Тьма сгущается

– Пусть силы горние уберегут мальчика, Хенгист, – промолвил отец.

– Мальчишку! – взорвался тот. – Но он же уверен, что уже взрослый мужчина! И как его в этом разубедить?

– Научится, – ответил Хестан. – Ты научился. Я научился. Леофсиг вон научился. Будем только надеяться, что он не слишком дорого заплатит за уроки.

– Тебе легко говорить, – пробурчал дядя.

– Нет, – ответил отец Леофсига. – Мой сын служил в армии, в фортвежской армии, – не удержавшись, кольнул он брата, и тот поджал губы. – Другой мой сын пропал. И кто скажет, что с ним сейчас? Никто в Громхеорте не знает, куда подевался Эалстан. Как сквозь землю провалился.

– Я так и не разобрался, Хестан, что случилось в тот день, когда он пропал, а Сидрок ударился головой, – заметил Хенгист. – Если бы я знал точно – возможно, нам было бы о чем еще поговорить.

Он развернулся и вышел из кухни.

– Пожалуй, он будет еще опасней Сидрока, – в смятении пробормотал Леофсиг, когда дядя скрылся в коридоре.

– Не думаю, – ответил Хестан и вздохнул. – Надеюсь, что нет. У него сейчас другие заботы на уме.

– Теперь, когда Сидрок ушел, ему бы, может, лучше подыскать себе дом?

– Думаешь? – с искренним недоумением спросил отец. – Я всегда полагал, что лучше ему оставаться здесь, под приглядом, чем сидеть одному в мрачных раздумьях. Или я не прав?

Леофсиг призадумался.

– Прав, пожалуй. Нехорошо, конечно, но ты прав.

– Ты там уже оделся? – окликнула Конберга из прихожей. – Если да, нам с мамой на стол накрывать пора.

– Заходи, – отозвался юноша. – Я лучше буду жевать, чем вздорить.

Отец приподнял бровь и серьезно кивнул.

Глава 20

Впервые с тех пор, как брошенное альгарвейским драконом ядро убило Эфориель, Корнелю вернулся в родную стихию: верхом на левиафане он мчался по волнам, чтобы нести погибель войскам короля Мезенцио. До стандартов сибианского военно-морского флота дрессированный лагоанцами зверь недотягивал, но самка была еще молода и, как успел заметить ее седок, поддавалась обучению.

Правду сказать, ныне Корнелю патрулировал воды близ побережья Валмиеры, а не более узкий пролив, отделявший архипелаг Сибиу от Дерлавайского континента. Собственная его держава оставалась во власти альгарвейцев. Силы горние, жена Корнелю оставалась во власти альгарвейцев. Но подводник не сдавался.

Он похлопал левиафана по спине – система сигналов, принятая на лагоанском флоте, мало отличалась от привычной ему. Чудовище покорно вытянуло над водою переднюю часть змеевидного туловища, подняв Корнелю над волнами, чтобы наездник смог оглядеться получше. Если альгарвейский корабль проскользит над становой жилой незамеченным, едва ли подводник сумеет потопить его.

Но даже в самой дальней дали не было видно ничего, кроме неба и моря. Корнелю вновь шлепнул зверя по спине, и левиафан вновь нырнул. Мышцы шустро ходили под толстой шкурой – должно быть, животное полагало команды седока частью веселой игры. Подводник не обижался. Пусть играет, лишь бы альгарвейцев не упустить. Морякам Мезенцио игра придется не по вкусу, а Корнелю будет только счастлив отправить их на дно морское.

– Вот-вот, – пробормотал он себе под нос. – Вроде бы мы плывем вдоль становой жилы, но проверить не мешает.

Поясной кошель его, как и облегающий комбинезон, скроен был из прорезиненной ткани. Из кармана на поясе подводник вытащил оправленный в бронзу пустотелый стеклянный шар. Внутри инструмента колыхались на подвесках два листка тончайшей золотой фольги. Сейчас они висели порознь, как разведенные ладони.

Корнелю довольно хмыкнул. Листочки отталкивались друг от друга в присутствии рассеянной магической энергии – а единственным источником волшебства посреди океана были становые жилы, проходившие равно по морю и суше. Если подводник задержится здесь достаточно долго, мимо обязательно проплывет корабль.

Но что в данном случае означает «достаточно», Корнелю понятия не имел. Кроме того, жгучая ненависть не позволяла ему пассивно ожидать удачи. Он жаждал кровавой охоты. Он был волком, идущим по следу, а не пауком, что сидит в своей сети, ожидая, пока пролетающая мимо бабочка по неосторожности не станет его пропитанием.

Подводник покрутил инструмент в руках, наблюдая, как трепещут золотые листочки: располагаясь параллельно становой жиле, они расходились шире, чем повернутые перпендикулярно к ней. Как и предполагал Корнелю, линия, на которой расположились он и его левиафан, проходила с северо-востока на юго-запад. Моряк без колебаний направил своего зверя вдаль, к берегу оккупированной альгарвейцами Валмиеры и самого Альгарве.

– В улей не залезешь – меду не видать, – наставлял он левиафана.

Разговаривать с новым животным было не так интересно, как с Эфориелью. С прежним левиафаном подводник делился всеми своими горестями, с новым же до сих пор испытывал определенное стеснение. И тем более не мог решить, много ли понимает зверь из его слов – в конце концов, чудовище привыкло к лагоанской речи, а не к языку Сибиу. Корнелю сам понимал, что волнуется из-за пустяков, но ничего не мог с собою поделать.

Левиафан повиновался командам с охотой. С его точки зрения, он был занят тем, на что никак не повлияло его знакомство с родом людским: добывал пропитание. Вот зверь ворвался в стаю скумбрии, и заработали длинные зубастые челюсти, разрывая тушку за тушкой. Седока на спине и притороченные к брюху ядра замедленного действия чудовище едва замечало – вот только плавать с ними было не так удобно, и оттого нескольким рыбкам удалось уйти от страшной пасти. Но в желудок левиафану попало немало рыбы, и зверь насытился.

– Давай же, красавица моя, – понукал зверя Корнелю. – Давай! Найди мне корабль! Хоть самый завалященький! Ну хоть какой-нибудь!

Подводник понимал, что лукавит – ему не нужен был абы какой корабль. Он знал, что хочет найти: плавучую крепость, ощетинившуюся тяжелыми жезлами и ядрометами. Отправив на дно такую громаду, он мог бы считать, что хотя бы начал мстить альгарвейцам за все, что они сотворили с его державой и с ним самим.

Но потопить плавучую крепость будет непросто. Корнелю осознавал это прекрасно. Потребуется хитрость, и опаска, и очень много удачи. Моряки на борту плавучей крепости неустанно несут дозор, высматривая приближающихся левиафанов, как и чародеи, хотя последних подводник опасался меньше. Инструмент на поясе позволял определять присутствие волшебной силы, но моряк редко пользовался ею, отчего в колдовском зрении оставлял лишь слабые, чуть заметные следы.

Небо… море… небо… море… И ничего, кроме моря и неба, насколько хватало глаза. Корнелю раздраженно буркнул что-то про себя и тут же увидел нечто, не принадлежавшее ни волнам, ни тучам. Однако никакой радости ему это не принесло. Выругавшись, подводник направил левиафана в глубину, надеясь, что плывущий в небесах дракон его не заметил.

Прорезиненый костюм и наложенные на него чары не давали подводнику замерзнуть в ледяных волнах. Другое заклятие позволяло получать воздух из окружающей воды, и Корнелю мог находиться в глубине так же долго, как его левиафан. К несчастью, наложить второе заклятие на левиафана не сумел еще ни один чародей, так что зверю приходилось время от времени всплывать, чтобы отдышаться. А кроме того, еще ни один волшебник не составил заклятия, которое позволяло бы человеку нырнуть так же глубоко, как мог это сделать левиафан, и при этом не погибнуть под тяжестью водной толщи.

Корнелю заставил левиафана продержаться на глубине, сколько тот мог, и, едва зверь вынырнул, с тревогой глянул в небо. Если драколетчик заметил его, в любой миг с неба могло рухнуть ядро или дракон мог промчаться над самыми волнами и огнем вышибить подводника из седла. Драконов и драколетчиков Корнелю ненавидел в первую очередь оттого, что они могли уничтожить его, а он не способен сделать с ними ничего.

Но взгляду вновь явились только небо и море. То же зрелище, что минуту назад вызывало только раздражение, теперь успокаивало. Моряк с облегчением вздохнул. Становые корабли он тоже ненавидел, но лишь потому, что они принадлежали Альгарве. Они тоже могли прихлопнуть его… но и Корнелю в силах был отправить их на дно.