На краю тени

— Ступни. И ты, кстати, знаешь, что говорят о больших ступнях. — Он игриво подмигнул Элене.

— И что же? — спросила Ули.

— Большим ступням — большие туфли, — сказал Кайлар.

Он завернулся в собственное одеяло, такой же довольный, как и Элена минуту назад.

— Не понимаю, — сказала Ули. — Что это значит, Элена?

Кайлар злорадно хихикнул.

— Скажу, когда повзрослеешь, — ответила Элена.

— Не желаю ждать, когда повзрослею. Хочу знать сейчас.

Элена промолчала. Вместо ответа она ударила Кайлара по руке. Тот заворчал.

— Что, будете бороться? — Ули выбралась из-под одеяла и села между ними. — Это всегда заканчивается поцелуями. Фи, как некрасиво.

Наморщив личико, она зачмокала.

— Опять тут как тут наш маленький контрацептив, — с досадой сказал Кайлар.

Как ни любил он Ули, однако был убежден, что только из-за нее, после трех замечательных недель в пути с любимой девушкой, по-прежнему оставался девственником.

— Можешь повторить? — смеясь, попросила девочку Элена и тем самым благоразумно замяла вопрос о противозачаточных средствах.

Ули вновь сморщила личико, почмокала, и вскоре все трое, позабыв обо всем, смеялись, пихались и щекотали друг друга.

Уже потом, насмеявшись так, что болели бока, Кайлар прислушался к дыханию обоих девушек. Элена обладала даром засыпать, как только голова касалась подушки, Ули отставала от нее ненамного. Сегодня он бодрствовал, но не жалел об этом, каждой клеточкой чувствуя жар любви. Элена заворочалась, уткнулась носом ему в грудь. Кайлар вдохнул аромат ее волос. Кажется, еще ни разу в жизни он не чувствовал себя так хорошо, в согласии с душой. Элена, конечно, обслюнявит его, да и ладно. Даже приятно.

Кайлар впервые в жизни ощущал себя хорошим человеком. Он всегда все делал хорошо: открывал замки, карабкался, прятался, дрался, менял внешность, травил и убивал. Но никогда не чувствовал себя хорошо. До Элены. Она смотрела на него, и в ее глазах он видел себя. Нет, не мерзкого Кайлара, не убийцу. Мужчину, заменившего ей отца. Возлюбленного, который говорил, что Элена прекрасна, и та поверила — впервые в жизни. Человека, способного что-то дать.

Именно такого человека видела Элена, когда смотрела на Кайлара. Она думала о нем так хорошо, что тот не мог понять: то ли сам уже в это верит, то ли Элена сошла с ума. Вера — великое дело!

Завтра они приедут в Кернавон и остановятся на время у родственницы Элены, тетушки Меа. С ее помощью — а тетя была акушеркой и знала травы — Кайлар обустроит небольшую лавку-аптеку. Затем склонит Элену, возражавшую все слабее, к внебрачной связи, и Путь теней навсегда останется позади.

8

Дней через двенадцать или, может, пятнадцать Логан все же сдался. Он заснул. Сквозь сон слышались голоса. Они шептали, но в каменном мешке Дыры звуки доносились до слуха отчетливо.

— У него кинжал.

— Если навалимся все разом, не поможет. Глянь-ка, сколько на нем мяса!

— Тише, — сказал кто-то.

Логан знал, что надо шевельнуться, проверить кинжал, открыть глаза. Но он так устал! Нельзя же вечно бодрствовать. Это невыносимо.

Послышался женский голос, крик сквозь ладонь, зажимающую рот. Потом шлепок, и крик оборвался. Новый шлепок, затем еще и еще.

— Полегче, Фин. Убьешь Лили, сожрем тебя на хрен. Других щелок у нас нет.

Фин осыпал бранью Гнусавого, затем сказал:

— Еще раз крикнешь, сука, выдеру все волосы и ногти. Трахаться можно и без них. Понятно?

Голос затих, жара спала, вой стал глуше. Даже вонь исчезла. Логан видел сон. Ему снилась брачная ночь. Он женился на девушке, которую почти не знал. В спальне, во время беседы, робкий, как и пятнадцатилетняя прелестница напротив, Логан вдруг почувствовал, что в сердце зарождается надежда. Вот девушка, которую он может полюбить, и она принадлежит ему. Дженин будет его женой, однажды станет королевой, и Логан знал, что полюбит.

«Прекрати сейчас же. Дженин мертва». В глазах девушки Логан прочитал, что она тоже сумеет его полюбить. Что их супружеское ложе станет местом, где царить будет радость, а не долг. Когда он глянул на нее как на жену, щеки Дженин зарделись румянцем. Взгляд требовал ее — не надменно, а уверенно и нежно, — радуясь красоте, и, когда Логан притянул девушку к себе, она упала в его объятия. И губы ее были горячи.

Казалось, прошла всего секунда. По лестнице застучали тяжелые шаги. Логан разорвал объятия, дверь стрельнула нараспашку, и в комнату ворвались халидорские солдаты…

Глаза Логана вдруг открылись, и его кулаки сами собой заработали — когда сверху на него обрушились тела.

Завязалась борьба, зрелище было жалкое. Логан не ел две недели, силенок осталось — как у щенка. Однако и сокамерники годами и месяцами держались только на хлебе и воде. Изможденные и голодные — тени людей, которыми когда-то были. Борьба протекала медленно и неуклюже.

Логан оттолкнул одного и ткнул кулаком в челюсть другого, однако тут же навалились еще двое, скользкие и грязные от дерьма и пота. Фин уселся ему на бедро, а Джейк длинными ногтями рвал лицо. Стряхнув еще одного, Логан ухитрился встать и отбросил Джейка.

Тот упал в Дыру и исчез. Драка тут же закончилась.

— Ты зачем это сделал? — возмутился Гнусавый. — Мы могли бы его съесть. Ты же мясо выбросил, говнюк!

На мгновение их ярость вспыхнула, и Логан решил, что они нападут еще раз. Он потянулся к бедру. Кинжал исчез.

С другой стороны Дыры на Логана смотрел Фин, острием кинжала ковыряясь в деснах, кровоточащих от цинги.

Логан считал, что у обитателей Дыры нет общества, но оказался не прав. Люди здесь тоже разбивались на лагеря. На сильных и слабых, животных и чудовищ. Фин был главарем животных, которые занимали место в соответствии с преступлениями. Сначала убийцы, потом насильники, после них работорговцы и, в конце, педофилы. Чудовищ представляли трое. Первый — Йимбо, рыжеволосый, с широкой костью кьюрец, которому отрезали язык. Второй — Таттс, бледный лодрикарец, весь в татуировках. Мог бы говорить, но всегда молчал. И третий — Зубастик, уродливый простофиля, с широченными плечами, кривым позвоночником и зубами, сточенными до острейших клыков. Чудовища выживали только благодаря готовности драться и страху других перед ними.

Сейчас, когда все голодали, тонкие ниточки социума рвались. У Логана не было ни друзей, ни кинжала, ни места. Среди животных — волк без стаи. Среди чудовищ — собака без стального клыка.

Он пытался увидеть в сокамерниках людей. Униженных и оскорбленных, дурных и порочных, но — людей. Пытался узреть в них что-то доброе, некий след от богов или бога, который их создал. Однако в сумраке Дыры видел только животных и чудовищ.

Логан пересел к Зубастику. Тот одарил его улыбкой простака, ужасным оскалом клыков.

Затем послышался звук, от которого все оцепенели. По коридору над Чертовой Задницей гулко грохали шаги. Логан юркнул под узкий навес — прикроет. Над ними, в свете факела, появилось лицо.

— Ну и ну! — воскликнул стражник.

Явно халидорец, бледный и черноволосый. Громадный, с разбитым носом.

Стражник открыл решетку, глаз не спуская с заключенных, находившихся в пятнадцати футах под ним. Фин даже не стал разматывать веревки.

— Я тут подумал, вдруг уже кто-то умер, — сказал стражник. — Сильно, небось, оголодали.

Он полез в мешок и вытащил большую буханку хлеба. Обитатели Дыры смотрели на него так жадно, что он рассмеялся.

— Ну, тогда держите.

Стражник бросил буханку, однако она полетела в Дыру.

Заключенные вскрикнули, посчитав это промахом. Стражник достал еще буханку и снова швырнул в Дыру. Все узники, даже Фин и Лили, столпились вокруг Дыры. Очередная буханка зацепила пальцы Гнусавого, и тот чуть не кувыркнулся в Дыру вместе с хлебом.

Стражник засмеялся, закрыл решетку и ушел, насвистывая веселенький мотивчик. Часть узников не могла сдержать слезы.

Стражник больше не вернулся. Дни тянулись в агонии. Логан никогда не ведал такой изнуряющей слабости.