На краю тени

— Хали идет, — сказал Дориан прежде, чем Солон вновь спросил, что случилось. — Я отказался от дара пророчества на случай, если она возьмет меня в плен.

Солон онемел.

Дориан остановился под черным дубом, который рос на скалистом выступе, нависавшем над дорогой.

— Она здесь. До нее не более полулиги. — Дориан, не отрываясь, смотрел на дерево. — Должно хватить. Только убедись, что ступаешь по камням. Если заметят следы, меня найдут.

Солон не шелохнулся. Дориан в конце концов сошел-таки с ума. Раньше все было ясно: он просто впадал в ступор. Однако сейчас, казалось, действовал очень разумно.

— Хватит, Дориан, — сказал Солон. — Пойдем обратно к стене. Утром переговорим.

— Утром стены уже не будет. Хали нанесет удар в час ведьм. У тебя в запасе пять часов, чтобы вывести людей из крепости. — Дориан вскарабкался на выступ. — Кидай мне мешки.

— Хали, Дориан? Она же миф. Хочешь сказать, что богиня отсюда в половине лиги?

— Не богиня. Возможно, один из мятежных ангелов, которого изгнали из рая и позволили вечно ходить по земле.

— Ну да, конечно. Полагаю, она прихватила с собой дракона? Мы могли бы обсудить…

— Драконы сторонятся ангелов, — сказал Дориан с печатью разочарования на лице. — Ты собираешься меня покинуть? Сейчас, когда нужна твоя помощь? Разве я тебе когда-либо лгал? Ты думал, что Кьюрох — тоже миф, пока мы его не нашли. Ты мне нужен. Когда Хали пройдет сквозь стену, случится ужасное. Одно ее присутствие несет все худшее. Худшие страхи, воспоминания и грехи. Верх во мне возьмет надменность: я могу сделать попытку бороться с Хали и проиграю. Или меня охватит жажда власти, и я к ней присоединюсь. Она меня видит насквозь — и сломает.

Солон не выдержал взгляда пророка.

— Что, если ты не прав? Что, если это просто безумие, о котором ты так долго предупреждал?

— Если на рассвете стена выстоит, узнаешь.

Солон закинул мешки Дориану наверх, затем осторожно поднялся сам, не оставляя на земле ни единого отпечатка.

— Что ты делаешь? — удивился он, когда пророк с улыбкой высыпал золото на землю.

Дориан потянул за наручники, и железные цепи, их соединявшие, разорвались, точно бумажные. Он бросил наручник в горку монет, и тот булькнул туда, словно в жидкость. За ним последовали остальные три, и куча монет с каждым разом таяла. Дориан сунул руку в монеты, достал наручники, теперь покрытые золотом, и надел себе на запястья. Он растянул железки второй пары и защелкнул наручники вокруг бедер, прямо над коленями.

Это было поразительно. Дориан всегда говорил, что владение виром принижает его талант,и вот вам, пожалуйста. Искусно и непринужденно плавит золото и железо.

В следующую минуту Дориан изваял последние монеты в четыре узких пика и нечто похожее на чашу. Он сделал перерыв и сосредоточился. Солон ощущал дыхание чар, пролетавших мимо и тонувших в металле. Спустя две минуты Дориан остановился и что-то зашептал черному дубу.

— С ней будут усталые души, — сказал пророк. — Чтобы служить Хали, они отказались почти от всего человеческого. Однако не они представляют опасность. Сама Хали. Солон, не думаю, что ты сможешь ее победить. Уводи отсюда людей туда, где их смерть может принести пользу. Но… если она прорвется в Сенарию, то сыновья Гэрота Урсуула сделают двух ферали. Король-бог бросит их на войска Сопротивления. Вот что я видел.

— Ты ведь не сделал это по-настоящему? Не уничтожил свой дар? — догадался Солон.

— Если я тебя, мой друг, больше не увижу, да пребудет с тобой господь, — сказал Дориан.

Он вплавил золотые пики в наручники и встал за дубом на колени. Затем с неестественной легкостью вонзил пики в дерево. Руки поднял высоко, широким обхватом. Колени преклонил, явно собираясь вымолить свой путь через тяжкие испытания, и Солон почувствовал укол зависти. На сей раз не к силе Дориана, его происхождению или цельной натуре, простой и незаметной. Он завидовал уверенности Дориана. Мир пророка был предельно ясным. Хали для него — не богиня и не плод воображения халидорцев, не просто древний монстр, который обманом заставил поклоняться ему людей Халидора Она — ангел, которого изгнали из рая.

В мире Дориана всему свое место. Существует определенная иерархия. Одно другому соответствует. Даже человек с огромными способностями Дориана может быть скромным, потому что знает: другие люди намного лучше, пусть он никогда их и не встречал. Дориан мог бесстрашно назвать зло — злом, мог без ненависти утверждать, что кто-то сделал зло или служил ему. Солон таких людей не знал. Кроме, разве что, графа Дрейка. Где он сейчас? Погиб в битве за Сенарию?

— К чему все это? — спросил Солон, поднимая то, что было золотой чашей.

Теперь она напоминала нечто среднее между шлемом и маской. Как раз по голове Дориана; закроет полностью. В носу остались две маленькие дырочки для дыхания. Солон перевернул маску. На него смотрел точный слепок лица пророка; из глаз текли золотые слезы.

— Это убережет меня от того, чтобы видеть Хали, слышать ее и кричать в ответ. Удержит на месте. Поможет не поддаться последнему соблазну — вере в то, что я достаточно силен, чтобы с ней бороться. Надеюсь, удержит и от применения вира. Вот только я не могу связать себя магией. Ты нужен, чтобы сделать это. После того как Хали пройдет мимо, я смогу ускользнуть — когда встанет солнце и вновь наполнит мой талант.Так что обо мне не беспокойся. Если тебе понадобится золото, оно останется здесь.

— Ты уходишь. И неважно от чего.

Дориан улыбнулся.

— Только не спрашивай куда.

— Удачи, — сказал Солон.

Комок в горле напомнил ему, как хорошо не быть снова одиноким. Даже ссоры с Фейром и Дорианом куда лучше, чем мир без друзей.

— Ты был мне братом, Солон. Верю, что мы встретимся опять, прежде чем все закончится, — сказал Дориан. — А теперь поторопись.

Солон примерил золотой шлем к голове Дориана и закрепил его магией, самой сильной, на которую был способен, почти опустошив запас. Все. Теперь до рассвета больше никакой магии. Неутешительная мысль. Спустившись вниз со скалистого выступа, он мог поклясться, что видел, как открытые руки Дориана обрастают корой.

С дороги Дориан был незаметен.

— Прощай, брат.

Солон повернулся и зашагал к стене.

Теперь остается убедить Лероса Вэсса, что Солон не обезумел и не несет полный бред.

35

Король-бог восседал на троне из огнеупорного стекла, который приказал высечь из скалы в Утробе. Режущая глаз чернота служила ему напоминанием, одновременно возбуждала и успокаивала.

Перед ним стоял сын. Его первый настоящий сын, а не просто семя чресл. Король-бог разносил семя широко и далеко. Он никогда не считал сорняки, пустившие корни, своими сыновьями. Так, ублюдки. Гэрот о них не думал. Интересовали его только те мальчики, которые станут вюрдмайстерами. Однако далеко не всякий мог выдержать такую тренировку. Лишь единицы из числа тех, кто родился с задатками магов, выживали, чтобы стать его этелингами — сыновьями, достойными трона. Каждому из них давался уурдтан, последнее жестокое испытание, чтобы доказать свою ценность. Пройти его пока удалось только Мобуру. И только Мобуру он признает сыном. Но тем не менее еще не наследником.

Говоря по правде, Мобуру его огорчал. Гэрот помнил мать мальчика. Что-то вроде принцессы острова, плененной в дни перед тем, как империя Сета разбила флот короля-бога. Он увлекся принцессой и, пока бесконечная процессия других женщин, высшего и низшего сословий, желавших того или нет, проходила через его опочивальню, пытался завоевать ее сердце по-настоящему. Она была такой же необузданной и пылкой, как он — расчетливым и холодным. Очаровательная, экзотичная. Гэрот испробовал все, кроме магии. С юношеской уверенностью он считал, что перед ним не устоит ни одна женщина.

Спустя год она по-прежнему его надменно презирала. Ни во что не ставила. Как-то ночью он потерял терпение и изнасиловал ее. После чего собирался задушить, но, как ни странно, устыдился. Позднее Неф сказал ему, что принцесса беременна. Гэрот выкинул ребенка из головы, пока Неф не доложил, что мальчик прошел все испытания и готов к уурдтану. Гэрот дал Мобуру уурдтан, не сомневаясь, что посылает юношу на верную смерть. Однако тот выполнил задачу так же легко, как все другие, поставленные перед ним Гэротом.