга. Если верить высокой оценке ее способностей, Джейн смыслила в хозяйстве гораздо больше мужа. Но новая графиня не спешила с переездом, так как сначала хотела продать лондонский дом. Судя по всему, она пребывала в великих хлопотах, так как дня не проходило без письма, в котором графиня задавала кучу вопросов. Например, ей хотелось знать, нужно ли продавать тот или иной предмет мебели или привезти его в Милверли? Что ей делать с новой четырехместной коляской-ландо? Кого ей нанять для перевозки на новое место ящиков с вещами?.. И еще десятки подобных проблем волновали ее и требовали вмешательства мужа.