Такса

Потом, разумеется, Олег затащил Женьку к себе. Пить чай и отогреваться. Зато она совершенно добровольно взяла на себя миссию мытья Митци после прогулки, пока Олег заваривал чай.

Они попили чаю. Еще поговорили. Непринужденно и на совершенно обыденные темы. Женя спросила про Вовку и выяснила, что помимо сорвиголовы племянника, у Олега есть еще и племянница, сестра-близнец Вовы — Мила. Олег ненавязчиво поинтересовался про Виталия и успокоился, выяснив, что тот женат. Нашлись еще какие-то нейтральные темы. Но задерживаться Женька не стала. Олег не возражал. Поздно уже. А ей еще ехать черт знает куда. И ведь проводить-то не предложишь.

Глядя из окна на отъезжающую от подъезда чихающую «Волгу», он подумал о том, что теперь вопросов у него еще больше. Больше, чем раньше. И гораздо больше, чем ответов. И ответы зависят от одного человека. От Димкиного отца.

— Зайди, — Димон бросил трубку быстрее, чем Олег успел что-либо ответить. Плохой знак.

— Что случилось?

Димка стоял у окна спиной к двери.

— Батя звонил. Злой как черт. Орал, — Димка повернулся и растерянно посмотрел на Олега. — Говорит, что мы его подставили. Втянули во что-то. Требует нас к себе. К ответу.

Олег принял решение.

— Дим, ты и так много сделал. Я сам поговорю с твоим отцом. Он на работе?

— Да.

— Тогда я поеду? Сейчас?

— Езжай.

Они сидят в кабинете декана юридического факультета. Сам господин декан пыхтит. Трубкой. И от злости.

— Олег! Вы во что меня втравили?

— А что случилось? — осторожно спрашивает Олег.

— У меня было чувство, что я покусился на государственную тайну! В финале мне чуть ли не оправдываться пришлось! Что мне пришло в голову об этом спросить. Ну? В чем дело? Что это за ерунда?

— Если бы я знал, Иван Михайлович, я бы не…

— Олег, не темни! Рассказывай! Все.

— Да я почти все рассказал в прошлый раз.

— Та-а-а-а-а-ак… — многозначительно тянет Тихомиров-старший. В точности — как младший. Или наоборот. — Значит, теперь — не почти все, а все!

Олег вздыхает.

— Значит, так. Вот эта девушка. Женщина. Евгения Миллер. Окончила университет. Аспирантуру. И накануне защиты диссертации уволилась. Переехала сюда. Устроилась работать таксистом. И вот уже почти три года работает таксистом. Вам не кажется это странным?

— Кажется, — кивает Иван Михайлович.

— Мне нужно знать — почему.

— Нужно? — уточняет господин декан.

— Нужно, — твердо отвечает Олег.

— Ладно, — вздыхает Тихомиров-старший, — попробую с другого конца зайти. И, знаешь, что? — он задумчив, начинает выбивать пепел из трубки. — Я пока не знаю, что там случилось. Но, судя по реакции тех, кого я спрашивал… Она, как минимум, растлила половину первокурсников в особо извращенной форме. Или справила большую нужду на столе у ректора.

— Шучу я, конечно, — усмехнулся он, глядя на ошалевшего Олега, — но на твоем месте я бы, на всякий случай, был готов к любому.

— Я готов.

Иван Михайлович перезвонил через три дня.

— Значит так, Олег. Я сделал все, что мог. Записывай. Владимир Алексеевич Худяков. Профессор кафедры генетики. Готов, по его собственным словам, «рассказать правду, если это кому-то еще интересно». Номер его запиши. И вот еще что… — после паузы добавляет Тихомиров-старший, — не мне, конечно, тебя учить, но это дело лучше улаживать… лично. Я бы на твоем месте поехал туда. И встретился с этим Худяковым. Тет-а-тет.

— Ты справишься? Точно?

— Олег, вали, давай, пока я добрый. Трудно без тебя будет, конечно, но день-другой я продержусь. Ты все равно нормально работать не сможешь. Пока не выяснишь все. Езжай, Олег.

— Спасибо, Дим.

Глава 9. Очень важный разговор. Длинный. Трудный. В том числе — и для автора

— Владимир Алексеевич?

— Да? — суховатый, надтреснутый голос.

— Здравствуйте. Моя фамилия Баженов. Мне сказали, что вы готовы поделиться… некоторой информацией.

— О чем?

Олег растерян. Пока он собирается с мыслями, его собеседник, видимо, вспоминает.

— А… погодите… Вы об… этом?

Что тут ответить? Об этом? Наверное, об этом.

— Да, — твердо отвечает Олег.

Они сидят в студенческом кафетерии. Только что прозвенел звонок. Началась очередная «пара». У профессора Худякова «окно». В кафетерии тихо и малолюдно.

Владимир Алексеевич Худяков… оправдывает свою фамилию. Невысокий, худой. Академическая лысина, прикрытая седым пушком. Острые мелкие черты лица. Пронзительный взгляд из-под насупленных седых кустистых бровей.

— Олег Викторович? — он разглядывает визитку Олега.

— Да.

— И что у вас за интерес?

Олег готовился к этому разговору. Но, глядя на профессора Худякова, вдруг понимает: лучше правды здесь не сработает ничего.

— Дело в том, что я…

— Вы кто… Жене?

Эта пауза. И то, как он произносит ее имя. И как торопливо подносит ко рту чашку с кофе. Все выдает его волнение.

— Друг, — Олег смотрит в глаза старого преподавателя. Выдерживает его недоверчивый взгляд. — Я ее друг.

— Друг, значит… И чего вы хотите, раз вы ее друг?

Олег выдыхает. И бросается. Как в омут головой.

— Владимир Алексеевич! Я друг Жени. Я знаю, что с ней что-то случилось. Но она мне… не рассказывает. Думаю, потому… — Олег мысленно замирает, — что это очень больно. Вспоминать. А я бы хотел ей… помочь.

Профессор Худяков молчит. И Олег замечает, как начинают дрожать его пальцы.

— Помочь? — голос его становится более хриплым. — Помогать ей надо было тогда. Тогда, когда… А я вместо этого…

Он снова замолкает. Олег тоже молчит, не торопит его. Потому что чувствует: он решается.

Профессор вздыхает: он решился.

— Хорошо, Олег Викторович! Я вам расскажу. Хуже от этого не будет. И потом. Как знать. Вдруг это, действительно, как-то ей поможет…

Он допивает кофе и смотрит на Олега.

— Не сочтите за труд, молодой человек. Закажите мне еще чашку. Для храбрости.

— Я ее с самого первого курса помню. Хотя, нет, погодите. Соврал. Я первокурсникам не читаю. Значит, со второго. Ее же не заметить невозможно. И дело не в том, что она… Не из-за цвета волос. И не из-за того, что она такая… милая. И веселая. А просто…

Владимир Алексеевич начинает смущенно, с трудом подбирая слова. Но затем, погружаясь в воспоминания, он начинает говорить свободней. И более увлеченно.

— Она ведь умница. Светлая голова. У меня, знаете ли, немного было настолько одаренных студентов. А выпустил я предостаточно, уж поверьте. Она же моя студентка. То есть, я ее научный руководитель… был. Курсовые, диплом — все это она у меня делала. Работать с ней, учить ее — это одно удовольствие было. Все на лету схватывала. И такая живая, веселая.

Профессор Худяков даже улыбается слегка, вспоминая об этом. Но потом его улыбка блекнет. Видимо, светлая часть его рассказа заканчивается. Он мрачнеет, пальцы его сильнее смыкаются на кофейной чашке. Он хмурится, но продолжает:

— Конечно же, я ей предложил аспирантуру. Она согласилась. Разумеется, поступила, с экзаменами никаких проблем. А потом, осенью… — он досадливо морщится, — сердце у меня прихватило. Сначала. А потом еще и желудок… взбунтовался. В общем, загремел я в больницу. Почти на четыре месяца. Врачи запретили все, что можно. Алкоголь, кофе, сигареты.

Владимир Алексеевич делает глоток кофе. Мрачно смотрит на Олега. И спрашивает его почти сердито:

— Курите?

— Да.

— Угостите сигаретой. Один черт… — и, недоговорив, машет рукой.

Курить они выходят на крыльцо. Олег смотрит, как жадно затягивается профессор Худяков. Отчетливо понимает, что не напрасно врачи ему запретили курить. Но сейчас Олегу все равно. Лишь бы Женин преподаватель рассказал ему то, что так тяжело вспоминать.