Страница 5 из 16
— Потом лица?!
— Так написано в инструкции. Что непонятно?
— Все понятно.
— Для просмотра будут доступны семь листов документа. На одной стороне листа — схема, вторая — чистая. Остальная часть документа будет зафиксирована двумя специальными зажимами. Попытка открыть зажим либо отогнуть листы за пределами зажима будет расцениваться как нарушение и немедленно пресекаться. Это понятно?
— Понятно.
— Документ не передвигать и не поднимать. В пределах диапазона, установленного зажимами, можно переворачивать листы Документа, держа строго посредине, вот в этом месте (тут же на схеме указано, в каком именно месте) без рывков, плавно и не торопясь.
— Любая попытка дергать и рвать будет расцениваться как нарушение и будет немедленно пресекаться, — умно вставил я. — Это понятно.
— Хорошо, — одобрительно кивнул «Андрюша». — Все, инструктаж окончен. Перед тем как войти в хранилище, придется пройти досмотр и сканирование, сдать всю аппаратуру, телефоны выключить и тоже сдать. Если вопросов и возражений нет — прошу следовать за мной…
Я так понял, что небольшое помещение, куда нас впустили после досмотра, сканирования и сдачи всего подряд, что не имело отношения к предмету посещения, — это вовсе не хранилище, а что-то вроде комнаты для ознакомления с документами. Хранилище — это то место, где что-то хранится, верно? А здесь был массивный стол, два стула, четыре камеры по углам под потолком и собственно документ: здоровенный альбом в коричневой дерматиновой обложке.
Когда «Андрюша» на инструктаже сказал про зажимы, я подумал, что это будут какие-нибудь латунные зажимы наподобие галстучных, только на порядок больше. В действительности вышло несколько иначе. Документ был намертво пришпилен к столу широкими кожаными ремнями с деревянными валиками, обернутыми шинельным сукном. В этой связи требование «не передвигать и не поднимать» показалось мне излишним: переместить альбом можно было только вместе со столом. А поскольку стол был монументально-неподъемным, переместить документ и вовсе не представлялось возможным. В массивной столешнице был вмонтирован неглубокий латунный желоб, в котором свободно «гулял» корешок переплета документа при переворачивании страниц: сам же альбом сидел как влитой, не сдвигался ни на миллиметр, и вообще, создавалось впечатление, что он прибит гвоздями. Как видите, тут все было продумано и сделано с умом.
Балахоны, в которые нас обрядили, были похожи на Л-1, [1]только неразъемный и тряпичный. Грубая бесцветная ткань пахла каким-то неприятным дезинфектом, резинка на островерхом капюшоне была тугая, будучи заправлена под подбородок, неприятно давила на челюсти, а лямки с пряжками, которыми регулировался весь этот куклусклановский комплект, нарочно затягиваются сзади, так что насчет «проникнуть под спецодежду руками» не стоило даже и помышлять, ибо без посторонней помощи снять «спецодежду» нереально. То есть этот пункт в инструкции тоже можно было бы опустить.
Вступительный тест, пройденный мною при приеме в Службу, был детской забавой по сравнению с работой, ожидавшей меня в течение ближайшего получаса. В кабинете шефа было просто прекрасно: нормальная одежда, одиночество, мягкий дневной свет, отсутствие отвлекающих факторов — и вообще, полная свобода действий.
А здесь все получилось наоборот и с непременной добавкой «очень».
Очень мешали балахон и маска. Никогда не думал, что одежду можно ненавидеть: оказывается — да, можно, причем всеми фибрами души. В помещении было прохладно, но под балахоном я упрел буквально в течение первых трех минут и все то время, что мы там находились, потел, как в бане. Про тугую резинку капюшона уже говорил, так вот, резинки на маске были, по-моему, еще туже. При попытке «приспустить» маску (разрешили же ведь, вот и…) я едва не поранил нос, оказавшись при этом в роли жеребца, взнузданного неловким конюхом: вернуть все в первичное положение, будучи в перчатках из той же плотной грубой ткани, оказалось очень непросто, так что в дальнейшем я отказался от попыток бороться за право дышать так, как мне заблагорассудится.
Очень мешал свет. Как-то я смотрел передачу про библиотеку в одном знаменитом монастыре, обустроенную в строгом соответствии с древними канонами хранения рукописей, и хорошо запомнил, что для манускриптов наилучшим условием является кромешная тьма, а яркий свет является мощным разрушающим фактором. Недаром ведь монахи работали с рукописями в темных кельях при слабеньком огоньке свечи.
В помещении, где мы находились, освещение было явно избыточным и, на мой взгляд, совершенно нерациональным. Светло здесь было, как в солнечной пустыне, ближе к полудню, так что через несколько минут сидения за документом у меня начали слезиться глаза и возникло острое желание натянуть светозащитные очки (которые, как я подозреваю, сюда вряд ли разрешили бы пронести) или хотя бы залезть под стол — какая-никакая, а тень.
— Надо почаще моргать, — посоветовала архивно подкованная Маня, заметив мои мучения. — Так будет полегче…
Кстати, про Маню. Она тоже очень мешала. Вернее будет сказать так: она была самым мощным отвлекающим фактором. Мы сидели рядом, плечом к плечу, и сосредоточенно изучали одну страницу (вторая пустая). А Маня — не робот, она все время шевелилась, шумно дышала через маску, недовольно шикала на меня, когда я вроде бы без повода «гулял» по страницам, и… регулярно касалась меня бедром. И вот это волшебное прикосновение — даже через штанину и грубую ткань балахона — оно обжигало меня, ошпаривало мою неустойчивую душонку кипящим молоком всепобеждающего желания и походя уничтожало любые попытки сосредоточиться.
Помнится, наш полковой врач, привозя в очередной раз солдат-залетчиков из близлежащего КВД (не пугать с КВЖД — это совсем другое заведение, без рельсов и шпал), в сердцах приговаривал: если Янь в голове, медицина бессильна. Я всегда полагал, что это такая тупая солдафонская шутка, а теперь понял: ребята, это правда! Кроме того, как очевидец, соучастник и одновременно пострадавший могу добавить штрих к клинической картине: «Если он таки там (Янь) — логика и здравый смысл в панике отступают».
В общем, это была не работа, а сплошное мучение.
Кстати, да: надо бы сказать пару слов, зачем, вообще, я здесь сейчас сижу и страдаю на ровном месте в не совсем типичном для меня историко-архивном аспекте.
Не буду терзать вас намеками и загадочными отсылками, скажу все как есть: мы с Маней смотрим альбом схем одного из самых важных государственных учреждений страны. Шеф хочет составить детальную карту-схему подземных коммуникаций этого учреждения, а также схемы некоторых учреждений схожего профиля. Причем интересуют его не современные коммуникации, а в первую очередь те, что относятся к разряду «исторички», в настоящий момент не используются, и большинство которых по ряду причин не нанесены на планы и схемы разных эпох. Задача такая: собрать по максимуму весь массив данных по этой теме, зарисовать все, что есть, и методом логического анализа выявить недостающие фрагменты схем. Звучит просто, а вот как это будет на практике, не знаю, я тут недавно, и вообще, вот это вечернее посещение архива — первый шаг в данном направлении.
Учитывая, чья именно инициатива — создание нашей Службы, нетрудно догадаться, кому, собственно, нужны эти схемы. А вот уже для чего они нужны, я вам не скажу, но не потому, что вредный, а просто пока что сам понятия не имею. Знаете, наши небожители — они как-то не спешат делиться сокровенным с рядовыми исполнителями своих прихотей и капризов, так что пока порадовать нечем. Но вы не волнуйтесь, я держу руку на пульсе, и если что-то прояснится, немедля вам доложу.
Так вот, кто-то из Верхних хочет собрать воедино отдельные части мозаики, а кто-то, напротив, не желает, чтобы они собирались. Поэтому нам и приходится идти на такого рода ухищрения. Я ведь не просто так тут сижу, альбомчик листаю, походя млея от Маниного присутствия. Мне нужно постараться запомнить все, что я вижу в документе, а затем по памяти зарисовать схемы. Можете себе представить, насколько все было бы проще при наличии прямого распоряжения с самого верха: семь снимков — и никаких проблем…
1
Легкий защитный костюм из прорезиненной ткани.